Б. Крамаренко. ПЛАВНИ

Борис Крамаренко, казак из станицы Челбасской, стал воином в 14 лет. В 1920 году он добровольцем вступил в один из полков Первой Конной армии, когда знаменитые конники-буденовцы уходили из Кубани на Польский фронт. Вскоре стал умелым бойцом-кавалеристом, разведчиком, отличился в боях с белополяками и бандами Махно.

Вернулся Крамаренко на Кубань только в 1923-м и почти сразу же был зачислен в боевой отряд казаков-чоновцев, которые вели борьбу с остатками разгромленных Красной Армией врангелевцев, скрывавшихся в бриньковских, челбасских и ачуевских плавнях и на островах Бейсугского лимана. В одном из боев был ранен. Лечился в Краснодаре.

После выздоровления был назначен местной властью командиром спецотряда по борьбе с бандитизмом в предгорьях Северного Кавказа. Пять лет провел в постоянной тревоге, в постоянной готовности кинуться в бой. Вернулся к мирной жизни только в 1928-м. Поступил учиться в Ростовский строительный техникум. Потом — в Азово-Черноморский строительный институт. По окончании строил на Кубани Шапсугское водохранилище, участвовал в некоторых других стройках. В эти же годы почувствовал тягу к писательству, захотелось рассказать людям о пережитом за годы борьбы за советскую власть.

В 1938-м вышла из печати его первая повесть «Пути-дороги». В ней речь о кубанской станице в годы первой мировой войны, революции и Гражданской войны. Книга получила хороший отклик у читателей. Воодушевленный успехом, Крамаренко берется за написание романа «Плавни». Опять о том же — о борьбе казаков с белобандитами, о хорошо знакомом, пережитом. И уже через два года книга выходит в свет. Она приносит союзную известность молодому писателю.

Борис Алексеевич вынашивал новые литературные планы. Но грянула война. Крамаренко в числе первых уходит добровольцем на защиту Родины. Воюет на Юго-Западном фронте. Переживает тяжелое отступление через украинские степи до самого Дона, дважды выходит из окружения. Но эти испытания только закалили былого бойца-конармейца. Он становится опытным командиром, а потом и заместителем начальника политотдела конного корпуса, действующего на Крымском и Южном фронтах. Удостаивается ордена Красной Звезды и ордена Ленина.

В феврале 1944 года Б.А. Крамаренко принимает участие в боях нашего десанта под Керчью, выполняет особые задания командования. Погиб он, как сказано в извещении, «смертью храбрых».

После были найдены некоторые фронтовые записки Бориса Алексеевича, которые, по словам его друзей-литераторов, свидетельствовали о недюжинном таланте писателя. Они, к сожалению, так и не вылились в книгу, были впоследствии утеряны. А роман «Плавни» в послевоенные годы дважды переиздавался Краснодарским книжным издательством.

Алексей ЗЕНЬКОВ.
Участник войны, журналист, член редколлегии кубанской Книги памяти.

Б. Крамаренко
ПЛАВНИ
Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Высокий худощавый генерал в светло-серой черкеске недоуменно глядел на визитную карточку.

Sir Thomas.
Limited company Thomas and son 1

-     Похож он на коммерсанта?
Скорее на военного, ваше высокопревосходительство.
-     И вы говорите, что он ждет уже больше часа?
-     Так точно. Он явился, когда у вас уже был с докладом генерал Писарев... Я не осмелился прервать доклад и попросил его подождать...
Заметив, что генерал хмурится, адъютант смутился.
-     Вы должны были доложить о нем тотчас же.
Он резким движением отодвинул от себя пачку бумаг и сердито взглянул на адъютанта.
-     Просите!
Адъютант мгновенно исчез за суконной портьерой.
По натертому до блеска паркету большого зала с высокими окнами медленно прохаживался широкоплечий пожилой человек в штатском платье, безупречно на нем сидевшем. Адъютант приветливо улыбнулся.
-     Его высокопревосходительство барон Врангель просит вас к себе. - Он звякнул шпорами и отступил в сторону, давая дорогу.
Посетитель молча наклонил голову и не спеша прошел в кабинет. Адъютант с любопытством посмотрел ему вслед, потом осторожно подошел к двери кабинета и чуть-чуть приоткрыл ее. Через суконную портьеру был слышен разговор.
-     Еще все поправимо... Я привез не только план разгрома красных, выработанный генштабами Великобритании и Франции... Две великие державы окажут вам значительную помощь. В ближайшие дни к вам приедет представитель генштаба Франции...
Скрипнуло кресло и раздались шаги, приглушенные ковром. Адъютант отскочил от двери, но любопытство пересилило и вскоре он снова приоткрыл дверь.
-     По нашему настоянию, Польша в конце апреля вторгнется в Украину и Белоруссию. Тогда все силы красных будут направлены на этот новый фронт... Вам надо срочно переформировать свою армию, сведя ее примерно к четырем корпусам. Укрепление Крымского перешейка усилить, довести до крепостного типа... В начале же лета развернуть общее стремительное наступление на Северную Таврию. Против вас будут двинуты лишь слабые силы Тринадцатой армии и кое-какие резервы. Это, конечно, не сможет остановить вашего наступления. Мы советуем вам, одновременно с наступлением, бросить из Крыма два крупных отряда: один - на Дон, а другой - на Кубань.
-     Это осуществимо! - сказал Врангель. - На Кубани, в плавнях, скрывается много офицеров, тысячи отборных казаков.

1 Сэр Томас. Компания «Томас и сын».

-     О, они очень пригодятся... Кроме того, вскоре в центре Кубани, недалеко от берегов Азовского моря и Екатеринодара, будет расквартирована казачья бригада в составе трех полков. Она перешла под Новороссийском на сторону красных. Благодаря некоторым дружественным нам лицам из главного командования в Москве, эта бригада сохранила весь свой командный состав и отведена на отдых. Все уже подготовлено: по первому вашему зову бригада восстанет и, что особенно важно, захватит центральные районы Кубани. Тогда она, получив большое пополнение на местах - в первую очередь из плавней, - за несколько дней вырастет в корпус, а затем - в армию... И вот, барон, когда вы при поддержке нашего флота высадите десант, вы сразу сможете опереться на крупные казачьи части и быстрыми ударами захватить Кубань.
-     Вы правы, полковник, - проговорил Врангель.
Его собеседник продолжал авторитетным, не допускающим возражения, тоном:
-     А сейчас мой совет: объедините под единым руководством разрозненные казачьи отряды, оставленные на Кубани, перебросьте на Кубань опытного генерала-казака. Кроме того, надо подорвать доверие к Советской власти, а для этого внедрите в советские учреждения своих людей. Пошлите также по станицам эмиссаров,
пусть вербуют на вашу сторону всех малоустойчивых и озлобленных чем-либо советских работников, пусть объединяют местные антибольшевистские элементы, пусть сеют среди населения полезные нам слухи и готовят почву для восстания. Денег у вас будет достаточно. Кроме того, мы пришлем военных инженеров, снаряжение, оружие...
Послышался взволнованный голос барона Врангеля, так непохожий на обычный для него тон холодной усталости:
-     Я никогда не забуду, полковник, того, что великие державы делают для России. Я вновь подтверждаю все обещания, данные вам генералом Деникиным.
Поняв, что разговор заканчивается, адъютант поспешно отошел от двери кабинета.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Камышовые крыши казачьих хат еле проглядывают среди буйного бело-розового цветения садов. Спряталась среди них станица Старо-Минская, и если б не золоченые кресты на синих куполах белой церкви, можно было бы принять всю станицу за огромный фруктовый сад.
Через станицу идет широкая улица, заросшая по обочинам молодой травой. Вдоль тесовых заборов выстроились высокие тополя, чередуясь с белыми акациями.
На самом краю станицы, там, где переплетаются дороги, на большом кургане высится ветхий, заброшенный ветряк. Лиловые фиалки на изумрудном фоне травы делают курган по-весеннему нарядным, а старый ветряк- еще более сиротливым и заброшенным.
Апрельский вечер. Уже зажглись в небе одинокие звезды, в густых малинниках ревкомовского сада звонко защелкал соловей.
У ветряка слышатся молодые голоса.
-     Мне пора, Тимка. Уже смеркается.
-     Еще немного, Наталка. Хочешь, спою твою любимую песню? Слушай:

Солнце низенько, вечер близенько,
Выйди до мэнэ, мое серденько...

-     Хорошо ты поешь, Тимка!
-     А ты поцелуй меня за это.
-     Спой еще... тогда.
-     А почему не сейчас?
Послышался звонкий смех. Его приглушил звук по целуя. И опять девичий голос нежно просил:
-     Проводи меня, Тимка, уже совсем темно... Я бандитов боюсь.
-     Не бойся, моя ласточка. Со мной тебя ни один бандит не обидит.
-     Слово такое знаешь?
-     Не шуткуй... Я всурьез говорю.
-     Тимка, а правда, что твой батько и брат в банде есаула Гая?
-     Это... кто ж тебе сказал?
-     Вчера у колодезя Мотька рыжая встретилась: "С Тимкой, говорит, гуляешь, а у него вся родня в плавнях".
-     Мотька? А ты верь ей больше!.. Мой батько убит, а брат со Шкуро ушел... Сам не знаю, где он. И что я людям зробил? Целый день верчусь, как чертяка, чтобы мать да братневу жену с дитем кормить...
-     Не сердись, Тимка, мало ли что люди брешут. Моя батько тоже убит. Хороший у меня батько был, жаль мне его... А на рыжую Мотьку ты заглядываешься...
-     Вовсе нет, откуда ты взяла?
-     Вся станица знает, гулял с ней, потом бросил. Она теперь злится на меня, глаза выцарапать готова.
-     Нужна она мне!
-     Значит, была нужна... Меня разлюбишь... я тоже... не нужна буду.
-     Зачем плачешь Наталка?
-     И вовсе не плачу... очень нужно!
-     Нет, плачешь. Зачем? Ведь я ее не любил и гулял-то с нею всего два вечера... Наталка!
-     И слушать не хочу... Не замай меня! Не хочешь проводить, сама пойду, а ты ступай к своей рыжей.
-     Наталка!..
-     Отстань... Я все знаю.
-     Наталка, вот честное слово, я люблю тебя, а не Мотьку. Ну, хочешь, я при ней тебе это скажу?
-     Очень нужно! Пойдем, уже ночь.
-     Давай сперва споем... ту, что вчера, помнишь... про васильки.
-     Сам ты василек. И почему только тебя Тимкой назвали... Ты ж василек - потому глаза у тебя голубые, голубые, почти синие.
-     А у тебя черные... как бархат. А сама на цыганку похожа.
-     Вот уж неправда. Это учительница выдумала, а ты и рад дразниться.
-     Я не дразнюсь.
-     Да... знаю! Вот у тебя оспины на носу и около губ, я же не дразнюсь... И ростом ты ниже меня.
-      Не ниже.
-     Нет, ниже.
-     Нет, не ниже. Я еще вырасту.
-     Где уж!
-     Вырасту, вот увидишь.
-     Пусти, скаженный, задушишь!
-     А ты поцелуй.
...Этим вечером ревкомовский кучер Панас Качка шел от кума немного навеселе. Проходя мимо старого ветряка, он остановился и долго слушал льющуюся над засыпающей станицей песню. Панас кивал лохматой головой в такт песне. Потом вытер рукавом чекменя мокрые от слез глаза и растроганно пробормотал: - Добре... Эх, добре спивают! И вот ведь скажи, - хлопец из себя не видный, а голос-то какой...

2

Бледнеют звезды. За плавнями начинает пылать заря. Проснулась степь. Аспидные копчики и серые шулики первыми закружились над окутанной туманом землей.
Вдоль степной речки стрелой промчалась пара чирков. Сонно выплеснулся из воды золотистый сазан и ушел на илистое дно. Болотная птица настороженно выплывает на середину спрятанных в камышах озер. Пестро-зеленые лягушки концертом встречают наступающий день.
По мягкой дороге, что вьется вдоль речки, рыжие, белолобые быки тащут телегу. Заложив руки за чубатую голову, спит в телеге, на охапке сена, молодой казачонок. Дорога свернула влево и пошла по-над глубокой поросшей терном балкой, а речка закрутилась петлей и пропала за вишняками небольшого хутора.
Из балки быстро поднялись трое в черкесках, с винтовками в руках. Передний, седоусый казак крикнул:
-     Э-эй! Это ты, Тимка?
Казачонок встрепенулся и остановил быков. Казак подошел к телеге.
-     Что нового, Тимка?
-     Есаул Гай сегодня ночью был у нас. Наказывал передать полковнику, чтобы выслал ему на хутор Черныша полсотни хлопцев и пулемет.
-     Что еще говорил есаул Гай?
-     Говорил, что от самого Врангеля к нам генерал приехал, будет командовать всеми отрядами, что по плавням прячутся.
-     Генерал, говоришь... Из Крыма... Вот оно што-о-о! Ну, значит, скоро...
-     Еще говорил, - летом наши на Кубани будут. Из-за моря помощь идет: англичане и французы оружие прислали.
-     Ну, а в станице как?
-     Казаки ревкомом дюже недовольны. Новый продкомиссар заявился. С бомбами у пояса, весь в кожаном.
Хлеб забирает. И к нам приходили, два чувала муки взяли и всю початку... Я не давал сперва, так один плетью меня огрел... "Бандитское отродье, - говорит, - все у вас, бандитов, позабираем".
-     Ничего, Тимка, недолго уже. Сколько их?
-     А кто его знает. Должно, взвод.
-     Как из станицы выбирался, небось, пытали, куда едешь?
-     Да. Я отговаривался - в степь всходы смотреть... оно взаправду надо туда проехать.
-     Добрые всходы. Мы вчера с Еркой глядели. Ну, паняй! Да накажи матери, чтоб белья передала, а то смениться не во что.
Тимка порылся в сене, вытащил ковровую торбу и подал казаку:
-     Нате, батя. Там белье для вас и Ерки, рушники, портянки, сало...
Казак улыбнулся и бережно взял торбу.
-     Вот спасибо, а то овшивели мы тут. Ну, паняй! Ежели что случится, помни, встреча здесь. Каждую ночь наши хлопцы возле этого места будут дежурить.

3

Семен Хмель, командир конной сотни станичного гарнизона, собрался починять забор возле своей хаты, когда к воротам подъехал его ординарец, держа в поводу командирову лошадь.
-     Эй! Товарищ Хмель, начальник требует.
Хмель молча подтянул шаровары, поднял топор и пошел в дом. Пройдя через кухню в комнату, он искоса посмотрел на сестру.
У окна смуглая, похожая на цыганку, девушка-подросток вышивала цветными нитками полотенце.
-     Что, Тимке рушник готовишь? - резко спросил Хмель.
Девушка ничего не ответила и лишь ниже склонила над шитьем голову.
Хмель надел поверх чекменя серую черкеску, шашку и, пристегивая к наборному поясу маузер, подошел к сестре.
-     Отец - партизан, за Советскую власть голову сложил, а дочь с бандитом путается. Куда как хорошо!
-     Девушка прошептала: И вовсе он не бандит. - Она подняла на брата большие черные, полные слез глаза. - Не виноват он, что Шкуро мобилизовал его брата.
-     А ты и веришь Тимкиным россказням? Хоть бы мать свою вспомнила; за меня да за батька нашего при кончили ее беляки!
Хмель сильно хлопнул дверью и вышел во двор. Наталка видела в окно, как брат, не касаясь стремян, вскочил на лошадь и поднял ее в галоп. Наталке стало грустно.
Брат был пятнадцатью годами старше и заменял ей погибшего в бою отца. Она знала, что брат никогда не даст согласия на замужество ее с Тимкой. "А чем виноват Тимка, что его отец и брат были у белых? Ведь их уже нет, а сам он, может быть... А что, если попросить брата взять Тимку к себе в сотню? Да только нет, не возьмет. У него в сотне все - партизаны, его старые друзья по фронтам. Еще посмеется или выругает".
Наталка снова принялась за шитье, но через минуту швырнула его на стол и расплакалась.

4
Командир сотни хмуро слушал своего начальника, то и дело посматривая на улицу, где строился его отряд. Начальник гарнизона, молодой казачий офицер, взволнованно провел ладонью по лысеющему лбу.
-     Это второй налет за последнюю неделю, Семен Матвеевич. В понедельник двух продработников зарубили, сейчас опять двух. Скоро нельзя будет со своего двора на улицу выйти... Вы, Семен Матвеевич, поезжайте на хутор старого Черныша, там, есть сведения, банда есаула Гая сосредоточивается для налета на Канеловку. Комендантская же рота останется здесь, в резерве.
-     Силы банды вам известны, товарищ Петров?
-     Говорят, сотня конницы при одном пулемете.
Хмель, уловив в голосе начальника гарнизона нотку неискренности, передернул плечами и поднялся. Встал и Петров. Оба испытующе смотрели друг другу в глаза.
-     Сотня?.. А может -три? Известно ли вам, товарищ Петров, что в наших плавнях у одного полковника Дрофы несколько сот человек?
Начальник гарнизона хотел что-то возразить, но Хмель перебил его нетерпеливым движением руки:
-     А у меня в отряде, вы знаете, шестьдесят семь сабель при двух пулеметах... Я был партизаном, потом командовал эскадроном у Киквидзе... я не могу... не привык зря рисковать людьми.
-     Что ж вы хотите, товарищ командир сотни?
-     Я требую вызова карательного отряда.
-     Ах, вот оно что!..
-     Я знаю плавни, как свой сад. Я проведу отряд тропами в самую глушь.
-     Чтобы весь отряд утопить в трясине?! Впрочем, я дал телеграмму в Ейск. Ответили, что отряд сейчас занят операцией против полковника Рябоконя, просили обойтись своими силами. Сюда на этих днях прибывает кавалерийская бригада. А пока я вас очень прошу пугнуть Гая и загнать его в плавни.
"Черт его знает, может, он и прав", - подумал Хмель и ответил:
-     Хорошо, я поеду.
-     Вот и отлично, - улыбнулся Петров и, взяв Хмеля под руку, направился с ним к двери.
-     Кстати, Семен Матвеевич, у вас в сотне исключительно бывшие партизаны, почему вы не хотите брать молодежь?
И опять Хмель подумал: "Пожалуй, Петров прав, поеду - пугну Гая: не в первый раз. А придет бригада, - мы ему кишки выпустим. И насчет отряда правду сказал, надо отряд пополнять".

5

Заведующий финансовым отделом ревкома - он же управляющий маслобойкой, - сухонький небольшой старичок с рыжеватыми с проседью усами, подошел к бедарке. Возле нее стояли два пожилых казака с шапками в руках. Третий, молодой, в защитной гимнастерке, оправлял сбрую на мышастом коньке с отвисшей от старости губой.
Старичок схватился руками за края бедарки и, кряхтя, уселся на охапке сена, положенного на сиденье. Взяв веревочные вожжи, он строго поглядел на казаков:
- И не просите, казаки. Когда мог... делал, а теперь никак нельзя.
Оба пожилых заговорили сразу:
- Уж ты, Митрич, не отказуй, похлопочи... Не дай
помереть голодной смертью.
-     Зря просите, старики. Видели нового продкомиссара? Уж такой лютый! - Митрич вздохнул. - Говорят, из Москвы. Самим Совнаркомом прислан.
-     Неужто вчистую... до последнего зерна?
-     Значит, так надо. Армия, слышь, голодает.
В разговор вмешался третий, в защитной гимнастерке.
-     "Надо-надо!" Что ж нам, лебеду жрать, что ли? А у других еще ни разу не брали!
-     Возьмут и у них. А ты еще молод, тебе бы помолчать следовало!
-     Жрать одинаково все хотят.
Митрич пожевал губами, словно хотел возразить, но, видимо, передумав, дернул вожжи. Мышастый конек нехотя направился к раскрытым воротам.
На улице Митрича окликнул человек в синих, непомерно широких галифе и солдатской гимнастерке. На плечи его была накинута серая офицерская шинель.
-     На маслобойку? - спросил он.
-     На маслобойку, товарищ военком.
Человек в шинели подошел к бедарке и протянул руку.
-     Здравствуй, Митрич!
Митрич приветливо улыбнулся.
-     Здравствуйте. В ревком идете?
-     Угу. Ты зайди вечерком, поможешь сводку написать.
-     Зайду. Слышите, казаки дюже недовольны. Уж больно продотрядчики лютуют.
Военком поморщился.
-     Ничего твоим казакам не сделается. Армия без хлеба, в России голод, а твои казаки пшеницу - в землю, а сами за винтовки да в плавни.
-     Полегче бы надо...
Тут будем полегче, а на фронте красноармейцы пояса будут потуже затягивать - так, что ли, по-твоему?
-     Эх; товарищ военком, долго ли до греха? Восстание поднять могут. Ведь продкомиссар у иных все под метлу вымел.
Военком задорно сдвинул на затылок фуражку:
-     Пусть попробуют! - Но, видно, предположение Митрича о возможности восстания озадачило его. Он уже не так уверенно добавил:
-     Генерала какого-то ждут. Полстаницы самогон
варит. Видать, генерал тот выпить не дурак. Вот бы нам с тобой, Митрич, на генерала того посмотреть.
Митрич усмехнулся.
-     Что, давно не бачили, соскучились?
-     Ей богу, давно. Последнего из тех, что на мою долю пришлось, в восемнадцатом зарубал.
Военком весело хлопнул Митрича по плечу и пошел к ревкому.
Серые глазки Митрича, только что с ласковой усмешкой смотревшие на военкома, внезапно стали холодны и злы.
Заведующий финансовым отделом ревкома Бровко работал .в станице недавно. В его документах значилось, что он младший урядник, служил в Красной Армии писарем при штабе пехотного полка "и демобилизован по болезни. Фамилию его все скоро забыли, а звать стали Митричем.
Митрич побывал на маслобойке, где плотники меняли тесовую кровлю. Заехал на мельницу, оттуда на почту, а к концу дня сидел уже в ревкоме и, щелкая на счетах, распекал своего помощника за путаницу в документах. Вечером ушел в военкомат, где пробыл долго, и лишь далеко за полночь возвратился домой. Сняв замасленный френчик, он зажег каганец и поставил его на табурет возле койки.
В ставню кто-то стукнул. Митрич накинул на плечи френчик и прислушался. Стук повторился. Митрич прошел в сени, а оттуда на крыльцо. Возле стены дома притаился в тени человек в солдатской шинели.
-     Это вы, Петров?
-     Я. Вы один?
-     Тс, тише! Проходите в комнату.
Заперев за гостем дверь, Митрич с минуту прислушивался, потом повернулся к Петрову и тихо проговорил:
-     Ну, садитесь, есаул, рассказывайте.
Петров осторожно сел на краешек походной койки.
-     Дела идут очень хорошо. Разрешите, я вам расскажу по порядку.
-     Рассказывайте, рассказывайте, голубчик.
Митрич переставил каганец на стол, сел и приготовился слушать. Петров начал:
-     Во-первых, ваше превосходительство, сегодня утром...
-     Без превосходительства,- перебил Митрич. - К чему это?
-     Слушаю. Сегодня утром я отправил ответ в Ейск, что ввиду малочисленности банды обойдемся своими силами. После этого послал Хмеля со всей его рванью прямо в лапы есаула Гая. Он сейчас, согласно вашему распоряжению, занял хутор Черныша.
Митрич перебил:
-     Вы дали указания есаулу Гаю, чтобы он ни в коем случае не гнался за вашей сотней до станицы?
- Так точно. Все будет сделало так, как вы приказали. Гай подпустит к самому хутору и уничтожит.
- Вот, вот. Сейчас не нужно выявлять своих сил. Пусть думают, что нас мало. Что еще?
-     Есть сведения от полковника Рябоконя.
- Ну?!
-     Последний бой - в нашу пользу.
-     Хорошо. Постарайтесь, чтобы выделенные ему пулеметы попали к нему поскорей.
-     Они уже там. Последний бой он выиграл с их помощью.
-     Сколько пулеметов осталось у вас на окладе?
-     Три.
-     Отправьте ему еще один и побольше патронов.
-     Патронов я ему послал достаточно. Половину того, что получил сам.
-     Какие у вас отношения с Хмелем?
-     Неважные... Но теперь это не имеет значения.
-     Думаете, он не вернется?
-     Уверен.
-     Тем лучше. Создавайте конную сотню вновь. Командиром сотни назначайте хорунжего Бугая.
-     Слушаю. Есть сообщения о бригаде Сухенко.
-     Что же вы мне об этом сразу не сказали?!
-     Штаб фронта сообщает, что бригада будет расквартирована в ряде станиц со штабом в Каневской.
-     Постарайтесь передать полковнику Сухенко, чтобы он перенес свой штаб в Старо-Минскую.
-     Будет выполнено.
Генерал довольно потер руки.
-     Дела идут неплохо, есаул. На польской границе пахнет порохом. Когда Польша обрушится на большевиков, и они волей-неволей оттянут туда свои войска...
-     Тогда, ваше пре...
-     Тогда Врангель выступит из Крыма, и не пройдет трех месяцев, как мы снова будем под Москвой. Кубань же будет в наших руках значительно раньше.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

У гребли стоит деревянная, покосившаяся от старости водяная мельница. В этом месте речка делает поворот и образует небольшое озеро. На берегу его растут плакучие ивы и старые вязы.
По-весеннему мутная вода доходит до самых верхних оголенных корней, и Тимке, сидящему на обрывистом берегу, приходится подбирать ноги, чтобы не замочить их в студеной ряби, непрогретой еще лучами апрельского солнца.
Он с раннего утра забрался сюда ловить сазанов. В синих отцовских шароварах и старенькой коричневой бекешке, накинутой поверх бязевой рубашки, он кажется подростком. Черная мохнатая папаха съехала на затылок, обнажив русый вьющийся чуб. Голубые глаза пристально смотрят в воду, по-детски пухлые губы крепко сжаты.
Рыба ловится плохо, но уходить Тимке не хочется. Так хорошо сидеть под старым вязом и мечтать. Чем сложнее, чем непонятнее становится все вокруг Тимки. тем охотнее он отдается мечтам.
Жизнь Тимки складывается далеко не так, как ему хотелось бы. В позапрошлом году он окончил станичное четырехклассное училище. Думка была: уехать учиться в Екатеринодар. "Ведь выучился же старший брат Ерка на офицера, а чем он, Тимка, хуже?" Но продолжать учебу не пришлось. Отец и брат ушли на фронт, потом, когда победили красные, скрылись в плавни к полковнику Дрофе, а на Тимку легла вся тяжесть хозяйства. Надо было работать от зари до зари, чтобы кормить мать, жену брата и маленького племянника.
Тяжело Тимке... А отец и брат скитаются, словно волки степные, по балкам глухим да топям непролазным.
В станице большевики, и пока власть в их руках, ни отец, ни брат домой <не вернутся. И Тимка делает все. что в его силах, чтобы помочь готовящемуся восстанию.
Занятый своими думами, Тимка смотрит в воду - и не видит, как поплавок, сделанный из куги, судорожно дергается и начинает тонуть.
-     Тимка-а-а-а! Сазан в воду утяне-еет!
Тимка встрепенулся и схватился за удочку. На крючке билась маленькая серебристая рыбка.
Невдалеке кто-то весело засмеялся. Тимка недовольно повернул голову. От гребли, по росистой траве, бежал к "ему высокий парень в серой черкеске и черной курпейчатой папахе.
-     Ну, рыбалка, богато сазанов натягал?
Тимка, не отвечая, стал выбирать червяка. Парень сел рядом и взял из его рук удочку.
-     Ну, ты отдохни трошки, а я порыбалю.
Тимка оглянулся по сторонам.
-     Тебя чего черты принесли? Поймают - и тебе и мне смерть.
Парень беззаботно рассмеялся. Был он всего двумя годами старше Тимки, но смотрел на своего друга немного свысока. Тимка не обижался: знал он, что Ванька Храп не только веселый парень и хороший гармонист, но и лучший пулеметчик в конном отряде есаула Гая.
-     Не узнают, Тимка. Я не вашей станицы, знакомых у меня тут нема...
-     Зачем пришел?
-     Зачем, зачем? По делу... от Гая послан.
Тимка оживился.
-     Ну, как, был вчера бой? Здорово, небось, Хмелю всыпали?
Ванька угрюмо буркнул:
-     Здорово... и досе наши ребра болят.
-     Неужто потрепал?
-     Обманом .взял. Заманул к балке да як вреже с пулеметов... Насилу до хутора доскакали... Выгнал он нас с хутора. Забрал до полсотни коней да тачанку с пулеметом... Да еще самому Гаю похваляется вязы свернуть. Полковник трохи не лопнул от злости.
-     А в станицу чего ты пришел?
-     Пулемет, что у нас в бою забрали, ведь не наш. Теперь Хмель может дознаться, кто нас оружием да патронами снабжает. Смекаешь?.. Ну, я пиду, ни черта тут не ловится.
- И я с тобой.
-     Нет, браток, ты тут посиди. Нечего нам вдвоем по станице бродить. Успеешь еще свою Наталку на базаре побачить.
Ванька поднялся, подтянул голенища порыжевших солдатских сапог и зевнул.
-     Хорошо тебе живется, Тимка. Девчата тебя любят, ни от кого ты не ховаешься... я тут, ровно заяц... всего боишься.
-     Скоро уже...
-     Скоро, скоро! А чего скоро? Ну, придут наши, погонят на фронт... только и всего. То по балкам да топям ховаемся, а то на фронте...- Ванька оборвал и сплюнул.- Домой хочется. Надоело...
Он зашагал к гребле и вскоре скрылся из виду. Тимка стал поспешно сматывать удочку.
...Тимкин племянник Павлик играл на дворе. Он накрыл попоной большую дворовую собаку Милку и вскочил на нее верхом. Милка, возмущенная такой бесцеремонностью, села, поджав на всякий случай, под себя хвост. Заметив Тимку, мальчик оставил собаку и бросился к воротам.
-     Дядя Тима пришел! Дядя, што поймал?
Тимка засмеялся и, бросив на землю кошелку с удочкой, подхватил племянника на руки.
-     Сазана поймал, Павлик. Мама дома?
-     Мама с бабушкой на базар ушли, а меня дома оставили...
-     Сторожить?
Мальчик важно кивнул головой.
-     Дядя Тима, Милка не хочет быть конем.
-     Ах ты, джигит! - рассмеялся Тимка.- Не успел с люльки вылезти, уже о коне мечтаешь. Ничего скоро я тебя на настоящем коне покатаю, а Милку больше не трогай - у нее скоро кутята будут.
-     Слепые?
-     Слепые.
-     А с ними играть можно будет?
-     Можно, можно, они будут твои.
Мальчик в восторге захлопал в ладоши, потом обхватив руками шею Тимки, прижался к нему.
-     Дядя Тима, а батя скоро вернется?
Тимка помрачнел и медленно спустил мальчика с рук.
-     Не знаю, Павлик. Иди, играй, а я на базар пойду.
-     И я.
-     Тебе нельзя, кто же дома останется?
-     А раков возьмешь ловить?
-     Возьму, возьму. Завтра зарею пойдем. А теперь Милку с цепи спусти.
Мальчик убежал к собачьей конуре, а Тимка пошел в дом переодеваться.
...Надев на себя новый синий чекмень, желтые кавказские сапоги - подарок брата, Тимка прицепил к наборному поясу серебряный, еще дедовский кинжал и подошел к висевшему на стене зеркалу.
"И в кого я такой недомерок уродился? - с огорчением подумал он, расчесывая смоченный водой чуб. - Батько высокий, Ерка еще выше, мамка тож не малого роста, а я черти что"... Он приблизился к зеркалу и стал разглядывать свое лицо. "И при малом росте да еще рябой!" - Он тяжело вздохнул и отошел от зеркала.
Тимка и впрямь был немного рябоват. С десяток крупных ямочек, следов ветряной оспы, были разбросаны по всему лицу. Особенно возмущала его одна, самая крупная, усевшаяся на кончике носа.
Насыпав арбузных семечек в карманы синих шаровар и отодвинув на затылок братову праздничную папаху из черного с изморозью курпейка, Тимка вышел на крыльцо.
После прохладного утра наступил солнечный весенний день. В садах цвели яблони, груши, абрикосовые и персиковые деревья. Нарядно одетые в белые и бледно-розовые уборы, смотрелись они в нежно-голубое небо, и белоснежные легкие облака казались их отражением.
Тимка сладко потянулся, оправил на себе еще раз пояс и побежал к воротам. Завернув на широкую улицу, что вела к базарной площади, он неожиданно столкнулся с Семеном Хмелем.
К его удивлению, Хмель не прошел мимо, а, смерив его с ног до головы пристальным взглядом, спросил:
-     Так, говоришь, убили твоего батьку?
-     Убили... - чуть слышно прошептал Тимка и покраснел.
- Так... Сколько тебе лет?
-     Восемнадцать на Покров будет.
-     Казак уже! Ведь я тебя еще маленьким помню.
Вот только растешь ты плохо.
-     Плохо...- огорченно вздохнул Тимка.
-     На лошади ездить умеешь?
-     Умею. - Тимка осмелел и поднял голову. Прямо на него, в упор, смотрели черные глаза Хмеля. "Точно как у Наталки,- подумал Тимка,- только чуточку строже". А Семен Хмель, видимо, забавляясь смущением Тимки, бесцеремонно разглядывал его. "Ладный хлопец. Ростом, правда, маловат, зато голос - на весь отдел1. Может, взять в самом деле к себе? Пускай промеж моих хлопцев воспитывается". И оглядев Тимку еще раз, спросил:
-     В отряд ко мне пойдешь?
-     Я?!
Тимка растерялся, он даже вспотел от волнения, Хмель добродушно усмехнулся.
-     Что ж, с ответом не неволю, а только нечего тебе
зря болтаться. А матери твоей поможем, когда уборка подойдет.
Тимке хотелось сказать Хмелю, что еще до начала уборки его отряд вырубят белые, а сам Хмель, если только останется жив, далеко будет от своей хаты. Но вместо этого он нерешительно проговорил:
-     Коня нету, Семен Матвеевич.

1 Отделами в дореволюционной Кубани назывались округа (уезды), на которые делилась Кубанская область.

-     Дам. Мою рыжую кобылу возмешь. Шашка у тебя отцовская найдется, а карабины у нас есть в запасе. Ну, чего рот раскрыл? Беги, гуляй, завтра утром ко мне, в гарнизон, придешь.

Хмель ушел, а Тимка, взволнованный неожиданным предложением, стоял, как вкопанный, и смотрел ему вслед. "Неужто он и в самом деле хочет принять меня в гарнизонную сотню? Ведь там все партизаны, а я... Нет, не может того быть, чтобы он не знал правды о моем батьке. Притворяется. А и то ведь - откуда ему знать? Вся станица верит... Нет, все равно не пойду в его вшивую сотню!.. А конь?.."
Давнишней, горячей мечтой Тимки было иметь своего верхового коня.
Он с минуту постоял в раздумье, потом, махнув рукой,
направился к базару. "Нет, не пойду. Не надо мне и коня его. Наши придут,- мне Ерка любого коня даст".
Разыскивая на базаре Наталку, Тимка увидел нескольких знакомых казаков из отрядов есаула Гая м полковника Дрофы. Все эти казаки были из других станиц и потому смело расхаживали по базару. При встрече с Тимкой многие дружески улыбались, другие делали вид, что не знают его, и равнодушно проходили мимо. "Сегодня много наших на базаре",- радовался Тимка, отыскивая глазами Наталку. Увидев в толпе хорунжего Шпака, помощника и ближайшего друга есаула Гая, рванулся к нему, но вовремя одумался и прошел мимо. Хорунжий Шпак, одетый в коричневую черкеску, стоял с батогом в руке возле воза с вяленой рыбой и что-то говорил пожилой женщине в красной юбке. Тут же крутился Ванька Храп.
Пройдя до конца базара, Тимка в нерешительности остановился. Наталки нигде не было видно. Он уже хотел повернуть назад, когда его кто-то окликнул. Тимка обернулся и увидел жену своего брата Георгия, Полю. Светло-русая, сероглазая, она казалась гораздо моложе своих двадцати четырех лет. Ее по-девичьи стройная фигурка и миловидное, всегда веселое лицо с чуть вздернутым носом заставляли оглядываться на нее даже пожилых казаков.
Поля была из соседней, Каневской станицы. Два её старших брата служили командирами в Красной Армии, а младший ушел добровольцем к генералу Шкуро и теперь скитался в Челбасских плавнях, в отряде полковника Гриня.
Тимка задержался взглядом на невестке и, встретясь с ее насмешливым взором, отвел глаза.
-     Где же мать?
-     В церковь, Тимочка, пошла, а ты, видать, Наталку шукаешь? - Поля подошла вплотную, взяла Тимку за руку! И заглянула ему в глаза. - Видать, сладко целует тебя твоя цыганка, что "за подолом ее бегаешь. Эх, Тимка.
причаровала она тебя!
-     А ты отчаруй! - пошутил Тимка.
-     Ерку боюсь, а то я бы попробовала. - И, слегка оттолкнув его от себя, Поля засмеялась.
-     Иди к магазину, там она. Должно, очи проглядела, тебя высматривая.
...У магазина девчата встретили Тимку веселыми возгласами:
-     Наталка, Тимка идет!
-     Тимочка, иди к нам.
-     Тимка, ты что, теперь одной Наталке песни спиваешь, нам не хочешь?
-     Глядите, девчата, какой он нарядный!
С шутками и смехом они окружили Тимку, вытолкнув в середину круга Наталку. Круг стал шириться, раздалось хлопанье в ладони,- и Тимке волей-неволей пришлось танцевать.
Улучив удобную минуту, Он шепнул Наталке:
-     Сегодня к заходу солнца приду к вашему саду.

2

Наталка подоила корову, прибрала в хате и накормила пришедших от речки белых уток. Потом помылась нагретой солнцем водой и стала принаряжаться. Сегодня она хотела быть особенно нарядной и потому надела на себя свою лучшую юбку, шелковую красную блузку и оплела голову черными косами.
Ей шел семнадцатый год. Стройная, со смуглой кожей и черными большими глазами, она выделялась среди всех своих подруг. Охорашиваясь перед зеркалом, Наталка надела на шею розовые бусы из мелкого коралла. Отодвинув от себя зеркало, сделала дурашливую гримасу, звонко засмеялась. "Неужто я лучше рыжей Мотьки? У нее косы червонного золота, глаза голубые, а у меня и волосы черные, и глаза черные. У Мотьки лицо полное и белое-белое, а у меня... равно у цыганки..." Она огорченно вздохнула и отвернулась от зеркала, прикусив ярко-красные, по-детски припухлые губы. Потом усмехнулась, вновь придвинула к себе зеркало и стала оправлять блузку. "Зато у Мотьки брови и ресницы белые, иона их мажет сажей. А у меня брови тонкие и черные, а ресницы длинные-длинные".
Все еще улыбаясь, Наталка встала, подошла к окну и распахнула его настежь. "Скоро солнце опустится за плавни, и тогда придет Тимка. Они не пойдут к мотькиным воротам, там сегодня собираются хлопцы и девчата с ихнего края, а сядут на скамеечке возле хаты и будут петь любимые песни. Семен уехал "а станцию, и им никто не помешает".
Наталка присела на лавку и стала смотреть во двор. Перед самым окошком в маленьком палисаднике цвел высокий розовый куст. За палисадником были видны часть двора и забор, вдоль которого высились тополи. На одном из них была устроена скворешня. Возле нее, сидя на ветке, пел скворец.
С улицы раздался тихий свист. Наталка вскочила и выбежала во двор. У калитки стоял Тимка и махал ей рукой.
- Пойдем, Наталка, уже все собрались, ждут нас. Идем!
У Наталки дрогнули губы.
-     Я не пойду туда, Тимка. Давай посидим здесь. Брата нет, я одна. Посмотри, как тут хорошо, не то что у Мотьки.
- Я обещал прийти...- нерешительно проговорил Тимка.
- Кому обещал? Мотьке? Ну и иди к ней один, слышишь? Иди! Ну?.. Чего же ты стоишь? Ступай!
Наталка готова была заплакать. Голос ее дрожал обидой, глаза сверкали гневными огоньками.
-     Хлопцам обещал, а не Мотьке.
-     Вот и брешешь,- Мотьке!
- Ей-богу, хлопцам. Ну, а не хочешь - посидим у тебя на лавочке.
-     Они молча прошли к скамейке, врытой у палисадника.
- А я сегодня твоего брата на улице встретил, - сказал Тимка и сейчас же пожалел. Наталка встрепенулась.
-     Поздоровался?
-     Стояли с ним, разговаривали.
-     Брешешь ты!
- Чего "брешешь"? В свой отряд звал... Коня своего подарить обещался.
Наталка радостно взвизгнула и обхватила Тимку руками за шею.
-     Тимка! Дрянь ты этакая, чего же ты молчал? Вот не ждала! Тимка, да понимаешь ли ты, что это значит?
Ведь тебя Сеня за бандита считал, а теперь ты наш, понимаешь, наш!
Но Тимка хмурился и старался не встретиться с ней взглядом. Не пойду я в его сотню...
-     Как не пойдешь?!
-     Да так...
У Наталки защемило сердце. Она внимательно посмотрела на Тимку. "Так, значит, правду стали поговаривать люди, что Тимкин батько жив и вместе с его братом - в банде". Наталка упрямо тряхнула головой. "Ну и пусть, но Тимку она им не отдаст. Тимка будет наш". И она снова прижалась к нему.
-     Тимка, родной, любимый мой... Иди в отряд, ради меня. Вед ты мне говорил, что я для тебя дороже всего на свете.
Тимка молчал. Да и что он мог ответить? Ведь не рассказать же ей - дочери убитого партизана и сестре красного командира,- что он ждет скорого возвращения белых, что мечтает быть офицером, а не рядовым бойцом гарнизона, что брат и отец его - в отряде у полковника Дрофы... И впервые Тимка почувствовал, какая пропасть разделяет их. Нет у них ничего общего, кроме любви.
Тимке стало страшно. Боясь, что Наталка отгадает его мысли, он неуверенно проговорил:
-     Кто же тогда дома работать будет?..
Наталка облегченно вздохнула. "Ах, вот оно что... А мне-то, дурочке, показалось..." Она насильно притянула к себе его голову' и, куснув его за губу, засмеялась.
-     Глупый, а как же другие служат? Настанет пора убирать хлеб, они друг другу помогать будут, помогут и тебе.
"А что, если в самом деле пойти в отряд? Наши будут подходить, всегда успею сбежать от них",- подумал Тимка. Он исподлобья взглянул на Наталку и, видя, что она ждет от него ответа, решительно сказал:
-     Ладно, завтра пойду в гарнизон.
В тот же миг Наталка осыпала его горячими поцелуями. Тимка был растроган, но вместе с тем ему было стыдно смотреть ей в глаза. Сняв папаху и подтянув голенища сапог,- так, как делал это Ванька Храп, - Тимка поднялся.
- Принеси мне, Наталка, бандуру, я сыграю тебе новую песню.
Наталка захлопала в ладоши и убежала в хату.

3

Первый запорожский полк конной казачьей бригады вошел в станицу рано утром. Вместе с ним, со штабом и с конвойной сотней, приехал комбриг. Пока квартирьеры разводили казаков по хатам, а штаб занимал выделенный для него дом местного лавочника, комбриг со своим адъютантом прошел в помещение начальника гарнизона.
Два человека настороженно смотрели друг на друга, как бы ощупывая один другого глазами. Некоторое время оба молчали. Начальник гарнизона заговорил первый.
-     Честь имею видеть полковника Сухенко?
Комбриг улыбнулся краешком губ.
-     Да, я командир конной бригады Сухенко.
В глазах начальника гарнизона вспыхнула и сейчас же погасла усмешка. Он тихо проговорил:
-     Не стесняйтесь, господин полковник... Здесь никто не может подслушать нас... Разрешите представиться:
адъютант командующего повстанческими войсками на Кубани - есаул Петров.
Начальник гарнизона протянул комбригу руку, которую тот крепко пожал, и продолжал так же тихо, почти шепотом:
-     Вы, очевидно, получили мое письмо, полковник?
-     Получил, есаул, и поспешил выполнить приказ генерала.
-     Прошу садиться.
Петров подошел к двери, заглянул в соседнюю комнату и, заперев на ключ дверь, сел напротив Сухенко. Достав из кармана офицерских рейтуз портсигар, раскрыл его и протянул гостю:
-     Прошу, полковник.
-     Ого! Английские сигареты?!
Петров с напускным равнодушием проговорил:
- Года четыре назад я не стал бы курить эту дрянь, а теперь... когда с этой сволочью,- Петров брезгливо поморщился, - приходится ежедневно курить махорку...
Даже плохие английские сигареты кажутся роскошью. Сухенко сочувственно вздохнул.
-     Вы правы. Я сам истосковался по хорошему вину, душистой папироске после обеда и просто... вы меня извините... есаул... по чистому белью и чистой постели.
-     Я отвел вам квартиру в доме местного священника. Очень милый и культурный человек. Домик маленький... там уютно, чисто, и хозяев только двое - он с матушкой.
Вам там будет очень хорошо, полковник.
Комбриг благодарно улыбнулся. Петров наклонился вперед.
-     Если разрешите, мы завтра там встретимся. Здесь все-таки неудобно...
-     Вы правы есаул. Нам надо быть очень осторожными.
- Итак, завтра увидимся и обо всем переговорим
подробно. Да, вам, полковник, надо представиться здешним властям.
Поймав вопросительный взгляд Сухенко, Петров поспешил добавить: - Военный комиссар был во время войны писарем в полку. Это - надутый, самодовольный человек. Я им верчу, как хочу... Ну, а о предревкоме и говорить нечего... Стар, тих и глуп... Недавно у нас в районе появилась новая, залетная птица - продкомиссар. Представьте, выгнал предревкома из его кабинета и занял его сам. Ну, да я вам обо всем доложу, а сейчас советую хорошенько отдохнуть.
-     Скажите, есаул, а этот таинственный генерал,
присланный Врангелем? Здесь он?
Петров улыбнулся:
- Вам, господин полковник, можно оказать. Только вам - и больше никому. Даже ваш начштаба ничего не должен знать... Таково желание генерала.
- Согласен, есаул.
Понизив еще больше голос, Петров сказал:
- Он здесь... Генерал Алгин заведует финансовым отделом ревкома.
Довольный изумлением, отразившимся на лице Сухенко, Петров откинулся на спинку стула и засмеялся.

4

Командир первого взвода гарнизонной сотни Иван Кравцов, вручая Тимке белолобого вороного коня, долго и по-стариковски обстоятельно толковал, как за ним надо ухаживать.
- Ты погляди на него,- говорил Кравцов, держа коня за гриву - конь - чистое дите. Он только говорить но может, а понимает не хуже человека.
"Дите" прижимало назад маленькие уши и норовило укусить Кравцова за локоть.
-     На этом коне,- продолжал комвзвода,- кадеты зарубали моего лучшего дружка, Федора Тура, когда он был в разведке. Конь прибег к нам на второй день...- Кравцов отвернулся.- На, получай коня. А кличка ему Котенок, потому ласковый он да игривый.- И комвзвода вложил в Тимкины руки чембур.
Тимка взял коня за недоуздок и осторожно повел его к коновязи, где и привязал к железному рельсу. Котенок, улучив минуту, укусил Тимку за плечо, а когда тот отскочил назад, больно лягнул его по коленке.
-     Это он к тебе еще не привык, Тимофей,- старался успокоить Кравцов.- Ты с ним поласковей... Хлеба с солью али морковку, конь и привыкнет.
Тимка, потирая ушибленное место, мужественно улыбался.
...Во время вечерней уборки к Тимке, тщательно чистившему шею Котенку, подошел пожилой казак с черными усами.
-     Шеремет?
Тимка покосился на казака и сказал:
-     Вы бы, дядя, отошли подальше, а то бьется почем зря.
Но казак хлопнул Котенка по гладкому крупу и, прикрикнув на него, прошел ближе. Котенок прижал уши и попытался лягнуть казака, за что получил от него хлопок по брюху. Взяв из рук Тимки щетку и скребницу, казак быстрыми, ловкими движениями стал счищать набившуюся в шерсть лошади пыль. Котенок присмирел. Лишь прижатые уши да злые глаза выдавали его недовольство.
Вычистив одну сторону, казак отдал Тимке щетку.
-     Вот так-то, браток, треба. Меня, при царе Миколке, твой батько, царство ему небесное, во как напрактиковал! - И, помолчав, добавил: - Дюже нравный был. За каждый пустяк по морде.
Тимка хотел обидеться, но в голосе казака не было злости,- лицо его выражало участие, и в карих глазах светилось добродушие. Тимка почувствовал к нему расположение.
-     А вас, дядя, здорово мой батько бил? - спросил он и тотчас же понял всю неуместность вопроса.
- Меня? Конешно, бил. Ну да это давно было… Как-нибудь расскажу, а теперь кончай зачищать, сейчас на водопой поведем.
Казак ушел. Тимка, стараясь ему подражать, стал чистить коня и дочистил его благополучно.
После уборки, напоив коней и заведя их в конюшню, бойцы стали в кладовой в очередь за зерном. Когда Тимка держа в подоле чекменя высыпанную ему мерку ячменя, хотел бежать к своему коню, его остановил Кравцов.
- Беги домой снидать, да в гарнизон дежурить. - И погладив рыжеватый ус, усмехнулся. - Да ежели пошлют куда, поводья дюже не распускай.

5

...Тимка сидит в просторной комнате - канцелярии начальника гарнизона - и дремлет. На столах и на полу храпят ординарцы, присланные из других взводов. В соседней комнате спит дежурный взвод пешей сотни.
Старинные, в резном футляре, часы прохрипели три раза. В коридоре скрипнула половица, дверь отворилась, и в комнату вошел начальник гарнизона Петров.
Тимка вскочил и вытянулся. Петров прошел мимо него в свой кабинет и закрыл за собой дверь. Тимка слышал, какой чиркал зажигалкой, потом вновь все смолкло и лишь переливчатый храп уставших за день людей нарушал ночную тишину.
Прошло с полчаса, Тимка прилег на лавку и незаметно заснул. Ему приснились конюшня него конь Котенок. Тимка подходит к нему с ломтем пшеничного хлеба. Конь обнюхивает протянутую руку и вдруг повертывает к Тимке морду и тихонечко смеется. В сумерках блестят его белые зубы.
-     Ты чего? - испуганно шепчет Тимка. Крупный пот выступает у него на лбу, он хочет бежать, но ноги словно вросли в пол.
-     Хи-хи-хи-хи! - смеется хитро Котенок. - Хи-хи-хи-хи!
-     Аа-а-а-а! - вырывается из Тимкиного горла дикий вопль, и он просыпается. Склонившись над ним, стоит начальник гарнизона и шепчет:
-     Тише, дурак, чего орешь? Людей разбудишь.
Тимка с минуту ничего не может понять, потом, вспомнив, где он находится, поспешно вскакивает с лавки.
-     Тише-е-е! - шипит Петров.- Иди за мной да подбери папаху... Тоже казак!
Тимка идет за Петровым, стараясь ступать как можно тише.
-     Закрой дверь и подойди ко мне,- сказал Петров, надписывая конверты.
Тимка нерешительно шагнул к столу.
-     Ты как в сотню попал?
- Меня Хмель взял...
-     Ты что - родня ему?
-     Нет... чужой,- отвечает Тимка, краснея до ушей.
-     А Григорий Шеремет как тебе доводится?
-     Батька... убит еще в прошлом году.
- Убит? А вот мне почему-то думается, что он у полковника Дрофы.
Кровь отхлынула от лица Тимки. Он испуганно поглядел на Петрова и шагнул к окну. Блеснула мысль: "Не прыгнуть ли во двор?"
Петров подошел вплотную к Тимке.
-     Ну, чего перепугался? Я и о брате твоем кое-что знаю. Да ты не бойся, мы с твоим братом - друзья.
Тимка недоверчиво покосился на него. Его сердце учащенно билось, в голове спутались все мысли. "Влип,- решил он,- знает, все знает, собака! Это он нарочно ласковым притворяется".- Тимка отступил на шаг и опять оглянулся на окно.
Петров засмеялся.
-     Вот ты какой, брат... ого! Ты меня не бойся. Мы с тобой друзьями будем. - Он взял два письма и протянул одно из них Тимке.
-     Возьми. Из кожи вылезь, а передай это как можно скорее полковнику Дрофе. Спрячь это письмо получше. А вот этот конверт положи за пазуху, и, если кто спросит, куда едешь, то покажи его и отвечай, что я послал тебя на Чернояровский хутор к председателю ревкома. Понял?
Тимка повеселел. Он вспомнил слышанное от казаков, что Петров был прежде офицером, и после того, как тот вручил ему письма, окончательно успокоился.
-     Так точно, господин есаул, понял.
-     Тс! Тише... Смотри, не попадись.
- Никак нет, не впервой.
-     Ну, а если попадешься, то что ты с первым письмом сделаешь?
Тимка вспомнил наставления есаула Гая и, не задумываясь, ответил:
-     Порву в клочки и проглочу, господин есаул.
-     Молодец! Когда мы выгоним большевиков из станицы, я произведу тебя в урядники.
Тимка выскочил из кабинета и опрометью бросился во двор.

6

Топкие болота, большие и малые озера среди саженных зарослей, зыбучие трясины, покрытые зеленой травой - и камыш, камыш на десятки верст... Плавни. Кубанские плавни. Горе тому, кто, не зная тропок, доверится им. Попадет он в трясину, засосет его бурая вонючая грязь, и хриплый предсмертный крик его вспугнет лишь стаю осторожных уток.
Тимка стоит на верхушке степного кургана и с беспокойством смотрит на плавни. У его ног встревоженно шумит камыш. Аспидные и ослепительно белые цапли плавно кружатся над невидимыми озерами.
Тимка пронзительно свистнул, подождал немного и, сложив ладони рупором, закричал:
- Ого-го-го-го-о-о!
Ого-го-оо! - гулко раскатилось эхо, и снова все смолкло. Лишь цапли, встревоженные криком, недовольно вытянув длинные шеи, отлетели в сторону. Тимка пристально всмотрелся в камыш в надежде увидеть вынырнувший из желто-зеленых волн красный верх казачьей папахи. Но так и не дождавшись, сел устало на молодую ярко-зеленую траву.
Он не нашел утром никого на условленном месте и помчался в соседний хутор, но узнав, что полковник Дрофа в лагере, решил оставить коня на хуторе и идти на остров.
Тимка хорошо знает плавни. С детства он охотился в них с отцом и братом. Подождав еще немного, он отыскал знакомую прогалину и смело нырнул в камыши. Было уже далеко за полдень, когда Тимка, продрогнув от холодной воды, искусанный комарами, весь в грязи, добрался до лагеря полковника Дрофы.
На довольно большом острове ровными рядами были выкопаны длинные землянки. В них жила пехота. Кавалерия есаула Гая скрывалась по степным хуторам. Немного поодаль от землянок, ближе к центру острова, были устроены два подземных помещения. Одно для офицеров, другое, поменьше, для полковника Дрофы.
Тимка раздвинул последний слой прошлогоднего камыша и, дрожа от холода, вышел на остров.
В лагере отдыхали. Казаки группами и в одиночку развалились на бурках и шинелях, греясь на солнце.
На крыше офицерского домика стояли два тупорылых пулемета, возле них спали дежурные пулеметчики и прохаживался часовой.
Едва Тимка показался из камыша, как его заметили и окружили плотным кольцом.
Вопросы и возгласы сыпались градом. Толпа росла. Но истомленный усталостью, Тимка молча опустился на землю.
-     Хлопцы, да он с карабином и при шашке,- раздался чей-то удивленный голос.
-     Должно, насовсем к нам прибег. Видать, в станице что-то случилось.
Бесцеремонно растолкав толпу, к Тимке подошел дежурный по лагерю. Он снял с себя фляжку и подал Тимке. Тот жадно прильнул к ней губами, но сейчас же с отвращением выплюнул. Вокруг засмеялись.
-     Что, крепкая?
-     Ишь, скривился! Не по вкусу, что ль?
-     Выпей немного, - посоветовал дежурный.- Ты совсем мокрый, заболеешь.
Тимка, проглотив несколько глотков самогонки, с трудом поднялся на ноги.
-     Ну вот. А теперь ступай к полковнику,- сказал дежурный.- Вон она, его землянка.
Полковник полулежал на походной койке и что-то говорил стоявшему возле него офицеру. Тимка остановился у входа и вытянулся, приложив руку к папахе.
-     Дозвольте доложить, господин полковник. Прибыл с пакетом от начальника гарнизона.
Офицер быстро обернулся и дружески улыбнулся. Тимка узнал в нем своего брата. Полковник встал и, подойдя к Тимке, взял письмо. Затем, узнав о том, кто такой посыльный, полковник похвалил:
- Молодец у вас брат, хорунжий; Молодец! - И, заметив, что на Тимке надеты карабин и шашка, удивленно спросил: - Это что ж, уж не совсем ли к нам пожаловал?
- Никак нет, господин полковник, а только я теперь боец второго взвода конной сотни гарнизона.
-     А кто ж тебя в гарнизон принял? Петров?
-     Никак нет, - Хмель.
-     Хмель? - полковник посмотрел на Тимкиного брата.
Нет, каков, а? Мы только собирались завести в
конной сотне своего, надежного человека, а он уже тут как тут! Вот что, хорунжий, заготовьте приказ по отряду о производстве вашего брата в младшие урядники. Да дайте ему стакан самогона и что-нибудь горячее, а то у него зуб на зуб не попадает.
Обласканный полковником, Тимка вышел из землянки с сияющей физиономией. Придерживая шашку, он пошел к ожидавшей его группе одностаничников.
Тимку снова засыпали вопросами о том, что делается в станице, о родных и знакомых, о сотне Семена Хмеля - и он еле успевал отвечать. Лишь один молодой казак слушал молча, но когда Тимка упомянул о похвале полковника и производстве его в урядники, казак презрительно бросил:
-     Негоже казаку шпынем быть!
Все смущенно умолкли. Тимка поднялся и стремительно пошел на обидчика, но его перехватил за пояс рыжеусый казак с лычками старшего урядника.
-     Брось, Тимофей. Не связывайся... Давай лучше споем!..
Петь Тимка отказался и ушел в землянку.
К вечеру в лагерь вернулся с группой казаков Тимкин отец. Старый вахмистр, выслушав сына, долго молчал. Тимка не мог отгадать - доволен отец его поступком или нет. Он с затаенной тревогой посматривал то на седую голову отца, то на его грудь, увешанную крестами и медалями.
Наконец Григорий Шеремет заговорил:
- Служи им, сынку. Что ж робить... ежели треба... мо души им николы не продавай.
Только тогда заметил Тимка, что отец сильно пьян. Старый Шеремет говорил еще что-то о скором возвращении в станицу, но огорченный Тимка уже не слушал. Он лег на нары и притворился спящим.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Вскоре после стычки с гарнизоном Гай, выслав небольшой отряд на ближайший к Старо-Минской хутор, увел свои согни в сторону Кущевки. Отряду же приказал продержаться на хуторе три-четыре дня, после чего уходить в плавни.
Семен Хмель, узнав о занятии хутора, в тот же вечер выехал туда со своей сотней и двумя пулеметными тачанками.
К хутору подходили под утро. Часовых удалось снять без особого шума. Вместе с другими казаками Тимка окружил хуторской двор. Сильно билось его сердце. "Вот сукины дети! - думал он тревожно.- Да неужели никто не проснется. Ей-богу, порежут их, как курчат".
Большая собака, привязанная на цепь, от злости грызла доски забора, но, к удивлению Тимки, не лаяла.
-     Тьфу!.. Да ведь это волк! - вспомнил он рассказ отца о том, что Мокроус держит вместо собаки ручного волка. С досады Тимка запустил в него камнем. Волк рванулся с цепи, захрипел и вдруг взвыл таким диким голосом, что у многих мороз пробежал по коже. Тимка радостно слушал тоскливый волчий вой. "Теперь-то уж проснутся". Но в доме было по-прежнему тихо, и лишь на возу, стоявшем посреди двора, кто-то зашевелился.
-     Та хай тоби бис! Щоб ты сдох, клятая вражина!
-     Да никак это Ванька Храп?! - обрадованною прошептал Тимка. - "Ей-богу, он. Нет, какой сукин сын..." - волновался Тимка, увидев, что Ванька повернулся на бок и натянул на себя не то рядно, не то бурку. Он решил запустить в Храпа камнем. Уже оглянулся по сторонам, ища что бы бросить, когда вблизи раздался приглушенный голос взводного.
-     Не замай пса!
Волк перестал выть и, гремя цепью, рванулся к забору. Тимка улучил момент и ударил его по морде плетью. Тот взвыл и отпрянул в сторону, но лишь на миг, чтобы вновь броситься на забор. Возле самого Тимкиного лица щелкнули волчьи клыки. На этот раз волка ударил сам взводный. Удар взводного пришелся по волчьему глазу, и ночная тишина вновь огласилась зловещим волчьим воем. Ванька Храп поднялся с воза.
- Нет, не можно так спать. И що вин думае, тот клятый волк - Ванька вытащил из-под изголовья карабин и, взяв его за дуло, как палку, пошел на волка. На улице зло взвизгнули кони и послышался неосторожный окрик коновода.
Ванька отскочил к возу, на ходу выстрелив в забор. Пуля, пробив доску, свистнула возле Тимкиного уха. Раздались выстрелы, с грохотом рвались ручные гранаты, бежали с винтовками наперевес люди.
Перепрыгнув через забор, Тимка тоже куда-то бежал и даже стрелял. Пришел он в себя, лишь когда стихла стрельба и сотня собралась ехать назад.
Казаки с хмурыми лицами клали на подводы трупы убитых бандитов.
Тимка словно во сне видел, что среди них лежал Ванька Храп. Лицо его было залито кровью, правая рука неестественно подогнута за спину.
Тимка медленно подошел к телеге, поправил другу руку и, стиснув зубы, устало побрел к своему Котенку.
По приезде в станицу Хмель явился к начальнику гарнизона.
- Захватили?
- Перебил весь отряд, товарищ Петров.
- Отря-яд!.. - вспылил Петров. - Пока вы сражались с разведкой Гая, он занял Канеловскую, вырубил наш продотряд и взвод местного гарнизона и расстрелял двух членов ревкома. Идите. Утром выступаем в Канеловскую.
Поп Кирилл, подвижной старик в зеленой шелковой рясе, суетился в столовой возле накрытого стола. Сегодня он принимал у себя не совсем обычных гостей.
Гости уже уселись в зале, закрыв за собой дверь Начальник гарнизона Петров, на правах хозяина станицы старался развлечь их, но разговор явно не клеился. Все нетерпеливо ждали Алгина. Каждому хотелось поскорей увидеть этого таинственного генерала, присланного самим Врангелем поднять восстание на Кубани
Грузный, с крупными чертами лица, полковник Рябоконь, ничем не отличавшийся по одежде от хуторских хлеборобов, отвел в угол смуглого черноволосого человека с карими мечтательными глазами и, взяв его за узкий пояс, перетягивающий синюю черкеску, допытывался:
-     Ты мне, Гай, не балакай, и слухать не хочу, что ты генерала того не бачил!
У Гая черные усы опущены книзу, а на подвижном лице выражение заговорщика. Он наклонился к Рябоконю и стал шептать ему что-то на ухо. Рябоконь затрясся от хохота, схватившись ладонями за бока.
К ним подошел рыжеватый высокий командир в защитной гимнастерке, с бритым лицом и холодным взглядом светло-серых глаз. Казалось, его ничто не интересовало, ничто не могло взволновать. При его приближении Рябоконь перестал смеяться. Продолжавший о чем-то тихонько рассказывать Рябоконю Гай также замолк.
-     Я помешал?
-     Что вы, полковник, нисколько! - поспешил ответить Рябоконь.
Полковник Дрофа постоял, словно обдумывая что-то, потом молча отошел. Рябоконь кивнул в его сторону кудлатой головой и развел смущенно руками.
-     Вот вражина... Как взглянет, так ровно кто ледяной водой обольет.
Гай задумчиво проговорил:
-     Боевой командир, золотое оружие за храбрость имеет... Жесток только чересчур.
Дрофа устало зевнул и направился к маленькому диванчику, на котором сидели Сухенко и Петров. Сухенко хотел подвинуться, но Дрофа остановил его жестом руки.
-     Не беспокойтесь. Я только хотел спросить, кто нас охраняет?
На красивом, немного нагловатом лице Сухенко отразилось удивление:
-     Как кто, полковник? Конечно, моя конвойная сотня. Я думаю, этого достаточно?
-     Вам видней... Что до меня, то я не люблю неожиданностей.
Сухенко пожал плечами и посмотрел на Петрова. Тот хотел что-то сказать, но в это время дверь приоткрылась и в комнату, несколько боком, вошел маленький, худой старичок в старом замасленном френчике.
Петров вскочил и торжественным тоном произнес:
- Господа, прошу встать! Перед вами командующий повстанческими войсками на Кубани, генерал-лейтенант Алгин.
Старичок любезно улыбнулся, пожимая каждому руку. Дойдя до комбрига Сухенко, он отечески обнял его и трижды поцеловал.
- Я очень рад видеть вас, господин полковник. Барон Врангель просил передать вам, что он глубоко верит в доблесть и преданность как вашу, так и всей вашей бригады и поручает вам сформировать из нее дивизию под вашим командованием.
Обращаясь ко всем, генерал пошутил:
- Прошу прощенья, господа. Я так спешил на сегодняшнее совещание, что не успел переодеться в парадную форму.
Несмотря на свой неказистый вид, генерал очень понравился гостям. Он подробно расспрашивал полковника Рябоконя о его отряде, комбрига Сухенко о присланных в его бригаду комиссарах, сыпал остротами и смеялся.
Не прошло и получаса, как генерал обворожил всех, всецело завладев вниманием своих собеседников. Он рассказал им о положении в Крыму, помощи Англии и Франции и незаметно перешел к местным темам.
- Вы, возможно, будете удивлены, господа, если я скажу вам, что сегодняшнее совещание командиров я созвал для того, чтобы обсудить моральное состояние наших отрядов... Этот важнейший вопрос я выдвигаю на первое место и считаю необходимым обсудить его прежде выработки плана оперативных действий. Напоминаю, что большинство наших казаков было мобилизовано против красных в восемнадцатом и девятнадцатом годах. Многие из них до сих пор не были дома, а прямо с фронта попали в плавни. Не разбегаются они от нас потому только, что смертельно боятся кары за борьбу против большевиков. А помани их большевики к себе и они побегут к ним толпами. К сожалению лишь меньшая часть наших казаков по-настоящему ненавидит большевиков и будет драться с ними не на жизнь, а на смерть. А необходимо, чтобы большая часть казаков была крепко настроена против большевиков.
Этого должны добиться во что бы то ни стало - и быстро. Кто хочет высказаться, прошу.
С минуту длилось томительное молчание. Генерал неодобрительно покачал головой.
-     Говори.
-     Бандиты семью Бацуна вырезали. Всех - и грудных. А самому звезды повырезали и - на тополь...
Комиссар заметно отрезвел.
-     Чего же ты молчал! Вот гады! Нет, это им так не пройдет! - Он вскочил на ноги, но сейчас же снова рухнул на кровать.- Ой, голову ломит!.. Что же теперь делать, Ваня?
Петров поднялся.
-     Нам объявила террор. На него надо ответить беспощадным террором. Предлагаю расстрелять заложников.
-     За... заложников?!
Петров, не давая ему опомниться, с жаром заговорил:
-     Да, да! Именно заложников. Это их отрезвит и за
ставит уважать Советскую власть. Я знаю, что это жестоко, но совершенно необходимо. Мы и так распустили вожжи и докатились до того, что стоим на грани восстания.
-     Восстания?!
-     Ну да, восстания. Надо дать почувствовать всем, что мы шутить с собой не позволим.- Петров снизил голос до шепота.- Притом у нас есть приказ о расстреле тех, кто упорно укрывает у себя бандитов и поддерживает с ними постоянную связь.
-     Как же расстреливать без суда? Это ты, Ваня, что-то не того...
-     А резать беззащитных людей, резать маленьких ребятишек - это того?.. Ну, а суд мы им устроим. По всей форме.
И видя, что комиссар колеблется, поднял с пола фуражку и надел ему на голову.
- Идем в ревком, обсудим. Пусть председатель
даст нам указания.
Комиссар встрепенулся:
-     Ты что, думаешь - я совсем пьян? Это я, военный комиссар, пойду в ревком за распоряжениями?!
-     Ну, ладно, идем, некогда.
-     Да ты что - смеешься? Не пойду!..
Комиссар поискал глазами наган и, заметив его пол стулом, нагнулся. Сопя и морщаясь, с трудом надел через плечо кобуру и строго посмотрел на Петрова.
-     Идем ко мне. Я его по телефону вызову, председателя твоего.
-     Ладно. Кстати, по дороге Сухенко захватим.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Председатель Юго-Восточного бюро ЦК РКП (б) с любопытством взглянул на вошедшего в кабинет человека, одетого в серую походную черкеску с серебряными газырями, повыше которых, на левой стороне, алел орден.
-     Комбриг Семенной?
-     Так точно, товарищ председатель.
-     Очень рад познакомиться. Я с нетерпением ожидал твоего приезда. Садись.
Председатель крепко пожал комбригу руку и с минуту молчал. Комбриг снял черную с синим верхом папаху и сел в кресле напротив стола. Председатель невольно обратил внимание, что черные волосы молодого комбрига покрыты сильной изморозью.
-     Сколько тебе лет, товарищ Семенной?
Комбриг грустно улыбнулся.
-     Седой... а еще трех десятков нету.- И желая переменить разговор, спросил:- Зачем звал?
-     Посоветоваться с тобой хочу.
"Удивительно он похож на черкеса, даже манера одеваться; вот только глаза голубые",- подумал председатель, протягивая Семенному коробку с папиросами. Тот отрицательно мотнул головой.
-     Не куришь? Удивительно! Я без них не могу...- Председатель взял со стола зажигалку, закурил и поудобнее уселся в кресле. Его карие глаза смотрели на Семенного с отеческой теплотой.
-     Ты, Андрей, кубанский казак. В восемнадцатом году поднимал казаков на борьбу за новую жизнь. Подавлял со своим отрядом кулацко-офицерские мятежи.
Потом ты прошел с Таманской армией от берегов Черного моря до самой Астрахани, бил белых под Орлом, Воронежем, Касторной, Ростовом и во многих других местах. Сейчас в твоей конной бригаде почти поголовно кубанцы... Так кому же, как не тебе, знать, что думают и чем живут на Кубани?
Семенной, покраснев от смущения, с недоумением поглядывал на председателя. Ему было не по себе, и он нетерпеливо ждал, когда тот заговорит о главном. А председатель, словно не замечая этого, продолжал:
- Вот я, Андрей, и хочу послушать, что ты скажешь о Кубани и о тех казаках, которые сидят теперь в плавнях.- Председатель заметил, что Семенной беспокойно двинулся в кресле. - Кстати, скажи, ты очень любишь свою бригаду?
-     Еще бы! - горячо вырвалось у Семенного.- Ведь я ее собирал по крохам. В одном месте бойца возьмешь, в другом - лошадь... а пулеметы почти все отбиты у кадетов.- Он отвернулся и глухо проговорил:- У меня нет семьи... если б не бригада, я был бы совсем одинок.
-     Скажи, ты не оставил бы свою бригаду, ну... для более нужного, более важного дела?
-     Нет такого дела! - почти грубо ответил Семенной и подозрительно посмотрел на председателя. Он, видимо, хотел о чем-то спросить, но передумал, нахмурился и опустил голову.
-     Скажи, Андрей, ты знаешь, что сейчас происходит на Кубани?
Семенной нехотя ответил:
-     Немного знаю...
-     Можешь рассказать?
-     Карта есть?
Председатель словно ожидал этого вопроса. Он выдвинул ящик стола и, достав оттуда карту Кубанской области, разложил ее на столе.
Андрей поднялся, с его лица исчезло угрюмое, недоверчивое выражение. Он взял со стола цветной карандаш и нагнулся над картой.
-     Смотри! Вот здесь Гривенские плавни - самые большие на Кубани. Они идут вдоль моря и доходят до Ахтарского порта. Оперирует в них отряд полковника Рябоконя. А вот Староминские, здесь отряды полковника Дрофы и есаула Гая.
Андрей с минуту молчал, что-то обдумывая, потом красным карандашом подчеркнул Староминскую станицу.
-     Здесь очаг готовящегося восстания.
-     Так ты думаешь...
-     Не думаю, а уверен. Сейчас они собирают силы, организуются... подготовляют население.
Председатель встал, прошелся по кабинету, подошел к столу, взял папиросу и, не закурив, сел в кресло.
- Да... положение серьезное. Не сегодня-завтра Польша объявит войну. Англия и Франция широко снабжают Врангеля оружием и снаряжением. В случае войны с Польшей и выступления Врангеля из Крыма Кубань останется незащищенной, и тогда здесь могут поднять большой мятеж.
Андрей, указывая карандашом на карту, задумчиво проговорил:
-     Если им дадут объединяющий штаб, которому подчинились бы все отряды, и высадят крупный десант
с оружием... на Кубани жарко станет.
-     Почему ты предполагаешь, что восстание начнется в Староминской?
-     Оно начнется по всей Кубани, но кажется, что в Староминской уже появился тот, кого им не хватало.
-     А именно?
-     Генерал, который возглавит восстание.
-     Генерал?!
-     Да. К одному из моих бойцов приехал отец из Староминской. Он рассказывал, что станичные куркули ждут какого-то генерала, присланного Врангелем на Кубань. По слухам, этот генерал уже прибыл в отряд полковника Дрофы.
-     Стало быть, надо просить Москву задержать некоторые части на Кубани. Впрочем, я уже запрашивал об этом Военный совет.
-     И что же?
-     Ответили, что подумают. Пока есть телеграмма за подписью Троцкого: наметили оставить кубанскую бригаду, расквартированную сейчас в ряде станиц.
-     Это бригаду Сухенко?
- Да.
-     Ту бригаду как раз надо бы в первую очередь переформировать и убрать на фронт.
-     Считаешь - ненадежна?
-     А разве можно верить в надежность воинской части, где все командиры - офицеры, а сама часть дралась с нами на протяжении почти двух лет?
-     Да, пожалуй, ты прав... А скажи, каково моральное состояние всех этих отрядов, скрывающихся в плавнях.
Андрей оживился.
-     Вот здесь-то Врангель может сильно обмануться в своих расчетах... В плавнях, по моим сведениям, около четырех тысяч казаков. По меньшей мере, две трети из них были мобилизованы когда-то деникинцами. Все эти люди прямо с фронта попали в плавни. Им не за что нас ненавидеть... Ну, а остальная треть - это отъявленные белогвардейцы. С теми нечего церемониться и нечего им объяснять, с ними надо биться до последнего патрона. Я считаю, что было бы преступлением с нашей стороны оставлять колеблющихся под влиянием заядлых белогвардейцев.
-     Правильно рассуждаешь. А как население настроено, за кого оно?
-     Что ж, своих хлопцев я вербовал из этого же населения, и они неплохо дерутся.
Председатель довольно улыбнулся. Ему нравился этот высокий командир со смелым взглядом, немного грубоватый и, видимо, властный, но тем лучше. "Это то, что требуется,- думал он.- Нет, бюро не ошиблось в своем выборе".
Раздался звонок телефона.
-     Слушаю! Да, я. Нет, сейчас не могу. Позвони через час.
Он повесил трубку и взглянул на Андрея.
-     Вопрос с бригадой Сухенко я поставлю на бюро. Наша задача на Кубани - не задерживая там больших войсковых частей, не только предотвратить мятеж, но разбить все уже имеющиеся повстанческие отряды раз и навсегда. Скажи, Староминская - большая станица?
-     Большая.
-     Надо будет послать туда крепкого человека на должность предревкома и одновременно председателя комиссии по борьбе с бандитизмом. Мы дадим ему гораздо большие полномочия, чем обычно даем предревкомам, подчиним ему каневской ревком и гарнизон. Этот человек должен быть беспощаден к врагам и по-большевистски внимателен к тем, кто случайно попал во вражеский стан. Предревкома должен быть непременно кубанским казаком, которого знали бы в этих краях и за которым пошли бы. Мы долго присматривались, долго искали и, наконец, нашли его.
Андрей насторожился:
-     Кто же этот человек?
- Ты.
Андрей ожидал этого ответа - и все же он подействовал на него, как удар. Он весь сжался, и в глазах его председатель прочитал растерянность и тревогу. Андрей хотел что-то возразить и не мог. Наконец он овладел собой, и лишь под левым глазом у него сильно билась синяя жилка.
-     Вы отнимаете у меня бригаду?
-     Так нужно, Андрей.
-     Это - решение бюро? - Он не терял надежды, что есть еще кандидатуры, что бюро только выбирает и могут послать кого-нибудь другого.
-     Да, Андрей, так решило бюро.
Андрей тяжело поднялся, но, почувствовав сильную боль в сердце, побледнел и снова опустился в кресло.
-     Хорошо... Если так... я еду.
-     Партия знает, Андрей, куда посылает тебя. Мы
уверены, что только одна смерть помешает тебе выполнить это важнейшее задание. Иди, отдыхай. - Председатель посмотрел на часы. - А в семь часов приходи на бюро, вместе обсудим предстоящую тебе работу.

2

Теплым весенним вечером возле дома Семена Хмеля остановился всадник. Его взмыленный кабардинец, видно, проскакал не один десяток верст и теперь, тяжело дыша, нетерпеливо тянулся к воротам. Всадник перегнулся с седла и постучал рукояткой плети в окно.
Хлопнула дверь, и во дворе показался Хмель. Подойдя к забору, он с любопытством поглядел сперва на лошадь, потом на всадника. На его лице видны были изумление и радость.
-     Товарищ Семенной! Андрей!
Всадник засмеялся.
-     Узнал, старина? Принимай гостя.- И Андрей легко спрыгнул с седла.
Пока Хмель возился с лошадью, Андрей достал из колодца ведро холодной воды и, фыркая от удовольствия, мыл голову. Выплеснув остаток воды на грядку лука, он оглянулся, ища, чем бы вытереться. Позади него уже стояла черноволосая, похожая на цыганку девушка с расшитым полотенцем в руках. От удивления Андрей забыл, что с его головы течет вода. Он выпрямился и с нескрываемым восхищением смотрел на девушку.
Черные глаза Наталки заискрились смехом, потом дрогнули ее ярко-красные губы, обнажив два ряда белых мелких зубов... Наконец, вся она наполнилась таким неудержимым весельем и так звонко, заразительно расхохоталась, что и Андрей невольно улыбнулся. Он стоял перед ней с засученными рукавами нижней рубашки, с мокрой головой - и все не мог оторвать от нее глаз. Наталка перестала смеяться. Бросив ему на плечо полотенце, она убежала в хату.
-     Что, хороша?
Андрей посмотрел на подошедшего Семена Хмеля и, очнувшись, принялся вытирать голову.
- Сестра?
- Да.
-     Красавица у тебя сестра, Семен.
-     Уже невеста... От женихов отбоя нет.
-     Еще бы!
-     Ну, пойдем, Андрей, в хату, поснидаем. Небось в дороге проголодался?
-     И то пойдем. С утра не евши.
Андрей стоял перед зеркалом и Наталкиным гребнем расчесывал волосы. Семен Хмель суетился, помогая сестре накрывать стол в зале. Поставив на вышитую скатерть две стопки, он слазил в погреб и принес оттуда бутылку кишмишового самогона.
-     Ну, Андрей! Сидай, выпьем за твое здоровье и твой приезд.
Друзья сели за стол - и Хмель налил стопки до краев. Оба выпили и принялись за еду. Съев десятка два вареников с творогом, Андрей вытер полотенцем усы и губы, потом посмотрел внимательно на Семена. Тот почти ничего не ел. Андрей только сейчас заметил темные круги вокруг его глаз и горькую складку у рта.
-     Чего же не похваляешься, друже, своей сотней, чего ж не расскажешь о делах своих?
Хмель нахмурился и гневно отшвырнул от себя вилку.
-     Нема у меня, Андрей, больше сотни. А дела такие, что не стоит о них и казать...
-     Как нету сотни? Выбили?
-     Отняли...- с трудом выговорил Хмель.
-     Как отняли?! Запил?!
Хмель с обидой посмотрел на Андрея.
-     Эх, Андрей, Андрей! Ничего ты не знаешь. Воюете там, на фронте, а здесь у вас последний хлеб отбирают... Баб беременных да стариков расстреливают.
Андрей с удивлением заметил, что по давно не бритым щекам Хмеля текут крупные слезы. Наталка, увидев, что брат плачет, всхлипнула и выбежала из хаты, хлопнув дверью.
-     Эх ты, казак! Нос утри! - рассердился Андрей.- Да расскажи толком, что тут у вас делается. Тебя за что сняли?
-     Заложников отказался расстреливать... А как их, Андрей, расстреливать, ежели они в заложники не куркулей, а голь перекатную набрали?
Андрей почувствовал, что озноб пробежал по всему его телу, как всегда у него бывало перед самым сильным припадком гнева. С трудом совладев с собой, он почти спокойно спросил:
-     Кто их расстрелял и по чьему приговору?
-     Судили - комбриг, командир комендантской роты и начальник гарнизона. Расстреливала же комендантская рота, Васька Бугай ею теперь командует. Мои хлопцы... отказались...
-     Васька - это лавошников сын, прапорщик?
-     Он.
-     Кто же его командиром поставил?
-     Начальник гарнизона.
-     А кто приговор утвердил?
-     Председатель ревкома отказался, так военком сам утвердил.
-     Чего же председатель партячейки смотрел? Чего же все коммунисты рты позавязывали?
-     Посадили в подвал председателя ячейки. И четырех коммунистов посадили. Обвинили в сочувствии бандитам. Меня тоже хотели было посадить, да только хлопцы мои заступились, не дали.
-     Жаловался?
-     Ездил в Ейск. Да что - там и слушать не хотят. "За бандитов, говорят, просишь?! Вместе с ними, верно, пьешь?" Это я-то с бандитами пью!
-     В Ростов писал?
-     Нет. Хотел в Москву... Ленину, да писать-то я не дюже умею, не решился.
-     Хлеб, говоришь, забирают?
-     Дюже берут. Под чистую.
-     Кто же тут главный?
- Кто его разберет? Вроде начальник гарнизона.
-     Кто такой?
-     Есаулом был, а так, кто его знает...
-     А по-твоему?
-     Сволота! - Хмель сплюнул.- Продкомиссар тут еще есть, вместе с военным комиссаром пьянствуют.
-     Сколько в твоей сотне сабель?
-     Семьдесят.
- Есть среди твоих людей, кого бы командиром можно назначить?
-     Есть! Командир третьего взвода, Павло Бабич, боевой командир, и казаки его дюже уважают.
-     Хорошо. Назначь его завтра приказом по гарнизону командиром конной сотни. - И, видя недоумение и растерянность на лице Хмеля, Андрей усмехнулся.- Забыл я сказать тебе, что прислан сюда председателем ревкома и комиссии по борьбе с бандитизмом. Так вот... назначаю тебя начальником гарнизона и... ежели замечу хоть раз пьяным, исполосую плетюгами, как собаку... Ладно, ладно, знаю, что скажешь... Иди, зови коммунистов, на которых положиться можно, да из партизан кое-кого, и Бабича покличь. Да чтобы тихо, понял?
- Понял, Андрей, иду.
Хмель, с просиявшим лицом, схватил папаху и опрометью выскочил из комнаты.
Андрей посидел еще немного за столом в раздумье, потом встал. "Ладно. Послушаем, что коммунисты говорить будут, а завтра..." Не успев продумать свою мысль, он заметил Наталку, стоявшую у порога.
Наталка смутилась и убежала.
Андрей снова остался один, но думать о предстоящей ему работе уже не мог. Давала себя чувствовать усталость после долгого переезда. Постояв с минуту посреди комнаты, он потянулся и пошел в сени, где в дубовом бочонке была вода.

3

В самом углу ревкомовской канцелярии, за конторским обшарпанным столом с продранной клеенкой, сидел пожилой человек в коричневом пиджаке и что-то писал на клочке бумаги.
- Предревкома вы?
Человек, перестав писать, поднял голову. В его тусклых глазах отразился испуг.
-     Я. Что вы хотите?
Андрей с минуту бесцеремонно рассматривал председателя ревкома. "Однако неказистый же у него вид!" - подумал он и небрежно поднес руку к папахе.
-     Мне необходимо с вами поговорить.
Председатель поискал глазами свободный стул и, не найдя, смущенно проговорил:
-     Я вас слушаю, товарищ командир.
Андрей сказал грубовато:
-     Мне надо поговорить с вами так, чтобы нас никто не слышал. Пойдемте в ваш кабинет.
Председатель поднялся и растерянно поглядел на Андрея.
-     Мой кабинет занял начальник продотряда. Если у вас секретный разговор, мы можем выйти в коридор или во двор.
-     Покажите, где ваш кабинет.
Невольно подчиняясь властному тону Андрея, предревкома боком вылез из-за стола и пошел вперед, указывая дорогу.
В большой комнате, за старинным резным столом, положив голову на руки, спал мужчина в зеленой гимнастерке, перетянутой ремнями. Возле стола на спинке стула висела кожанка с большим красным бантом. Предревкома нерешительно потоптался у порога и кашлянул. Начальник продотряда, или, как его называли в станице, продкомиссар, поднял голову и взглянул мутными глазами на председателя.
-     Тебе... чего? Человек, может, дюже болен, у него, может, всю голову разломило, а им все равно! Лезут с утра!
Тут он заметил стоящего у порога Андрея, и его сонливость мигом пропала.
-     Товарищ комбриг! Товарищ Семенной! Вы ли это?- А, боже ж мой! - Он вскочил и бросился к Андрею. Тот усмехнулся и, обращаясь к председателю ревкома, со скрытой иронией проговорил:
-     Вот неожиданная встреча! Мой бригадный писарь, а теперь начальник продотряда! - И уже серьезно спросил:- Ну, Васька, расскажи мне, как ты председателя революционного комитета из его комнаты выгнал, на посмешище бандитам, и занял ее под свою спальню?
-     Товарищ Семенной! Ей-богу, напрасно. Он сам мне свой кабинет уступил. Верно, папаша? Поясни товарищу комбригу. Ведь сам отдал?
-     Он тебе не папаша, а председатель ревкома. Ну, некогда мне сейчас с тобой балакать. Убирайся вон, а вечером придешь доложишь, чем ты тут занимаешься.
Начальник продотряда не заставил себя упрашивать и, схватив кожанку, исчез из кабинета.
Андрей подошел к окну, выходящему в ревкомовский сад, и распахнул его.
-     Хороший сад. Цветет. Ровно в снегу стоит, а небо голубое, голубое... Хорошо!
Председатель удивленно посмотрел на него и не мог понять, зачем приехал сюда этот командир и что ему от него нужно.
-     Вот что, я прислан сюда председателем ревкома и комиссии по борьбе с бандитизмом, а ты отзываешься в Ейск.
Предревкома обрадованно воскликнул:
-     Вот спасибо! Вот выручил! - Потом недоумевающее развел руками.- Трудно мне... И что ты с этим народом сделаешь? Никому ничего не скажи. Никто никого понимать не хочет...
-     Иногда надо не говорить, а приказывать... Звони-ка военкому, пусть сейчас же идет сюда.
-     Не пойдет он.
-     Посмотрим. Звони.
Председатель подошел к телефону, взялся за трубку.
-     Дайте комиссариат. Это ты, товарищ военком? Да, да, здравствуй, дорогой. Приди, пожалуйста, ко мне, дело есть. Что? Что?
Он повернулся к Андрею.
-     Говорит, занят.
-     Дай-ка мне.- Андрей взял трубку.- Военком? Говорит председатель комиссии по борьбе с бандитизмом комбриг Семенной. Вы чем заняты? Совещание? Отложите. Немедленно явиться в ревком!
В комнату вошел Хмель,
- Товарищ Семенной, конная сотня прибыла к ревкому.
- Бабич принял сотню?
-     Так точно.
-     Бывшие командиры арестованы?
-     В подвале. Начальника гарнизона арестовать?
-     Немедленно. Да вот и он.
Петров, бледный, немного растерянный, быстро вошел в комнату и, увидев Андрея, подошел к нему.
-     Я начальник местного гарнизона. С кем имею честь разговаривать?
Андрей подчеркнуто вежливо козырнул.
-     Председатель комиссии по борьбе с бандитизмом комбриг Семенной.
У Петрова от волнения дрогнули губы. Глаза с плохо скрываемой ненавистью смотрели в упор на Андрея.
-     По какому праву вы распоряжаетесь моим гарнизоном, смещаете командиров и назначаете новых?
Андрей холодно ответил:
-     Я сместил также и вас за организацию расстрела заложников. Потрудитесь сдать оружие.
-     Меня?! Разоружить?! - Петров, не сдерживаясь больше, выхватил наган, но на его плечо легла чья-то тяжелая рука.
- Легче, легче браток! Ишь, какой нервенный? Андрей улыбнулся.
-     Товарищ Бабич, разоружите его и обыщите.
-     Слушаюсь, товарищ комбриг.
Два рослых казака сорвали с Петрова оружие. Бабич обыскал его карманы и положил на стол кожаный бумажник и серебряный портсигар. Петров посмотрел на Андрея, как затравленный волк.
-     Товарищ комбриг. Я погорячился. Извините меня. Честное слово, я не виноват: я лишь исполнял распоряжение военкома.
Андрей, не отвечая, просматривал содержимое бумажника. Найдя там маленькую записку, он развернул ее и стал читать. Петров, следивший за каждым его жестом, побледнел и закусил губу. По мере чтения глаза Андрея загорались холодным блеском, а ноздри тонкого, с горбинкой носа расширились. Кончив читать, он бережно сложил записку и сунул ее в карман.
-     Так вот вы кто, господин есаул!.. Бабич!
-     Я, товарищ комбриг.
-     Уведите арестованного, посадите его в отдельное
помещение и поставьте надежный караул.
Петрова увели. Андрей прошелся по кабинету, подошел к столу и сел в кресло.
-     Так что ты скажешь, товарищ председатель, о расстреле заложников и об окружающих тебя людях?
Тот удрученно опустил голову. Потом глухо сказал:
-     Самого меня шлепнуть надо. И где мне тут было разобраться... Что ни казак, то и бандит.
-     Ну, ну! Поосторожней, я ведь тоже казак. Вот что, дай-ка мне ключи да собери заведующих отделами. Кстати, и комиссар пришел... Ты что же, комиссар, Советскую власть не признаешь? Ты кому здесь подчиняешься?
-     Да я, товарищ комбриг, не...
-     Я тебя спрашиваю, кому ты здесь подчиняешься?
-     Ревкому...
-     Ревкому? А когда тебя председатель ревкома вызывает, ты как ему отвечаешь?.. Где председатель ячейки?
-     Сидит в подвале.
-     Сидит... Эх ты, комиссар! Расстрел заложников ты утвердил?
-     Так то ж бандиты.
- Бабы беременные - бандиты? Я спрашиваю, ты приговор утвердил?
- Я...
-     Вот ты сам бандитом и оказался.
-     Товарищ Семенной!
-     Молчи. Кто тебе такие полномочия давал? Еще после этого комиссаром себя называешь. Комиссары - это лучшие люди нашей партии, а ты...
-     Товарищ Семенной!
-     Какой я тебе, бандиту, товарищ! Клади на стол оружие!
Андрей подошел к комиссару, снял с его головы фуражку и сорвал с нее красную звезду, положив на стол, и позвонил в колокольчик. В комнату вошел Бабич.
-     Уберите арестованного.
-     Товарищ Семенной! Не сажай. Пошли на любое дело... Заслужу, вот увидишь, заслужу!
Андрей стиснул зубы и отвернулся. Комиссара увели. Следом за ним вышел председатель ревкома с перекошенным от страха лицом.
Андрей остался один. Он взял ключи, оставленные председателем ревкома, и отпер ящик стола. По коридору раздался звон шпор и громкий уверенный голос. В комнату, широко распахнув дверь, вошел комбриг Сухенко.
-     Рад, очень рад познакомиться. Слышал, как ты тут воюешь, и зашел.
Андрей удивленно посмотрел на Сухенко и встал.
-     Комбриг Сухенко?
-     Он самый. Молодец, ей-богу.- Сухенко протянул Андрею обе руки.- Так их, прохвостов, и надо. Особенно комиссара. Пьяница и сукин сын. Если помощь нужна, ты не стесняйся. Бери мою конвойную сотню... полк понадобится, полк дам.
Андрей с открытым недоверием взглянул на Сухенко, но, встретив его смелый взгляд и приветливую улыбку, крепко пожал протянутые руки.
-     Спасибо. Понадобится помощь, приду. Садись. Твой штаб в Староминской?
-     Да, пока здесь. Ведь мы на отдыхе.- Он достал вышитый шелковый кисет и сел в кресло возле стола.
-     А я тебя, Семенной, помню. Под Харьковом ты мою бригаду здорово трепанул... Насилу ушел от тебя. - Сухенко расхохотался.- Ох, и зол я на тебя тогда был! - Он встал и серьезно посмотрел в глаза Андрею. - Мы были врагами, теперь мы друзья? Навсегда, надеюсь?
-     Конечно, что за вопрос!
...Сухенко порывисто обнял Андрея.

4

Андрей сидит за столом и внимательно вслушивается в голос докладчика.
- ...Водяная мельница, когда мы ее приняли...
"Где я слышал этот голос?" - напряженно пытался вспомнить Андрей, не отрывая пристального взгляда от докладчика.
- ...Своими силами мы ее полностью отремонтировали и к началу сезона можем вполне обеспечить бесперебойный обмолот зерна для всего станичного юрта. - Худощавый, маленький старичок в грязноватом френче оглядел поверх очков присутствующих, словно ожидая одобрения.
"Фу, черт, да где я с ним встречался?!" - Андрей с досады сломал карандаш и, вытащив из серебряных ножен кинжал, стал осторожно срезать стружки.
Совещание кончилось поздно. Андрей подписал акт приемки дел и наконец остался один. Он сидел на подоконнике и смотрел, как в темном небе зажигались звезды. Вспомнилась юность. Вот такая же кубанская станица... то же ночное небо... такие же звезды... и песни любимой девушки.
Вспомнилась первая присяга и отправка на фронт. В Тифлисе дивизии был смотр. Седобородый генерал в серебристой черкеске, объехав фронт, обратился к казакам с напутственной речью. Грудь генерала была увешена крестами и медалями. Золотистый дончак нетерпеливо перебирал ногами, готовый каждый миг умчать седока.
Генерал говорил о войне, о славе казачьей, о долге казака... "Постой... нет, это немыслимо.- Андрей потер ладонью разгоряченный лоб.- Нет подстриженной бородки, орденов, дорогой черкески, но голос, голос... мягкий, красивый баритон, с легкой хрипотцой... Да нет, чепуха! Не может того быть. Ну, конечно, померещилось. А вдруг и вправду?"
Андрей порывисто подошел к телефону и взялся за ручку. Потом оставил ее с жестом досады.
-     Нет, это просто нервы... Скоро черт знает что будет мерещиться,- проговорил он громко и, отойдя от телефона, сел в кресло, зевнул. "Однако пора спать, уж скоро полночь". Его потянуло домой. Вспомнил, что с утра ничего не ел. Зевнул еще раз и, склонив голову на руки, незаметно для себя задремал.
...Часы прохрипели полночь. Андрей вздрогнул и открыл глаза. Прикрутив лампу, встал, прошелся по кабинету, хотел лечь на диван, но передумал. Подошел к телефону, прижал черную пуговку, резко и решительно позвонил. Когда, наконец, услышал сонный голос телефонистки, с легким раздражением бросил:
-     Дайте гарнизон... Дежурный? А, это ты, Семен? Вот что, возьми с десяток конных хлопцев и мотай в ревком... Да нет, ничего особенного. Ну, я жду,- Андрей повесил трубку.
Вскоре на улице раздался конский топот, и в кабинет вбежал Семен Хмель.
-     Что случилось, Андрей?
-     Ты заведующего финчастью знаешь?
-     Это Митрича-то? Конечно, знаю.
-     Езжай к нему на квартиру и доставь его сюда. Да не забудь обыск сделать.
-     Андрей, а ты - не того? Вроде он старичок аккуратный, работящий.
-     Знаю, что работящий. В старое время дивизией командовал. Ну, не раскрывай рта, паняй!
Хмель, словно ошпаренный, выскочил из комнаты, прогремел шашкой в коридоре, и почти тотчас же послышался с улицы его бас:
- По ко-о-оня-ям!
...Арестовать генерала Алгина не удалось. Он бежал в тот же вечер, оставив на койке старенький рваный картуз.

5

Когда Хмель доложил Семенному о бегстве заведующего финчастью, Андрей, против ожидания Хмеля, не накричал на него, а подошел к нему вплотную и положил руки на плечи.
-     Значит, сбег генерал? Ну, теперь держись, он тебе задаст. Горе-охотники мы с тобой... С-под ружья какой лисовин ушел!.. Идем домой. Спать хочется, да и закусить не мешает. Вот еще что: подбери мне хорошего ординарца и коня дай ему получше.
Они шли по пустынным улицам уже спящей станицы. Семен заметил, что Андрей умышленно удлиняет путь и ведет его по окраинам. Андрей, угадав мысли друга, тронул его за локоть.
-     Ты не сердись, Семен, за прогулку. Хочется воздухом подышать, ночью полюбоваться. Хороши у нас, на Кубани, весенние ночи. Обо всем тяжелом, что пережито, забыть хочется, молодеешь даже.
-     Да ты и так, Андрей, не старый: моложе меня на семь лет, а и мне до старости еще далеко.
-     Правда, Семен, по летам мы еще с тобой не стары. Борьба нас такими сделала... Вот разобьем все банды, выгоним со своей земли Врангелей разных и... начнем мы с тобой, Семен, молодеть. Еще чего доброго, парубковать станем, а?
-     Мне уж не жениться, Андрей.
-     Что, аль зарок дал?
-     Почти что.
-     А это что за курган с ветряком? Надо на нем пост выставить, ведь он в сторону плавней смотрит.
В это время до них долетела песня. Пел молодой нежный тенор:

...Зеленый барвиночек стелется низенько...
Мой милый, чернобровый, подвинься близенько...
Зеленый барвиночек стелется ще низче,
Мой милый, чернобровый, подвинулся ще близче...

-     Кто это? - спросил Андрей тихо.
Песня оборвалась, послышался звонкий девичий смех. Андрей вздрогнул. Ему почудилось, что звенят колокольчики и что недавно он слышал их мелодичный звон. "Наталка, неужели она? А почему бы нет?"
- Кто поет, спрашиваешь? Тимка поет. - В голосе Хмеля Андрей уловил нотки раздражения. - Гарнизоновец один мой.
К дому подходили молча. Каждый думал о своем. ...Лежа в постели, Андрей долго не мог заснуть. Под утро он сквозь дремоту явственно услышал голос Хмеля:
-     Опять до утра гуляла? Чтобы с завтрашнего дня со двора без спросу не выходила. Станица на военном положении, а она...
Андрей не слышал конца фразы, хотя и старался побороть навалившийся наконец сон.

6

Большой рыжий кот Васька, любимец Наталки, вспрыгнул на Андрея и удобно разлегся у него на груди. Андрей проснулся и посмотрел на непрошеного гостя. Васька громко мурлыкал, щурил желтые глаза и игриво выпускал когти. Морда у него была круглая, с большими усами и розовым носом.
Андрей погладил кота, потом снял его с груди и поставил на пол. Потянулся всем телом, сел на кровати.
"Сегодня воскресенье,- вспомнил он.- Надо будет получше одеться и побывать в гарнизоне". Андрей даже самому себе не признался, что ему хочется одеться получше не ради гарнизонной сотни, а для черноглазой девушки, гремящей посудой в кухне.
Встав с кровати, Андрей достал из вещевого мешка чистое белье, голубые суконные шаровары, желтые кавказские сапожки, голубой атласный чекмень и синюю черкеску.
Голенища сапог стянул вверху желтыми ремешками с серебряными пряжками и подошел к зеркалу. "Надо побриться"... Приоткрыл дверь, заглянул в кухню.
Спиной к нему у раскрытого окна, стояла Наталка и расчесывала волосы. Черные волны сбегали ей на плечи и доходили до колен. Полюбовавшись девушкой, Андрей переступил порог.
-     Добрый день, Наталья Матвеевна! Как спали?
-     Меня зовут Наталкой и... я не люблю, когда меня называют на вы.
Наталка повернулась к Андрею и смело оглядела его с ног до головы.
-     Бриться будете? Я сейчас горячей воды дам.
Пока он брился, Наталка стояла сзади и заплетала волосы в две тяжелые косы.
-     А я думала, что вы совсем не такой. Мне еще мой батько в восемнадцатом году про вас рассказывал...
Андрей с напускным равнодушием спросил:
-     Каким же ты меня ожидала увидеть?
Наталка задумалась.
-     Во сне вы мне раз приснились. Роста огромного, усы седые, и конь под вами вороной. В руке сабля, и белые от вас в разные стороны, как мыши, разбегаются. А... вы совсем молодой и ничуть не страшный.
Андрей, немного озадаченный таким ответом, некоторое время молчал. Окончив бриться, стер полотенцем с лица остатки мыла и обернулся.
-     Это ты, Наталка, не досмотрелась. Гляди, у меня уже голова седая... и лет мне уже за сорок.
-     Обманываете, не верю вот нисколечко, вы моложе Сени, он говорил, а волосы у вас поседели после того, как белые вашу жену в плен взяли и замучили.
Наталка увидела, что Андрей вздрогнул и отвернулся. Она покраснела, вспомнив строгий наказ брата,- не напоминать Андрею о его жене. Чувствуя себя виноватой, подошла к столу и взяла бритву.
-     Андрей Григорьевич, дайте, я вам шею сзади побрею.
Она нежно нагнула его голову и мазнула кисточкой по шее. Андрей молча подчинился.
Наталка, кончив брить, сложила бритву и взялась за полотенце, но Андрей уже поднялся. Он смотрел куда-то в угол, немного сутулясь.
-     Когда мне дали знать, что их будут вести на кладбище, я взял пулеметную тачанку, ящик гранат и с двумя товарищами помчался к тому проклятому месту.
Его голос звучал глухо, и говорил он, как показалось Наталке, кому-то третьему, кого он один видел в кухне. Наталке стало жаль его и в то же время страшно.
-     И что же? - шепотом спросила она и сама испугалась своего вопроса - поняла, что Андрей говорит о своей жене. Но к страху ее примешивалось острое любопытство, неудержимое желание узнать подробности гибели жены Андрея. А он, все так же смотря куда-то в угол невидящими глазами, продолжал:
-     Не успели... Захватили лишь конвой, возвращавшийся назад... Поднялась перестрелка... Пришлось уходить назад, не отрыв могилы.
Андрей сжал кулаки и ушел в зал. Наталке хотелось остановить его, сказать ему что-нибудь хорошее, утешающее, но она не посмела.
Во дворе послышались лошадиное ржание и радостный собачий лай. В кухню вошел Хмель. Его лицо ухмылялось.
-     Андрей спит? Наверное, разбудила уже? Вот бисова дивчина, не дает человеку и в воскресенье выспаться трохи.
Андрей, услышав голос Хмеля, вышел из зала.
- Ты, Семен, сестру не вини, меня кот разбудил. Да уже пора было вставать. Сам-то чего чуть свет подхватился?
-     В гарнизоне был. Ординарца к тебе назначил. Парень хоть молодой, да ловкий... и лошадей любит.- Присмотревшись к Андрею, забеспокоился. - Ты чего сумный такой, не занедужил ли, чего доброго?
-     Нет, ничего... Расскажи лучше, кто такой этот хлопец. Казак?
Хмель посмотрел на сестру.
-     Пойди-ка уток покорми, они тебя с самого утра спрашивали.
Наталке хотелось узнать, кого из гарнизона ее брат назначил в ординарцы, но ослушаться брата она не решилась. Хмель сел на койку, стоявшую в углу кухни, достал из кармана голубой шелковый кисет, расшитый красными и зелеными нитками, и, вынув из кармана трубочку, стал набивать ее табаком.
-     Звать его Тимка. Батько его - вахмистр, брат - офицер. Оба беляки. Ну, Тимка-то по малолетству в политику не мешался. Когда белых выгнали, Тимка в семье самым старшим остался. Пришлось ему мать-старуху да братневу жену с хлопчиком кормить. Парень он обходительный, а голос у него - во всей округе такого не сыскать. Полюбили Тимку в станице, а девчата же, известно, до голоса падки, толпою за ним бегать стали. Только примечаю,- Тимка до Наталки липнет. Подросток она еще, замуж ей рановато, да и Тимке-то жениться годов пять обождать можно. Стал я Наталку уговаривать, ругал ее, стыдил, да куда там!.. И на вожжах не удержишь! Как вечер, она - на улицу. Бить даже хотел. Потом подумал, подумал, молодость свою вспомнил, да и жалко их стало. А тут слух прошел, что Тимкиного батька в живых нету. Да... так вот, думаю, батька убили, туда ему, собаке, и дорога, а сын за него отвечать не должен. Дай, думаю, возьму его к себе в сотню. Опять же запевала в отряде на зависть всем будет, да и для хлопца польза. Взял в отряд, коня ему хорошего дал. Пусть, думаю, промеж моих бойцов воспитуется.
-     Хорошо сделал, Семен.
-     Полюбили хлопца в отряде. Можно сказать, души в нем бойцы не чают. Ну вот и решил я тебя сегодня просить... взять хлопца до себя. Будет он возле нас, все какое хорошее слово ему в сердце западет. Да и с Наталкой их... вроде рука не поднимается разлучить.
Хмель окончательно запутался и умолк.
Андрей долго не отвечал. Ему не хотелось отказывать своему другу, но и брать в ординарцы хлопца с белогвардейскою роднёю было рискованно. Нельзя было ни на одну минуту забывать о готовящемся восстании.
Было неприятно сообщение, что у Наталки есть жених, которого она любит. Он подошел к зеркалу и посмотрел на свои густые, немного вьющиеся черные волосы, сплошь затканные серебром. "Наталка... впрочем, не все ли мне равно..." У его ног терся кот Васька, громко мурлыкая. Андрей нагнулся, погладил кота и, сняв со стены полотенце, вышел во двор. Достав из колодца вёдро воды, вылил его себе на голову и стал вытираться.
Возле сарая, окруженная стаей белых уток, стояла Наталка с большим белым селезнем на руках. Андрей посмотрел на нее и прошел в дом. Хмель, немилосердно дымя трубкой, осматривал отцовское охотничье ружье, словно видел его впервые. Андрей сказал:
-     Вот что, Семен, езжай в гарнизон, приготовь людей к осмотру да передай своему Тимке, чтобы седлал коней и ехал сюда.
Хмель ушел. Андрей видел в окно, как он вскочил на свою рыжую кобылу и галопом поскакал со двора.
На припечке, возле крынки молока, лежала краюха хлеба. Андрей отломил от нее корку, налил в кружку молока. Позавтракав, хотел выйти во двор, но передумал и пошел в зал, притворив за собой дверь. Прилег на кровать поверх солдатского одеяла и заложил руки под голову. "Эх, Андрей, Андрей! Ведь тебя партия сюда мятеж прислала подавлять,- подумал он и закрыл глаза. - Гарнизон сегодня осмотреть - раз. Председателя ячейки увидеть - два. Приказ по ревкому написать - три. Семьи расстрелянных навестить - четыре".
В кухне послышались шаги и приглушенный шепот. "Тимка приехал, пора". Андрей встал и пошел к двери.
При его появлении Тимка поднялся с лавки, а Наталка выбежала во двор. Андрей подошел к Тимке и внимательно оглядел его.
-     Фамилия?
-     Шеремет, товарищ комбриг.
-     Григория Шеремета сын?
-     Так точно.
-     Знаю его. Вместе на турецком фронте были... Не дружил я с твоим батькой... С сегодняшнего дня у меня ординарцем будешь. Ну, чего глаза вытаращил? Конь у тебя хороший?
-     Добрый конь, только кусается.
Андрей улыбнулся.
-     А звать его как?
-     Котенок.
-     Котенок?- Андрей взглянул на Ваську, сидевшего около печки.- Ты с ним поласковей.
-     Я и то, товарищ комбриг, его хлебом и морковью кормлю.
-     Черкеска у тебя есть?
-     Есть братнева, да она мне большая.
-     Ничего, по росту сошьем... Да ты передо мной не тянись, не в строю... Садись, ешь, вон молоко бери, да поедем.
Тимка не заставил себя упрашивать и принялся за молоко.
"Ординарцем так ординарцем,- думал Тимка, разрезая кинжалом хлеб. - А комбриг, видать, геройский! Это по-нашему ежели, так генерал будет... И видать, из офицеров. - Тимка усмехнулся.- Навряд, чтобы он ихний был. Притворяется. Начальника гарнизона с комиссаром в подвал посадил, чудно что-то".
Его мысли прервал Андрей:
-     Ну, казак, кончай. Ехать пора.
Когда они выехали за ворота, на улицу, то оба невольно оглянулись. На огороде стояла с тяпкой в руке Наталка и смотрела им вслед.

7

Андрей после осмотра конной сотни гарнизона вызвал к себе в ревком Хмеля.
- Конвой для отправки комиссара в Ейск готов?
-     Готов.
-     Можешь отправлять. Остальных будем судить сегодня вечером. В комиссии будут: я, ты и председатель ячейки. Сколько у нас запасных пулеметов?.. Да ты садись.
-     Три.
-     Даю тебе два дня сроку. Через два дня пулеметы должны быть на тачанках. Реквизицию лошадей у хуторских и станичных кулаков провести тоже в два дня. Сколько у нас в станице портных?
-     Двое.
-     Забери обоих в гарнизон, освободи им одну комнату и пусть шьют хлопцам черкески и чекмени. Чтобы в сотне ни одного оборванца не видел. Понял? Сколько в твоей пешей сотне людей?
-     Тридцать семь.
-     А в конной?
-     Шестьдесят пять при двух пулеметах.
-     А три ржавеют в подвале?.. Сколько у тебя заводных лошадей?
-     С шестьдесят наберется.
-     Можно довести до сотни?
-     Чего ж нельзя, можно...
-     Значит, конную сотню можно довести до полутораста, даже до двухсот сабель?
-     Можно.
-     Почему же у тебя только шестьдесят четыре? Говори, чего молчишь? Не шли в твою сотню, Семен, вот в чем загвоздка.
-     Кого попало не брал.
-     А кого ни попало, выходит, не было. Тебя послушать, так вся станица бандит на бандите, не из кого отряд сформировать.
-     Я этого не казал.
-     Сказать тебе, почему казаки не шли в твою сотню? Как твою сотню гаевцы дразнят? Говори, не стесняйся!
-     Вшивыми босяками.
-     Покраснел, самому стыдно? Да далеко не надо ходить. Ты на себя глянь. Черкеска помятая, сапоги рваные, грязь на них прошлогодняя. Чекмень твой уж третий месяц по стирке скучает. Папаха воронам на гнездо разве только подойдет... Смотреть противно. Срам. А ведь ты командиром был, а сейчас начальник гарнизона. Кто же после этого в твою сотню пойдет?.. А обед? Разве ты дома никогда хорошего борща не ел, что такими помоями бойцов кормишь? Разве так надо о людях заботиться?! Эх, Семен, Семен...
Хмель подавленно молчал. Он понимал всю горькую правду слов Андрея. Ему казалось, что он сидит не на стуле, а на горячих углях. Пот градом выступил у него на лбу, а руки в смущении мяли злополучную папаху.
-     Даю тебе, Семен, две недели сроку. Через две недели делаю смотр отряду. Пеших бойцов посади на коней - раз. Сотню доведи до двухсот человек - два. Чтобы одеты бойцы были по всей форме - три.
-     Андрей Григорьевич, где же я возьму?
-     На хуторах поищи, у кулаков. Там снаряжения на целый полк хватит. Заодно оружие у них позабираешь. В тачанках чтобы не лошади были, а... тигры, понял? Бойцов к пулеметам и на козлы сам подбери. И чтоб в помещении гарнизона было выбелено, белье на койках чтоб чистое было. В конюшне тоже порядок наведешь и двор песком усыпать.
-     Будет выполнено.
-     Проверю.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

На базарной площади, возле доски объявлений, толпа народа.
Вихрастый парень в красноармейской гимнастерке и черной кубанке, сдвинутой на затылок, громко читал наклеенную на доске бумагу:
"... Означенные люди пробрались на командные должности в воинские части органов Советской власти, состояли в то же время на службе у ставленника барона Врангеля - генерала Алгина и всячески вели подрывную работу на пользу врагов трудового казачества и всего населения. Желая натравить казаков на Советскую власть, вся эта банда недавно расстреляла матерей, отцов и жен тех казаков, кто обманом были увлечены офицерами в плавни..."
Высокий черноусый казак, одетый в коричневую черкеску, шепнул на ухо стоящему рядом с ним красноармейцу с забинтованной головой:
-     Идемте.
-     Погодите,- так же тихо ответил красноармеец.
Паренек продолжал читать:
"... За расстрел семей казаков, никогда не являвшихся кулаками и обманом увлеченных офицерами в плавни, а также за другую подрывную работу комиссия по борьбе с бандитизмом постановила:
1)     бывшего начальника гарнизона - есаула Петрова И. Ф.,
2)     бывшего командира конной сотни - прапорщика
Бугая В. К.,
3)     бывшего командира пешей сотни-прапорщика
Селикина А. Г., являющихся в прошлом офицерами царской армии, а затем активными белогвардейцами,- расстрелять".
Послышались возгласы:
-     Так им и треба, бандюгам клятым!
-     Каты скаженны, що с народом робили!
-     Сволота! Собачьи души!
Бабич, стоя позади толпы, с удовольствием слушал эти возгласы. "Нет, Андрей прав,- думал он,- казаки поймут, на чьей стороне правда". Увидев незнакомого черноусого казака, выбирающегося из толпы, он сказал:
-     С каждым днем дураков меньше становится, скоро в плавнях останутся одни офицеры да куркули. Правильно я говорю, станичник?
Казак принужденно улыбнулся:
-     Не знаю. Тебе видней.
Он что-то шепнул своему раненому спутнику и зашагал по площади.
Раненый следовал за ним на расстоянии десяти шагов. Возле здания станичной почты он догнал казака и пошел с ним рядом.
-     Ну, есаул?
-     Что "ну", полковник? - казак со злостью бросил на землю недокуренную папиросу и выругался.- Я вам сказал еще вчера: Семенного надо убрать. И чем скорее, тем будет лучше для нас. Иначе он нам всю подготовку к восстанию испортит.
-     Тише, есаул. Нас могут услышать... Вы говорите - испортит? Он ее уже испортил.
-     О, это только начало, полковник! Он нам доставит еще много хлопот, если мы его не уберем. Видели, что вокруг этой злополучной доски делается? Откровенно говоря, мне не жаль есаула Петрова. Слишком много он воображал и смотрел на нас, словно на своих слуг.
-     Генерал приказал сделать все возможное, чтобы спасти Петрова.
-     Знаю. Поэтому мы и рискуем сейчас своими шкурами, расхаживая по станице. Но без помощи Сухенко мы ничего сделать не можем.
- Чувствую, не согласится он рисковать собою ради Петрова - этого штабного хлыща. Не знаю, как вы, есаул, а я сегодня же ночью постараюсь убраться из станицы и войду в нее лишь во главе своего отряда.
-     Я тоже,- буркнул есаул.- Смотрите, на воротах гарнизона висит какой-то плакат.
-     Должно быть, очередная выходка Семенного.
Путники остановились. На заинтересовавшем их плакате был нарисован красиво одетый всадник на вороном коне, а под ним крупными буквами написано:

КАЗАКИ И ИНОГОРОДНИЕ
КАВАЛЕРИСТЫ, ПОСТУПАЙТЕ
В ГАРНИЗОННУЮ СОТНЮ!

Есаул потянул полковника за рукав, и они пошли дальше. Впереди них шатающейся походкой шли два казака, видимо, немного навеселе, и разговаривали:
- Нет, ты, Петро, как хочешь, а я завтра же пишусь до Павло Бабича. Ну его к бисовой матери, того есаула Гая вместе с вшивым полковником Дрофой! Нема у него больше сил вошей да комаров в плавнях годувать.
Что, у меня своей хаты нема, что ли?
-     Тише, Егор, почуют...
Обнявшись, казаки затянули стародавнюю песню:

Поеха-а-л каз-ак на чужбину-у дале-еку
На добро-о-о-ом ко-не на сво-ем воро-но-ом...

Есаул Гай и переодетый красноармейцем полковник Дрофа обогнали казаков и пошли впереди них. Дрофа тихо сказал:
-     Оглянитесь незаметно, есаул, и запомните физиономию этого "Егора". Если он появится в моем лагере, это будет последний день его жизни.

Тимка, против своей воли попав в отряд гарнизона, а затем в ординарцы, все больше и больше тяготился своей двойственной жизнью. Часто он ругал про себя то Хмеля, предложившего ему поступить в конную сотню, то полковника Дрофу за его приказ ни в коем случае не бросать эту службу. Сердился он и на Наталку, ради которой согласился пойти в отряд ее брата.
Тяжелей всего была для Тимки оторванность от своих. Есаул Гай, иногда пробиравшийся тайком в станицу, наскоро выслушивал его, наскоро утешал и, дав указания, как себя вести и что делать, так же быстро исчезал, как и появлялся. С приездом Семенного дела белогвардейцев пошли плохо. Расстрел начальника гарнизона и двух командиров сотен, арест комиссара и начальника продотряда, бегство Митрича, оказавшегося генералом Алгиным, и воззвания Семенного к казакам, скрывавшимся в плавнях,- все это очень затрудняло подготовку к восстанию. В станице реже стали ругать ревкомщиков и большевиков, а в отрядах Дрофы и в особенности полковника Гриня началось дезертирство.
Многие беглецы из плавней поступали в гарнизон, и Тимка стал побаиваться, что его могут выдать. Если б не Наталка, он нарушил бы приказ полковника, давно сбежал бы в плавни к отцу и брату. С Наталкой он встречался по-прежнему часто, но события последних дней не могли не сказаться на настроении. Тимки. Он стал задумчив, пел неохотно и нередко раздражался из-за пустяков.
На второй день после ареста начальника гарнизона Тимка пришел рано утром во двор ревкома. Двое гарнизонцев вытаскивали из подвала трупы расстрелянных и укладывали их на подводу. Тимка подошел ближе. Расстрелянные были в одном белье, запятнанном кровью. Есаул Петров лежал, свесив с подводы одну ногу вниз, словно хотел бежать, и смотрел мертвыми глазами куда-то вверх. И вдруг Тимке показалось, что Петров подмигнул ему и улыбнулся страшной, мертвой усмешкой. Тимка вскрикнул и чуть не бросился бежать.
Весь день потом он не мог есть, а ночью боялся выйти из хаты. В каждом углу ему мерещился мертвый есаул.
...В сумерках Тимка шел к Хмелеву саду по пустырю, заросшему молодняком акации. Дойдя до знакомого забора, пугливо покосился на куст шиповника, негромко свистнул, потом, выждав немного, защелкал, засвистел соловьем. В саду по-прежнему было тихо. "Должно, рассердилась на меня, что вчера петь не схотел,- подумал Тимка, тщетно вглядываясь в чащу сада. - А до пения тут ли, когда не нынче-завтра самого в подвал посадят и в расход пустят". От таких мыслей стало не по себе. "Нет, сбегу в плавни". Ведь все равно скоро наши придут, а то дознаются, плохо будет! Председатель и то уж поглядывает как-то по-особенному. Может, знает все, да только молчит до времени".
Тимка перелез через забор, прошел немного по саду и остановился. Неожиданно послышался шорох, и чьи-то руки обвили сзади его шею. Тимка дернулся, рука его потянулась к кобуре, но, поняв, что это Наталка, он облегченно вздохнул. Наталка засмеялась.
-     Тимка! Это я... тю, дурной, чего ты перелякался?
-     Наталка...- Тимка сжал плотно губы, чтобы не расплакаться, и, как обиженный ребенок, прижался головой к ее плечу, словно ища у нее защиты.
-     Тимка, ты плачешь? Что случилось? Тимка!
Но Тимка уже овладел собой. Он заглянул ей в глаза и улыбнулся.
-     Так... тебя заждался.
-     Соскучился... мой хороший! -Она обняла его и поцеловала в глаза, потом в губы.- Я ужин собрала, сегодня оба моих дома. Только вышла во двор, слышу, соловей в саду запел... Соловей ты мой!
-     Пойдем, Наталка.
-     Нет, Тимка, сегодня нельзя... Да и хмарно - дождь скоро будет. А если хочешь, подожди меня здесь.
Тимке совестно было сознаться, что ему боязно возвращаться темным пустырем: ему все чудился мертвый Петров.
-     Комбриг давно приехал?
-     К вечеру. Хмарный что-то. С братом в зале заперлись, больше часа пробалакали.
-     О чем?
-     Андрей Григорьевич ездил по хатам, где заложников брали, чтобы семьям помочь...
-     На тачанке ездил... меня не взял,- задумчиво проговорил Тимка. Ему жаль было и расстрелянных заложников, и порубленный гарнизонцами взвод, особенно своего друга - Ваньку Храпа. И теперь было особенно неприятно, что не есаул Гай, не полковник
Дрофа, а большевики вспомнили об обездоленных семьях расстрелянных. "Не все коммунисты плохие,- решил Тимка.- Вот Хмель и новый председатель - те не такие..."
-     Тимка, о чем ты задумался? - обиделась Наталка.
Тимка очнулся и, видя, что Наталка сердится, обнял ее и стал целовать лицо, волосы, губы. Наталка сперва сопротивлялась, потом затихла, крепко обхватив руками его шею.
Со двора послышался громкий голос Хмеля:
-     Наталка! Куда ты забежала?! Наталка!
Наталка, наспех поцеловав Тимку, побежала через сад к дому.
Тимка, перепрыгнув через забор, некоторое время стоял неподвижно, прижимаясь спиной к гнилым доскам. Потом, вытащив из кобуры наган, медленно двинулся через пустырь. Наступила безлунная весенняя ночь. Было страшно идти одному среди густого кустарника. Вспомнились расстрелянные, казалось, что кто-то крадется позади и вот-вот схватит сзади костлявыми руками за горло, начнет душить.
Наконец пустырь кончился. Впереди затемнела канава, а за ней - улица. Блеснул слабый огонь в чьей-то хате, и Тимка пошел смелей.
Выйдя на улицу, он услышал вблизи голоса, прыгнул в канаву и присел на корточки.
-     Нет, вы как хотите, а я не могу дальше оставаться в станице. Все равно мы опоздали... мертвых не воскресишь.
"Полковник Дрофа!" - удивленно подумал Тимка. Полковнику ответил голос есаула Гая:
-     Но мы не успеем дойти до хутора. Надвигается гроза.
-     Лучше идти в степи под дождем, чем сидеть в подвале ревкома.
Мимо Тимки прошла высокая фигура Гая и рядом с ним какой-то раненый красноармеец. "А где же полковник?" - недоумевал Тимка. Он даже привстал. Но полковника нигде не было видно. "Вот тебе раз! Неужто почудилось?

3

Вскоре после ужина Андрею подали тачанку. Надо было ехать в ревком. Хотелось еще раз проверить списки людей, посылаемых в плавни, разобрать почту, присланную из Ростова и Ейска, допросить самому некоторых перебежчиков.
Надевая шапку, Андрей с удивлением заметил, что Хмель тоже собирается ехать.
-     А ты куда?
-     Подвезешь в гарнизон.
-     Чего?
-     Дело есть,- уклончиво ответил Хмель.
-     Это что за секреты завелись? - нахмурился Андрей.
Наталка захныкала.
-     Опять меня одну на ночь бросаете?.. Боязно мне... дядя Андрей!..
Андрей подошел к Наталке и шутливо погладил по голове.
-     Не плачь, приеду в ревком, пошлю тачанку за Зинаидой Дмитриевной. Пусть придет к тебе на ночь.
-     За-бу-де-те,- утирая глаза кулаком, по-детски протянула Наталка.
-     Честное слово, не забуду... А ты, Семен, немедленно выставь возле дома и на углу два поста. Живем на краю, вырезать нас могут.
У порога Наталка остановила Андрея за рукав.
-     Дядя Андрей, не забудьте... про Зину.
Станичная учительница Зина, или, как ее чаще называли, Зинаида Дмитриевна, была большой приятельницей Наталки.
Когда лошади сорвали с места кованную железом тачанку и она быстро покатилась по улице, Андрей спросил:
-     Как ты думаешь, Семен, дошло мое письмо до Челбасских плавней?
-     Есть думка, что дошло, да нема думки, чтоб Остап Капуста откликнулся на него.
-     Ну, я его лучше тебя знаю.
-     Побачим,- неопределенно протянул Хмель, занятый какими-то своими мыслями.
Высадив Хмеля у ворот гарнизона, Андрей повернул назад и поехал к председателю станичной ячейки, жившему у псаломщика, в домике за церковной оградой.
Проезжая мимо дома попа Кирилла, Андрей увидел свет, пробивавшийся тонкими струйками через щели прикрытых ставней. "Не спят еще,- оглянулся он на дом.
- Надо будет завтра к Сухенко заехать, как-то он устроился у попа?"
...Прибрав со стола бумаги и заперев ящики стола, Андрей взглянул на председателя ячейки:
-      Эге, Абрам, да ты, я вижу, совсем сонный. И то пора - скоро утро.- Андрей провел устало рукой по волосам.- Езжай домой, Абрам.
-     А ты?
-     Я еще посижу. Все равно нам - в разные стороны, тебя отвезут, потом - меня.
Председатель ячейки ушел. Андрей встал, задул лампу, подошел к окну и распахнул его настежь.
"Видать, стороной гроза проходит..." Он сел на подоконник и расстегнул ворот чекменя. В комнату, вместе с порывом ветра, ворвались звуки песни. Где-то за ревкомовским садом пели мужские голоса:

...Я на бочке сижу, с бочки капает,
Удирайте, бандиты, Хмель вас сцапает...

Андрей, заинтересованный песней, забыл про грозу.

Старики молились богу: шоб приехал генерал,
А начальник гарнизона взял да всех их расстрелял...

-     Ну и хлопцы,- улыбнулся Андрей. А хор, окрепнув новыми голосами, нес над заснувшей станицей песню:

...Был начальник гарнизона,
Есаул, казак лихой.
Расстрелял он баб у кручи
Да и сам в павозку кучу
Закопался с головой...

Под окнами раздался сухой кашель и голос ревкомовского кучера Панаса Качки.
-     Добре спивают бисовы хлопцы! Поедем, Андрей Григорьевич. Отвез я уже председателя-то.
-     Сейчас поедем.
-     И то пора, третий час уже.
Качка затянулся цигаркой и снова закашлялся.
-     Небось, по жене скучаешь? Ты бы ее, Андрей Григорьевич, сюда выписал.
Андрей, не отвечая, вслушивался в песню и, когда она оборвалась так же неожиданно, как и началась, сумрачно покосился на Качку.
-     Нету у меня жены, Панас, один я.
-     Нету? Значит, вроде племяша моего, в одиночку живешь, так у него в доме хоть сестра, все есть кому обед сварить.
-     А кто у тебя племянник?
Качка с плохо скрытой гордостью ответил:
-     Семен Хмель.
-     Разве? А я не знал.
-     Где тебе... Станица большая, всех не упомнишь!
Андрей, думая о своем, спросил:
-     Чего ж Семен не женится до сих пор?
-     Причина тому есть. Если хочешь, расскажу.
-     Пожалуй, расскажи.
-     Ты про Деркачиху слыхал?
-     Это у которой хутор большой?
-     Во-о! Она самая. Небось, поганое про нее чуял?
-     Разно люди говорят.
- А я помню другое время, когда ее не Деркачихой, а Груней звали. Стройная была дивчина и на весь юрт красотой славилась. А что петь, так первая в хоре церковном и на улице первая.
Панас Качка, заметив, что председатель заинтересовался рассказом, потушил цигарку, облокотился о стену и продолжал:
-     А батько ее был старшим урядником. Незавидный из себя казачишка, но гордости непомерной. На базу - пара быков, да и те от старости облезли, хата - под камышом, полы земляные. А вот в воскресный день надвинет он на затылок курпейчатую папаху в аршин вышиною, кинжал под серебром наденет и шагает важно посереди улицы в церковь, ровно генерал какой... Груню он возмечтал за офицера замуж отдать. А тут, как на грех, и полюбил ее Семен, да так, что сохнуть начал. Хлопец же он, сам знаешь, видный был. Словом, и он Груне приглянулся, стали они вечера вместе проводить.
Дошло это до Груниного батька. Чисто сказился от зло бы. "Как так? За простого казака дочку отдать?! Да николи!" Груню вожжами выстегал, а на Семена атаману нажаловался, что дочку совращает. Просидел тогда Семен две недели в холодной, а тем временем Груню хорунжий один просватал, слыхал, может, про Петра Деркача? - ив скорости свадьбу сыграли. Хорунжий тот прыщеватый был, роста мелкого, а уж пьяница, а уж буян - и не приведи бог. Семен как вышел из-под ареста, в день ихней свадьбы в саду повесился, да, спасибо, люди увидели, вынули из петли. Оно и Груне не слаще было, почти что николи из синяков не выходила. Ну, вскорости умер батько хорунжего, а сыну хутор завещал, переехали молодые на хутор жить, дом станичный продали. Уж как там жили - не знаю... только война началась и хорунжего того на австрийском фронте убили.
-     Что ж после этого Груня за Семена не вышла?
-     Где же выйти-то? Ведь он до самой революции на фронте был, а потом с Кочубеем ушел. Да и гордый он. У нее хутор, а у него что?
Андрей слез с подоконника и задумчиво проговорил:
-     А ведь, стало быть, Семен любит ее, если до сих пор не женится.
-     Кто знает... должно, что так.
4

В ту ночь Деркачиха ждала гостей. Она то выбегала на крыльцо, подолгу вслушиваясь в ночную тишину, то, подобрав шелковую юбку, спешила на кухню - подгонять и без того сбившуюся с ног стряпуху.
Но вот во дворе заливисто залаяли собаки, и Деркачиха, шелестя юбкой, опрометью кинулась к воротам. Со стороны плавней явственно послышался конский топот, и из тьмы вынырнули человек десять всадников. Раздались веселые приветствия, шутки, смех.
Гости Деркачихи были у нее не впервые, они сами завели лошадей в просторную конюшню, ослабили им подпруги и дали сена. Потом, вместе с хозяйкой, прошли в дом.
Деркачиха, усаживая гостей за стол, со скрытой тревогой спросила:
-     А где же есаул Гай и господин полковник?
Один из гостей весело ответил:
-     Должны к утру явиться. Гай просил нас заменить его до утра.
Гости расхохотались. Все знали - Гай часто бывает на этом хуторе и неравнодушен к хозяйке. ...Под утро разразилась гроза. Уже было светло, когда Гай и Дрофа, ругая дождь, большевиков и даже самого господа бога, подошли к хутору и под злобный собачий лай принялись стучать в ворота. Открыла им сама Деркачиха.
-     А, наконец-то, есаул! - радостно воскликнула она.- Аи, а это кто?
-     Это я, Глафира Николаевна, это я. Позвольте поцеловать вашу ручку.
Деркачиха засмеялась.
-     Вечно вы, полковник, вырядитесь... А я думаю, что такое: есаул красного захватил или красные - есаула?.. Проходите, что же вы под дождем мокнете?
-     Уже вымокли до последней нитки и мечтаем обсушиться под вашим гостеприимным кровом,- ответил Гай, идя с полковником следом за хозяйкой.
...Днем, выспавшись, гости собрались в зале. Ждали генерала Алгина. Наконец приехал и он. Выпив стопку наливки и закусив ломтем горячей свинины, Алгин прошел в зал.
Деркачиха, отдав стряпухе распоряжение зарезать на жаркое десяток кур и подсвинка, пошла в спальню переодеваться. Спальня была проходная: одна дверь вела в коридор, другая - в зал.
Деркачиха сняла с себя шелковую юбку и достала из гардероба нарядное кисейное платье. Из зала глухо доносился голос Алгина:
-     Господа. Так давно ожидаемый день наступает...
Польские войска вступили в Украину и Белоруссию.
Деркачиха, держа шпильки в зубах, осторожно подошла к двери.
-     ...Барон Врангель окончательно наметил место высадки десанта на Кубань. Десант будет поддержан сильным огнем английских военных кораблей. Десантному отряду придаются танки, орудия и много пулеметов. Всей операцией будет руководить генерал Улагай. Перевес сил, господа, будет безусловно на нашей стороне. Большевики смогут выставить против нас только малочисленные и плохо вооруженные гарнизоны, которые едва ли окажут нам сколько-нибудь серьезное сопротивление. У нас же имеется около трех тысяч хорошо вооруженных казаков. Одна треть из них - конница, а остальных мы сможем посадить на лошадей в течение двух-трех дней. Есть еще конная бригада полковника Сухенко. Итого - уже на четвертый день восстания мы будем иметь, кроме десанта, три тысячи сабель. Мы можем забрать в руки всю территорию Кубани, оказать поддержку десанту с тыла и развернуть мобилизацию для дальнейшего наступления на Екатеринодар и Ростов... Кроме того, как вам известно, мы провели большую работу по распропагандированию местного населения и по укреплению боевого духа наших отрядов...
Деркачиха, забыв, что у нее в зубах шпильки, потянула ртом воздух и, поперхнувшись, испуганно отскочила от двери.
Когда она снова решилась подойти к дверям, говорил полковник Дрофа.
-     Я, господа, хотел осветить теневые стороны нашего положения. На прошлом нашем совещании его превосходительство совершенно верно охарактеризовал настроение наших отрядов. Для усиления их духа мы, как вы знаете, организовали расстрел заложников и провели кое-какие меры агитационного характера. И действительно, после этого те из казаков, которые колебались и еще не знали, с кем им идти, окончательно решили связать свою судьбу с нами. Но, к сожалению, кое-что было выполнено грубовато, концы торчали наружу, и новый председатель ревкома Семенной...
Полковник заговорил тише, Деркачиха не смогла разобрать слов. Она, стараясь не шуметь, вынула из замочной скважины ключ и приложила ухо к пробою.
-     Только за последние дни из моего отряда дезертировало семнадцать человек.
-     И из моего одиннадцать,- послышался густой баритон Гая.
Из коридора неожиданно заглянула в спальню стряпуха:
-     Что с поросенком делать,- зажарить или холо...
-     Тш! - зашикала на нее Деркачиха. Она на цыпочках прошла в коридор.- Поросенка зажарь целиком с гречневой кашей и подашь на стол, а кур зажарь им на дорогу. Да сала с погреба надо достать. Тесто-то на хлеб поставила?
-     Сейчас сажать буду.
-     Слава богу, сама догадалась. Я ж совсем забыла тебе сказать.
Деркачиха пошла на кухню смотреть тесто, потом полезла сама в погреб выбирать сало и моченые яблоки. Возвратясь в спальню, она снова подошла к двери.
Говорил Алгин.
- ...Если бы я не боялся, что убийство Семенного и Хмеля повлечет за собой приход карательного полка и другие осложнения, я сразу пошел бы на это... Итак, решено, господа. Убрать их обоих поручается полковнику Сухенко в первый же день восстания...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Солнечным утром Тимка, в новой синей черкеске, голубом шелковом чекмене и красных шароварах, въехал в Хмелев двор, держа в поводу вычищенного до блеска гнедого Андреева кабардинца. Черную красно-верховую папаху он лихо сдвинул на затылок, выпустив из-под нее рыжеватый чуб. Ловко спрыгнув с Котенка и закинув повод, он стал привязывать лошадей к пустым дрогам, стоящим возле сарая.
Наталка вышла на крыльцо, вскрикнула от удивления и радостно подбежала к нему.
-     Тимка! Вот разоделся, аж глазам больно смотреть!
Тимка важно приосанился, но не выдержал и порывисто обнял смеющуюся девушку.
-     Пусти, разве можно днем? Увидят, пусти!
-     А ты придешь к воротам Черноштана? Туда соберутся сегодня хлопцы и девчата с нашего края станицы.
-     Приду, Тимка... ей-богу, приду, пусти! Вот шалый! Это только тебя так вырядили?
-     Нет, Наталка, весь гарнизон! Все двести человек,
как один, одеты. Сегодня парад будет на площади, а потом скачки.
-     Парад? А мне можно?
- Можно,- снисходительно проговорил Тимка.- Сегодня вся станица придет смотреть. Ты приходи к мясным лавкам, я проведу тебя на хорошее место.
-     А не забудешь?
-     Ну, что ты!
-     Ладно, побегу приоденусь.
-     Скажи Семенному, что я за ним приехал.
...Андрей только что выехал за ворота, когда в конце
улицы показался скачущий во весь опор всадник. Когда он, приблизившись к Андрею, осадил лошадь, тот узнал в нем взводного из своей бригады - Степана Нейко.
-     Ты чего здесь?
-     С Ростова, товарищ комбриг. Сам командующий
нарочным прислал.
-     А где же бригада?!
-     В Ростове.
Андрей схватил Нейко за рукав гимнастерки.
-     Нейко, война?!
-     Похоже на то, товарищ комбриг. Почитайте...
Андрей дрожащими пальцами вскрыл конверт.
Писал председатель Юго-Восточного бюро ЦК РКП(б):
"...Польша вторглась на нашу землю. Все части, стоящие сейчас на Кубани, отзываются на Западный фронт, в том числе и конная бригада Сухенко. Для поддержания спокойствия на Кубани к вам перебрасывается Уральская конная бригада. До ее прихода держись своими силами. Увеличивай гарнизоны, вооружай партизан".
Андрей, дочитав письмо, глянул на Нейко.
-     Езжай в ревком... Кончится парад, напишу ответ.
Он ослабил повод, и его конь помчался галопом.
...На трибуне, построенной посреди площади, стоял комбриг Сухенко со своим комиссаром и председателем партийной ячейки.
Взглянув на улыбающееся приветливое лицо Сухенко, Андрей подумал: "Может, в самом деле, просить Ростов, чтобы оставили сухенковскую бригаду на Кубани?" Серьезный, немного взволнованный, он дружески пожал протянутые ему руки, тихо проговорил:
-     Товарищи, Польша объявила нам войну... Надо будет сказать несколько слов бойцам и народу.
Сухенко впился глазами в Андрея.
-     Да что ты говоришь, когда?
-     Сейчас получил сообщение из Ростова.- Андрей
взглянул на комиссара бригады.- Может, выступишь?
-     Ты хозяин, тебе и слово.
-     Хорошо, скажу я. А как скачки? Придется отложить.
-     Отложим, что ж делать! - вздохнул Сухенко. Он
взял по-приятельски Андрея под руку и отвел в угол трибуны.- Ничего не слыхал насчет моей бригады?
Андрей старался уловить в вопросе Сухенко тревогу, но ни в голосе его, ни на лице не мог заметить ничего, кроме простого любопытства.
-     Пишут, что все части, в том числе и твоя бригада, направляются на Западный фронт.
Сухенко с дружеским участием проговорил:
-     Не справишься ты один. Ведь генерал Алгин не выступает лишь потому, что боится моей бригады и воинских частей в Павловской. А как только мы уйдем, он сейчас же вылезет.
-     Пишут, что пришлют кое-что...
-     Жди, когда еще пришлют. Я бы на твоем месте добивался оставления крупных частей. Ведь если Алгин выступит, он вас сомнет в два-три дня и сейчас же широко развернет мобилизацию. Моя же бригада отдохнула, и мы бы с тобой распотрошили его в несколько дней.
-     Все это верно, но... Приходи ко мне в ревком со своим военкомом, обсудим.
Андрей подошел к барьеру и оглядел площадь. Прямо перед трибуной построились под командой Павло Бабича синие ряды конных сотен гарнизона.
Справа на площади расположился в конном строю Первый запорожский полк бригады. Слева, в белых папахах, на вороных конях, вытянулась конвойная сотня. За конницей стояли пулеметные тачанки, а позади них толпился народ.
Андрей снял папаху.
-     Товарищи бойцы конной бригады и гарнизона, товарищи командиры! Граждане! Панская Польша вторглась на нашу землю и навязала нам войну... Мы только что разбили белых генералов и отбросили вместе с ними за наши рубежи интервенцию четырнадцати держав. Мы не хотим войны, но мы не позволим никому топтать наши поля, вырубать наши леса, пить воду из наших рек. Польские паны на своей шкуре узнают всю силу народного гнева.
-     ...Казаки! Два года тому назад лучшие из вас пошли защищать свою страну от интервентов и белых генералов. Лучшие из вас встали тогда под знамена революции, под знамена Ленина, за новую жизнь, за новую, советскую Кубань. Тех же, что тогда колебались, не верили нам, мобилизовали генералы, которые хотели их руками удушить Советскую власть. Не вышло!
...Барон Врангель еще мечтает расправиться с русским народом. Он рассчитывает вонзить нам нож в спину, когда мы повернемся лицом к новому врагу. Я обращаюсь к вам, скрывающимся от народа и своей совести в плавнях. Тяжело ваше преступление перед Родиной, но настал час искупить его. Выходите из плавней! Довольно вам кормить своей кровью комаров и вшей. Сейчас перед лицом нового врага мы вам протягиваем братскую руку. Мы готовы простить вам ваше преступление. Идите к нам, будем вместе защищать нашу Родину от нашего общего врага, чтобы потом вместе зажить счастливой жизнью на советской земле.
Стоя возле трибуны, Тимка с трудом удерживал в поводу Котенка, все время норовившего укусить своего соседа, кабардинца. Рядом с Тимкой огромный конвоец держал в поводу рыжую кобылицу Сухенко, белолобого дончака комиссара и свою рослую вороную лошадь.
Тимка старался разглядеть за конной сотней Наталку, стоявшую на пулеметной тачанке, но мешали лошади, и он невольно стал вслушиваться в речь председателя ревкома. Андрей говорил о том, что особенно интересовало Тимку: о гибели конного взвода Гая, расстреле заложников, о Петрове и его связи с генералом Алгиным. Слушая горячую, взволнованную речь Андрея, Тимка снова ощутил жгучий стыд за своих, укрывающихся в плавнях. Вспомнились слова брата: "У нас должна быть своя правда, казачья правда". Неужели же ради этой казачьей правды были расстреляны десятки невинных людей? Тимка не мог понять этого. Терялся он в догадках и о том, что же будет дальше. Ляхи напали на русских,- значит, теперь наши должны тоже бить ляхов. Стало быть, теперь отец и брат могут выйти из плавней... Семенной кончил свою речь.
- Тот, кто пересилит обиду и выйдет из плавней, кто пойдет с нами бить польских панов и добивать наемного бандита - Врангеля, тот никогда не услышит от нас упрека за прошлое. Для тех же, кто останется глухим к нашему призыву, да будет уделом всенародное презрение и позорная смерть. Да здравствует Красная Армия! Да здравствует коммунистическая партия большевиков и ее вождь Владимир Ильич Ленин!
В рядах казачьих сотен вспыхнуло "ура" и гулко покатилось в другой конец площади. Стоявшая неподвижно толпа задвигалась, закричала, в воздух полетели сотни папах.
Семен Хмель, одетый в полную казачью форму, выехал вперед с обнаженным клинком:
-     Пара-а-а-ад!..
Но Хмелю не удалось кончить команду: через конные сотни к трибуне протиснулись трое - пожилой бородатый казак и два высоких молодых хлопца. Все трое были в коричневых потрепанных черкесках и черных папахах. Подойдя к трибуне, старик остановился и снял шапку. За его спиной переминались с ноги на ногу смущенные парни - должно быть, сыновья. К удивлению Тимки, старик стал на колени, морщинистое лицо его еще больше сморщилось, он, видимо, сдерживался, чтобы не заплакать. Сыновья его тоже сняли папахи и, переглянувшись, повалились на колени.
В этот момент Андрей случайно взглянул на Сухенко и вздрогнул от неожиданности. Сухенко впился пальцами в перила барьера и смотрел на старика и его сыновей с такой злобой и ненавистью, что, казалось, вот-вот закричит: "Бей их!" Но Андрею некогда было задумываться над этим.
Он спустился с трибуны и, подойдя к пожилому казаку, поднял его с колен.
-     Здравствуй, дядя Остап! Здорово, хлопцы! Да по
дымитесь, негоже казакам на карачках лазить.
Парни, красные от смущения, поднялись. Пожилой казак некоторое время пристально смотрел на Андрея, губы его тщетно пытались что-то выговорить. Наконец он не выдержал и, прислонясь головой к плечу Андрея, заплакал. Андрей обнял его.
-     Ну, годи, годи, дядя Остап! Кто старое помянет,
тому глаз вон. Знал я, что ты придешь. А за то, что гордость свою сломил, спасибо, от всего трудового казачества спасибо.
Казак немного пришел в себя и повернулся к толпе.
-     Станичники! Не все здесь знают старого Остапа
Капусту. Каневской я, а это мои младшие сыны. Два года назад вот он, Андрей Григорьевич, звал меня и моих сыновей с собой. Не послухал я тоди, старый дурень, разумного слова, не пошел с ним и сынов своих не пустил. Только старший сын ночью тайком сбежал из дому к большевикам. Командует он сейчас сотней в бригаде Андрея Григорьевича... И, наверное, проклинает меня, своего старого батьку... как я его тогда... проклял.
Капуста вытер папахой мокрое от слез лицо и продолжал:
-     Не пошел с Андрей Григорьевичем,- забрал меня генерал Покровский. Довелось с ним, собакой, два года воловодиться, а теперь вот попал... в плавни. Бандитом стал старый хлебороб Капуста...
Старик замолчал, словно обдумывая что-то. Потом снял с себя кинжал и шашку и положил к ногам Андрея. То же сделали его сыновья.
-     Получил я твое письмо, Андрей Григорьевич. Спасибо, что вспомнил обо мне, старике, спасибо за науку... Вот пришел сам и сынов с собой привел... Делай с нами, что хочешь.
Андрей поднял с земли оружие и сам надел его на старика, потом обнял Остапа, поцеловал в голову и отступил на шаг.
-     Старший урядник Капуста!
Остап Капуста выпрямился, надел папаху и встал во фронт.
-     Именем Советской власти, именем Ленина... прощаю тебе и твоим сынам ваше преступление перед народом. Назначаю тебя командиром второй сотни в своем гарнизоне. Не хватает в той сотне немного хлопцев, она только начала формироваться. Да то ничего,- есть у меня думка, что ты раздобудешь хлопцев, сколько нужно будет. Сынам же твоим даю волю ехать к брату на фронт или оставаться с батькой в сотне. А теперь подымайтесь на трибуну, парад смотреть.
-     Не неволь, Андрей Григорьевич... Нам треба идти... дело есть.
Андрей не стал задерживать Остапа Капусту и его сыновей,- знал, по какому делу спешит старик. Где-то за станицей, в глухой терновой балке, прячется отряд казаков, сбежавших из Челбасских плавней. Ждут казаки своего командира, и потому спешит к ним старый Капуста с радостной вестью. Но не подал виду Андрей, что догадался, лицо его было серьезно, даже строго, и лишь глаза весело смеялись.
...Мимо трибуны проходили с шашками наголо конные сотни Запорожского полка. Сухенко тихо спросил Андрея:
-     Зачем ты устроил этот цирк?
-     Какой цирк?
-     Да с этим Капустой.
-     Ты находишь, что это смешно?
-     Не знаю, но кончится это печально.
-     Почему?
-     Зачем притворяться? Ты набираешь в свой гарнизон вчерашних бандитов, да еще ставишь их главарей командирами.
Андрей закусил губу, чтобы не ответить грубостью. Сухенко так же тихо продолжал:
-     Вот еще что: присмотрись-ка к своему начальнику гарнизона. У меня есть сведения, что он ездит по хуторам и занимается грабежами и вымогательствами.
-     Это ложь!
-     Не знаю, надо проверить. Я говорю это тебе, как председателю комиссии по борьбе с бандитизмом. Если б ты был просто председателем ревкома, я твоего Хмеля арестовал бы сегодня же и отправил в Ейск.
-     Здесь право ареста принадлежит только мне.
Знаю, потому и говорю тебе. А в общем, это, конечно, твое дело.
Парад кончился. Андрей быстро сошел с трибуны.
- Ну, Тимка, едем в ревком. Да ты не кислиц ли наелся, что с тобой?
- Ничего,- нахмурился Тимка и подал Андрею повод Урагана.
"Пора поговорить с ним",- подумал Андрей, садясь в седло. Он еще раз взглянул на пасмурное лицо Тимки.
-     Сегодня зайдешь ко мне.
Комиссар и Сухенко тоже сели на коней. По площади поехали рядом. Сухенко сказал Андрею:
-     Через два дня я собираю совещание командного
состава. Потом будет ужин. Ты придешь, Семенной?
-     Хорошо.
...Андрей был доволен сегодняшним днем и в то же время встревожен. Радовали - боевой вид гарнизонных сотен, выход из плавней Остапа Капусты с его сыновьями. Знал Андрей, что весть о том быстро разлетится по всем плавням и усилит дезертирство казаков из отрядов.
Тревожил предстоящий уход, войск с Кубани на бело-польский фронт. Как тогда, с какими силами дать отпор восстанию, что вот-вот неминуемо вспыхнет?.. А Сухенко?.. Ласковыми словами дружбы смелым взглядом, всем видом своим боевым вошел он в сердце Андрею, и поверил ему Андрей, больше того, - полюбил его за веселый нрав и удаль казацкую. И вдруг увидел на трибуне его настоящее лицо и ужаснулся: сколько злобы, сколько дикой, неукротимой ненависти было в его глазах, когда смотрел он на старого Остапа Капусту! А комиссар сухенковской бригады все время молчал и как-то странно поглядывал на Андрея. И вид у него был пасмурный. Питерский рабочий, металлист, он всю мировую войну пробыл в тюрьме за принадлежность к партии большевиков. Он мешковато сидит на лошади, тяжелый донской палаш держит, как молот, но когда посмотрит из-под лохматых бровей, то, кажется, проникает в самые тайные уголки человеческого сердца. Сухенко держит себя с ним подчеркнуто дружески, но, видимо, побаивается его.
Придя в свой кабинет, Андрей пожалел, что отпустил председателя партийной ячейки, и хотел уже посылать за ним, когда вошел Тимка.
-     Ты чего?
-     Звали?
-     Ах, да. - Андрей заметил, что Тимка чем-то взволнован. Он подошел к ординарцу, обнял его за плечи и, усадив на диван, сел рядом.
-     Что, важко тебе, Тимка?
-     Важко!..- вырвалось у Тимки.
-     Я вижу, есть у тебя что-то на сердце... может, скажешь?.. Легче будет.
"Все знает! - подумал Тимка, и лоб его покрылся испариной.- А не все ли теперь равно, ведь с ляхами и им, и нашим биться!" - пришла снова мысль, и Тимка, волнуясь, срывающимся голосом спросил:
-     Андрей Григорьевич, теперь, стало быть, все отряды из плавней на фронт уйдут?
-     Не отряды, Тимка, а те казаки, которые в наших рядах захотят биться за свою Родину, за революцию.
-     А если кто не захочет?
-     Тот будет помогать польским панам.
-     А офицеры тоже выйдут?
-     Могут и офицеры выйти. Ты мне что-то сказать хотел?
-     Батько мой и брат в плавнях...- с трудом выговорил Тимка.
Это признание удивило Андрея. Он понял теперь, чем взволнован этот синеглазый казачонок, и ему стало жаль его.
Тимка сидел сжавшись, словно ожидая удара. Ему показалось, что председатель сейчас накричит на него, посадит в подвал. И когда тот по-отечески провел рукой по его волосам и, взяв за подбородок, заглянул в глаза, Тимка не выдержал и расплакался.
...Семен Хмель отвел свои сотни с площади и, приехав в гарнизон, занялся осмотром реквизированных у кулаков лошадей, потом допрашивал арестованных и перебежчиков. Об Андрее он вспомнил лишь в конце дня. "Пора ехать обедать,- решил Семен,- Наталка, должно, заждалась". Он вышел на улицу и направился к ревкому. Входя в кабинет председателя, столкнулся с выходившим Тимкой.
-     Председатель у себя?
Тимка утвердительно кивнул головой. Хмель окинул его суровым взглядом, но, увидев, что глаза у Тимки заплаканы, ничего не сказал.
Андрей стоял возле окна.
-     А я за тобой, пора обедать.
-     Едем, Семен!
-     Сейчас я перебежчиков допрашивал.
-     Ну, и что?
-     У Дрофы до четырехсот человек, у Гая около двух сотен, у Гриня почти полк... Сегодня я тебе подобрал нового ординарца...
-     Что так?
-     Батько и брат Тимкины живы и оба у Дрофы.
-     Знаю.
-     Ты знал?!
-     Ну да... Мне Тимка сам об этом рассказал.
-     Сам?.. А я его хотел сегодня посадить...
-     За что?!
-     За связь с братом и отцом.
-     Посадить всегда успеем. Подождем...

2

Семен Хмель достал из борща мясо и нарезал его ломтями. Андрей налил три стопки: Семену, себе и Тимке.
- Так, говоришь, кишмишовая?
-     Кишмишовка, Андрей. Один старик целый бочонок в плавни вез, а мои хлопцы перевстрели.
-     Куда дел?
-     Ну, понятно, в подвале сидит.
-     Я за самогон спрашиваю.
-     А, за самогон?.. У меня ведь больше двухсот человек, каждому по чарке, вот тебе и бочонок.
-     Ну, ладно, по чарке на хлопца - это можно. Хмель поднял стопку:
-     За твое здоровье, Андрей!
-     За мое здоровье пить нечего,- я и без этого здоров. Давай лучше выпьем за жениха и невесту.
-     Это какого же жениха?
-     Да вот того, что с тобой рядом сидит.
-     За це не пью! - Хмель сердито поставил стопку на стол.
-     Чего так?
-     Не желаю я его батька и брата к себе в родичи брать... Может быть, они за ту веревку держались, на которой мою мать повесили!...
Тимка сидел красный от стыда, низко нагнув голову. Наталка же, вспыхнув, хотела выскочить из-за стола, но, перехватив взгляд брата, осталась.
Наступило тягостное молчание. "Эх, надоела мне такая волчья жизнь!.." - подумал Тимка и исподлобья посмотрел на Семенного. Тот сочувственно улыбнулся ему, словно хотел сказать: "Не робей, брат". Тимка немного повеселел: "А он хороший... лучше Гая..." - и уже смелее глянул на Андрея. Тот подмигнул Тимке и улыбнулся. "Куда Гаю до него!" - опять подумал Тимка и, взяв ложку, - потянулся к миске с борщом.
-     Ты, Тимка, ешь, а его не слушай,- кивнул Андрей на Хмеля.
-     Хорошему бойцов учишь...
-     Ладно уж... Горячий больно. Помни: на горячих
конях саман месят,- недовольно сказал Андрей.
Придвинув к себе глиняную миску с борщом, он положил в него сметаны и бросил стрючок красного перца.
-     Гарный борщ! Настоящий украинский. И перец гарный, крепкий... Ну, Тимка, клади в борщ сметаны да берись за чарку. Ежели не можно за сватанье пить, выпьем за победу над ляхами. А, Хмель?
Хмель, все еще хмурясь, взял стопку и чокнулся с Андреем.
-     А с Тимкой?
-     Ну, ежели за нашу победу, то можно и с ним. Андрей взглянул на Наталку. Ее черные глаза с грустью смотрели на Тимку.
Тимка, доев борщ, взял из миски огурец и поднялся.
-     Ты куда?
-     Лошадей поить, Андрей Григорьевич.
-     Сиди, еще ведь не кончили обедать.
-     Я больше не хочу.
Вскоре из-за стола встала Наталка. Повозившись возле печи, она вышла во двор.
Андрей, хрустя огурцом, задумчиво проговорил:
-     Бродит хлопец, не знает, до какого берега прибиться.
Хмель сердито отодвинул от себя пустую миску.
-     Прибьется, да, видать, не к нашему.
-     Ладно, побачим. А ты не вылазь в другой раз со своим нравом.
-     Наживи себе сестру да тогда и сватай ее за бандита,- огрызнулся Хмель.
-     Ты сам мне его Наталкиным женихом назвал.
-     Було время. - Он в упор глянул на Андрея. - Тебе, я вижу, сватом приспичило быть... Так сватай ее за себя, не век же вдовцом жить будешь.
Андрей почувствовал, как по телу его пробежал огонь, потом стало холодно, а во рту пересохло.
-     Ты что, очумел?!
Но Хмель уже понял, что сболтнул лишнее. Он виновато крякнул и потянулся к фляге.

3

Вечером к Андрею приехал комиссар бригады.
-     Як тебе, Семенной, по делу.
-     Что ж, пройдем в зал, поговорим. - И увидев, что комиссар покосился на Хмеля, спросил: - Ему можно?
-     Что ж... Пускай и он послушает.
Они прошли в зал и прикрыли за собой дверь, хотя Наталка спала в своей комнате, а на кухне, кроме кота, никого не было.
-     Ночью едешь?
-     Сейчас еду с полковым комиссаром. Договорился с начальником станции: до Кущевки ручную дрезину дает.
Комиссар помолчал, разгладил усы.
-     Сухенко верите?
-     Нема у меня до него веры,- сумрачно ответил Хмель.
Андрей промолчал.
-     А ты, Семенной?
-     Нет, не верю.
-     Так вот, товарищи. Сухенко готовит восстание...
Он говорил, что его начальник штаба заболел и по тому не мог быть не параде. Это обман. Когда мы на площади были, у него в штабе сидел гонец от Алгина.
Андрей укоризненно посмотрел на Хмеля:
-     Проворонили!
-     Так вот, товарищи,- продолжал комиссар,- наша бригада получила приказ идти на фронт. Сухенко постарается сделать все, чтоб этот приказ был отменен. В крайнем случае, он будет из кожи лезть, чтобы выполнение приказа оттянуть до выступления Врангеля. А барон выступит обязательно и, очевидно, очень скоро. Считаю необходимым немедленный вывод бригады в Павловскую, где стоят части Красной Армии, арест Сухенко и его штаба и расформирование бригады, а если потребуется, то и разоружение...
-     Сухенко не поведет бригаду в Павловскую, - проговорил Андрей. - Бригаду надо разоружить по частям, арестовать же штаб можно здесь.
-     Посмотрим. Доложу бюро, пусть решают. - Комиссар поднялся. - Ну, прощайте, товарищи. Связь держите с комиссаром Черноморского полка, он в курсе дела. Ну, я пошел. - На пороге он задержался и, пожимая руку Андрею, тихо проговорил: - Держи, Семенной, свой гарнизон наготове. Проверь сам или поручи Хмелю проверить гарнизон в Каневской. Остерегайся Сухенко.

4

-     У крыльца ревкома Андрея поджидал новый командир сотни, Остап Капуста. Андрей провел его к себе в кабинет.
- Обедал?
-     Уже, Андрей Григорьевич. В гарнизоне... добре кормят.
-     Список пулеметчиков и ездовых представь Хмелю. Скажи, когда я тебя командиром сотни назначил?
-     В понидилок...
-     А сегодня четверг. Почему до сих пор оборванцем ходишь? Обмундирование не получил?
-     Получил. Да все николи, Андрей Григорьевич... то то, то се... Треба вперед обмыться.
-     Вшей завел?
-     Есть трохи.
-     Где уж трохи, должно, пригоршни три наберется?
Капуста виновато улыбнулся.
-     Полковник Гринь в плавнях живет?
-     Больше по хуторам.
-     Сколько у него там?
-     Всего коли б не полк.
-     Сколько ж можно из плавней вытащить?
-     Да оно як сказать...
-     Ну, говори.
-     Да человек пятьдесят.
-     А остальные - куркули?
-     Да ни... я цего не казав. Вот ежели бы ты в Каневскую приехал... за тобой пошли бы,- тебя знают, ты свой... казак. Чужим не верят, а офицеры, они хоть и собачьи души, а все же свои... казаки, вот и тянутся к ним.
Опять же хлиб забирать начали.
Андрей вспылил:
-     По-твоему, мы у бедных забираем?! В России рабочие с голоду пухнут, а у куркулей по хуторам тысячи пудов пшеницы в амбарах преют. В Каневскую приеду, в этом ты прав... Что в плавнях говорят?
-     Про тебя все... Да про твой гарнизон... Были ба-
лачки, что большевики казаков на корню истребляют, чтобы и звания казацкого не осталось. Теперь же ты приехал, и вовсе хлопцы голову потеряли. Знаемо,- большевик, но ходишь в полной казацкой справе, а сотни свои ровно офицеров вырядил. К тому же, бачим, справедливости куда больше стало.
-     А насчет земли как?
-     Да земли в юрте больше на душу приходится, чем раньше, при Миколе-то.
-     Иногородним-то наравне с казаками дали, а видишь - всем хватило.
-     Да за землю разговоров нема, а вот новый слух
прошел... будто кто будет хлеб сеять, все равно заберут... Земля, мол, ваша, а хлеб наш... Ну, и сам бачишь: степь за станицей - волчья радость, к осени бурьяны в рост человека повырастают.
-     Да... После таких разговоров одна дорога - в плавни... Читать не забыл?
Остап Капуста обиженно взглянул на Андрея.
-     Сдается мне, Андрей Григорьевич, что колись сам
тебя грамоте учил...
-     Ладно, не для обиды спросил. На, прочти,- и Андрей передал Капусте листовку,- тут и про вас, и про хлеб, и казачество сказано.
Капуста бережно, обеими руками взял листок и, отдалив его от глаз, стал читать.
Андрей отошел к окну. Прошло минут десять. Обернувшись, Андрей увидел, что Капуста в одной руке держит листовку, а другой утирает глаза.
-     Ну?
-     Да!.. Сурово, Андрей Григорьевич, написано... но
справедливо.
-     Только так и могут писать и говорить большевики. Мы не обманываем, не виляем, мы с народом говорим начистоту. Нам нечего от него скрывать и нечего от него прятаться.
Андрей подошел к Капусте и сел напротив.
-     Дядя Остап, надо, чтобы эти листовки прочитали
там... в плавнях. Десятка листовок тебе хватит?
-     Маловато.
-     Ладно, дам больше. Кто повезет?
-     Сына пошлю старшего...
-     Скажи ему, что в следующее воскресенье сам буду в Каневской и соберу на площади митинг, чтобы все, кто захочет, без боязни на митинг тот пришли.
-     Не пустит их полковник, а тайком боязно: узнает,
перевстренет в степи с конной сотней, всех повырубает.
-     Не перевстренет, я туда отряд вышлю с пулеметными тачанками... Ты свою сотню к этому времени закончишь формировать?
-     Надо бы...
-     Ну вот, ты и поедешь.
- Я?!
-     Ну да, ты. Кстати, у тебя с полковником Гринем кое-какой разговор есть...
Капуста тяжело вздохнул:
-     Племянницу он мою понасильничал, а отца ее - брательника моего зарубал.
-     Это за что же?
-     Из отряда ушел.
-     Да? Так, значит, собирай к тому времени сотню, поедешь с моим конвоем. Тачанки дам.

5

Андрей сквозь сон слышал собачий лай, чей-то голос. Он даже пытался понять, о чем говорят, но не мог. Кто-то заглянул к нему в комнату и звонко рассмеялся. "Наталка!"- узнал Андрей и открыл глаза. Было уже совсем светло. За окнами бушевал сильный ветер. Он гнул деревья, обивал завязь в садах и подымал тучи пыли на улицах.
Андрей вскочил и стал поспешно одеваться. Войдя в кухню, увидел там Бабича и Семена Хмеля. Оба сидели за столом перед большой миской с варениками.
-     Садись, Андрей, пока горячие.
-     Здорово, хлопцы, сейчас... Умоюсь. Доброе утро, Наталка.
Андрей ушел во двор. Когда он опять появился в кухне, Хмель, захватив на вилку сразу три вареника, говорил Бабичу:
-     За ужином у них было совещание, на котором они разругались.
Андрей подсел к столу и взял поданную ему Наталкой вилку.
-     Вот что, Семен, сегодня же ты, как начальник гарнизона и военком станицы, вызови Сухенко к себе и предложи ему, чтобы он в двухдневный срок выбрался отсюда вместе со своим Запорожским полком. Такое же предложение сделает ему и начальник гарнизона в Каневской. Будешь с ним говорить, скажешь, между прочим, что получили сообщение о подходе Уральской бригады. Да приведи сотни в боевую готовность! Сегодня вечером собираем всех коммунистов. Надо сформировать коммунистическую роту.
Хмель одобрительно кивнул головой.
-     Хай Абрам формирует, я ему пулемет и патронов дам. Винтовки у нас есть.
Бабич посмотрел в окно, поежился, как от холода, и с надеждой посмотрел на Андрея. Какой ветер поднялся!.. Всех командиров поразгонял... и верно, с севера - бо холодный, а тут лихорадка клятая, аж губы покорежились...
Хмель, догадавшись, куда клонит Бабич, положил вилку.
-     Так чего ж молчал? Давно бы сказал, ежели знобит.- Он потянулся к окну и взял флягу. Андрей усмехнулся.
-     Вас обоих, должно, лихорадка трусит, ежели за стол без горилки не садитесь. Лечитесь, грец с вами, видно, уж вас не отучишь.
Лица Бабича и Хмеля сразу прояснились.
-     Мы только по чарке, Андрей Григорьевич. Тебе налить?
-     Нет уж, мы с Наталкой лучше молока выпьем. Верно, Наталка?
-     Верно, дядя Андрей.
Наталка уселась рядом с ним и налила ему и себе по чашке молока из большого глиняного кувшина.
"Красивая дивчина! - подумал Андрей, незаметно посматривая на Наталку.- В глаза глянешь,- голова кружится".
Во двор въехало двое всадников. Наталка выбежала на крыльцо и прикрикнула на собаку.
-     Глядите-ка, хлопцы, сам комбриг пожаловал,- сказал Андрей. Он и Хмель переглянулись. А Сухенко уже вошел быстро в кухню. Не поздоровавшись, сел на Наталкин табурет, молча налил себе стопку, выпил залпом, взял рукой из миски вареник и пробормотал:
-     Ночью одного командира моего застрелили... Бывшего хорунжего Грицая...
Бабич свистнул.
-     Было за что?
-     Значит, для кого-то было,- ответил угрюмо Сухенко и взглянул на Андрея.
-     Ты кого подозреваешь?
-     Твоих гарнизонцев. Должен тебе заявить, Андрей,
что твой начальник гарнизона натравливает своих казаков на моих командиров. Я не удивлюсь, если в эту ночь еще несколько командиров перестреляют.
Хмель крикнул:
-     Брехня!
-     Молчи! - бросил на него сердитый взгляд Андрей. Сухенко полез в карман и, достав лист бумаги, сложенный вчетверо, подал Андрею.
-     Вот официальное заявление. Требую немедленного расследования. Копию послал в отдел.
Андрей взял заявление, пробежал его глазами. Вынув карандаш, написал что-то на углу, потом передал бумагу Хмелю.
-     На, Семен. Сегодня же произведи самое тщательное расследование и найди убийц. Аресты можешь сделать как в своем гарнизоне, так и в бригаде.
У Сухенко дернулась верхняя губа.
-     Я не позволю производить аресты в моей бригаде!
-     Тогда мы вряд ли сможем найти убийц. Запомни: если расследованием будет установлена виновность некоторых твоих командиров, я арестую их и отправлю в Ростовскую ЧК.
-     А, ты так?!
-     Не грози, Сухенко. Ты ведь меня не первый день знаешь.
-     Ты тоже не грози, Семенной. С огнем шутишь!
Хмель запальчиво бросил:
-     Мало тебе под Новороссийском бока помяли, еще хочешь? И... вот что, Сухенко, получил приказ, выполняй: чтоб в два дня очистил район от своего полка.
-     Что, мешаю тебе грабить хуторян?!
Все встали, Сухенко с перекошенным от злобы лицом схватился было за рукоятку маузера, но овладел собой и быстро вышел из кухни, хлопнув дверью. Хмель бросился к полевому телефону, проведенному от гарнизона, но Андрей крикнул:
-     Не дури, Семен!
-     Вот собака! - удивленно протянул Бабич, кивнув на дверь.
-     Не собака, хлопцы, а волк! - поправил Андрей.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Днем вместе с ветром налетела гроза. Прошумела в листве ураганом капель, смыла дорожную пыль, с грохотом и огненными вспышками умчалась к морю. Ветер стих. Выглянуло солнце. Низко над землею помчались стрижи, а в синеве неба огромною дугою расцветилась радуга.
Андрей, только что отпустивший начальника продотряда, посмотрел на часы. Было четверть пятого. В шесть - собрание всех коммунистов станицы. "Надо пообедать",- подумал Андрей, но вспомнил, что обещал Наталке заехать сегодня к учительнице. Он позвонил и приказал подать тачанку.
Зинаида Дмитриевна, единственная преподавательница двухклассной школы, построенной во время войны для детей иногородних, жила в небольшой комнатке при школе - одноэтажном кирпичном здании с большим садом.
Молодая, худощавая, с подвижным лицом и вьющимися светло-каштановыми волосами, она была бы красивой, если б не нижняя, немного тяжелая челюсть. Большие серые глаза Зинаиды Дмитриевны смотрели на людей смело и вызывающе, если с ней спорили или ссорились. Но когда ее за что-нибудь хвалили, серые глаза смотрели растерянно, а на губах появлялась детски застенчивая улыбка.
В ее комнате, обставленной скромно и скупо, очень много места занимали книги. Они загромождали этажерки, лежали на полках, установленных в стенной нише, и на подоконниках двух окон.
Андрей с минуту осматривался и лишь после вторичного приглашения хозяйки сел на стул. Зинаида Дмитриевна, видя, что гость не знает, с чего начать разговор, заговорила первая.
-     С вашей стороны очень любезно, Андрей Григорьевич, что вы навестили меня.
Андрей взглянул ей в лицо и почувствовал, что его неловкость исчезла.
Ему показалось, что он уже давно знаком с этой девушкой со смелыми глазами и милой застенчивой улыбкой.
-     Я приехал к вам, Зинаида Дмитриевна, по просьбе Наталки. Вы хотели меня видеть?
-     Очень. Я так много о вас слышала.
-     От кого?
-     От Наталки и от станичников. Ведь вас знают даже ребятишки.
-     Я вам не помешал?
-     Нисколько. Мне немного нездоровится, лежать надоело, читать тоже.
-     У вас целая библиотека.
-     Вы любите книги?
- Читать-то я люблю, да мало приходилось...
-     Заходите ко мне, я вам буду давать книги.
-     Спасибо.
-     Что вас интересует?
-     Выберите сами, Зинаида Дмитриевна, я ведь почти ничего не читал.
-     Вы не притворяйтесь таким неуком, Андрей Григорьевич, я слышала вашу речь на площади. Замечательная речь!
Андрей посмотрел на нее недоверчиво: он не знал, шутит она или говорит серьезно.
-     Какая уж там речь...- он стал рассматривать корешки книг на этажерке.
-     Я вам дам пока "Войну и мир" Толстого, хорошо?
-     Я читал, Зинаида Дмитриевна, когда курсантом был, "Войну и мир", "Анну Каренину" и "Воскресение".
-     А говорите - ничего не читали. Ну, тогда я дам вам "Тараса Бульбу".
-     Тоже читал. Очень понравилось. Дайте мне, если есть у вас, "Мертвые души" - начал читать, да не кончил, досрочный выпуск помешал...
-     А Пушкина и Лермонтова читали?
-     Читал... В лазарете, в Орле... врач один давал. Люблю читать, когда время есть, а вот писать почти не умею: что ни слово, то и ошибка.
-     Хотите, я вам помогу? Я с Наталкой занимаюсь и с вами буду.
-     Наталка учится?
-     О, она у меня прилежная. Книги запоем читает.
-     Вот она какая, а мне не сознается. То-то она меня все к вам отсылает.
-     Это я ее просила прислать. У меня к вам один вопрос есть.
-     Говорите.
-     Скажите, Андрей Григорьевич, вы Сухенко хорошо знаете? Он как-то мне говорил, что вы с ним друзья.
-     Волки в степи с ним друзья, а не я,- вырвалось горячо у Андрея. Зинаида Дмитриевна вздрогнула и побледнела.
-     За что, за что вы его так?..
Андрей увидел слезы на ее глазах,
-     Простите, Зинаида Дмитриевна, за грубость. Вы его... вы дружите с ним?..
-     Может быть. Вы что-то плохое про него знаете, да?
-     Почти ничего.
Андрею стало жаль учительницу. Он не выдержал ее молящего взора и встал. "Надо же было ей с таким негодяем встретиться!" - подумал Андрей. Он не знал, что ему теперь делать, и стоял перед учительницей молча и смущенно.
-     Простите, Зинаида Дмитриевна, но я не знал, что вы его друг, иначе я не сказал бы вам этого. Рассказать же больше я не могу... да и нечего.
Она тоже встала.
-     Вот видите, вы сами говорите что нечего. Вы его,
очевидно, не любите потому, что он был офицером?
-     Может быть... Прощайте.
Андрей протянул учительнице руку. Она грустно улыбнулась.
-     До свидания. Пришел, расстроил и уходит... Заходите, будем заниматься.
Андрей вышел на улицу и вытер рукавом черкески лоб.
-     Фу, как в баке побывал!..
Он вспомнил, что не взял книгу, но лишь махнул рукой и, сев в тачанку, поехал в ревком.

2

В ревкоме Андрея ожидал фельдъегерь из Ейска с секретным пакетом.
Андрей принял пакет, сел к столу и стал читать. По мере чтения лицо его все больше бледнело, а под левым глазом судорожно забилась синяя жилка. Дочитав бумагу до конца и перечитав внимательно вновь, он с отвращением отшвырнул от себя. Потом бросился к телефону.
- Гарнизон! Да, да, дайте гарнизон! Позовите сейчас же Хмеля. Это ты, Семен? Немедленно приходи в ревком. Скорей! Сейчас же!..
Через несколько минут в кабинет вбежал Хмель. Позади него встали четверо казаков с винтовками. С улицы и со стороны двора доносились стук копыт и звуки отрывистой команды.
Хмель бросился к Андрею.
-     В чем дело? Что с тобой? Я думал, что у тебя Сухенко, случилось что-нибудь... Я дежурную сотню в ружье поднял... Фу... и напугал же ты меня!
Хмель движением руки отпустил бойцов. Потом подошел к Андрею.
-     Э-э, брат, да на тебе лица нет!
Андрей взял со стола полученную бумагу и протянул ее Хмелю.
-     Читай.
Хмель читал медленно, шевеля губами. Время от времени он вздыхал и ругался. Дочитав до конца, повернулся к Андрею и хриплым голосом, но внешне спокойно проговорил:
-     Стало быть, меня обвиняют в бандитизме, а тебя - в формировании банд,- под видом гарнизона, - и в сочувствии генералу Врангелю. А цена нам, выходит, одна... обоих к стенке... Не иначе, как этот Сухенко зробил?
- Сухенко или кто другой, а ехать надо.
-     Обоим?
-     Нет, один поеду.
-     Почему - один? Ведь мы оба сняты с работы и
отзываемся в Ейск. Мне приказано сдать дела начальнику сухенковской конвойной сотни, а тебе - просто явиться в Ейск. А там нас, наверно, арестуют.
-     Ну, знаешь, я не Ейском на работу прислан. Примешь от меня ревком и смотри... дел без меня никому не сдавай, слышишь?
-     Слышу.
-     Собрание коммунистов проведешь сам. Роту организуйте немедленно. После собрания собери бюро ячейки и объясни там все. Если я через двое суток не вернусь, шли верного человека в Ростов с письмом к председателю Бюро ЦК... Письмо я сейчас напишу, - Андрей подошел к столу и, наклонившись, начал писать.
-     Гарнизон держи в боевой готовности. Расследование по делу об убийстве хорунжего закончил?
-     Почти.
-     Кто убил?
-     Свои, сухенковские... И, полагать надо,- по приказанию Сухенко. Или хорунжий слишком много знал и был опасен, или для провокации его кокнули, чтобы свалить дело на наших ребят.
-     Сообщи об этом немедленно Ростовской Ч К. Материал пошли с комвзвода Кравцовым. Дай ему для охраны несколько хлопцев.
Андрей кончил писать.
-     Запечатаешь письмо сам. Ну, прощай... Будь осторожен! За Сухенко следи в оба. Если возвратится комиссар бригады, расскажешь ему все и поступишь в его распоряжение.
-     А если Сухенко вздумает разоружить гарнизон?
-     С боем отступай по направлению Кущевки.

3

Тщедушный, с рассыпанными по всему лицу веснушками парень с отчаянием отложил в сторону ручку.
-     Я же вам говорю, что председателя сегодня не будет. Понимаете, не будет! А ты, сосунок, не горячись. Я ведь тебя спрашиваю, где мне его найти. Дело у меня такое, что ждать нельзя.
Андрей снял бурку и бросил ее на стол. Парень хотел обидеться, но, взглянув еще раз на Андрея, заметил орден Красного Знамени, приколотый выше чеканных газырей, и кривую вызолоченную саблю. Он резко изменил тон.
-     Да вы кто будете?
-     Комбриг Семенной.
-     Простите. Я сейчас доложу... - Он вскочил со стула и скрылся за дверью кабинета.
-     Председатель просит к себе.
Андрей быстро прошел в кабинет.
За огромным столом, заваленным бумагами, сидела немолодая женщина со стриженными черными волосами. Она, не дав ему произнести ни слова, укоризненно проговорила:
-     Ай-я-яй, товарищ Семенной! Сколько времени уже работаешь и ни разу не заглянул ко мне. Разве так можно?..
Андрей подошел к столу и положил полученную им из Ейска бумагу.
- Ты подписала?
-     Я должна была подписать этот приказ.
-     Даже должна?
-     Да. Сядь, Семенной. Ты пойми, что собранные тобой сотни почти поголовно состоят из вчерашних бандитов. И это в то время, когда мы стоим перед выступлением Врангеля... Твои сотни надо немедленно разоружить. Потом... этот твой Хмель, ведь он, разъезжая по хуторам, грабил казаков...
-     Довольно! Мне теперь все понятно... Ты это дело сама расследовала?
-     У меня есть данные, им нельзя не верить.
-     Письма куркулей, в которых они жалуются на "бандита" Хмеля?
-     Хотя бы и так.
-     А ты интересовалась, почему Сухенко не выполняет приказа командующего о выступлении на фронт?
-     Потому, что дожидается отмены этого приказа. Я сама послала письмо в Ростов с просьбой хотя бы временно задержать бригаду на Кубани... Уж не на твои ли банды прикажешь рассчитывать?
-     Значит, гарнизон разоружить, Хмеля - к стенке, а меня снять с работы и отдать под суд?
-     Совершенно верно. Только тебя мы пощадим. Ты будешь направлен в другую станицу военным комиссаром.
-     Никуда ты меня не переведешь, а Хмеля я вам не отдам - ни тебе, ни Сухенко.
-     Как это понимать?
-     Очень просто. Я ведь не только председатель ревкома, а и председатель комиссии по борьбе с бандитизмом и прислан на работу не Ейском, а по решению Юго-Восточного бюро ЦК партии. Гарнизон я разоружать не позволю и сегодня же выезжаю с докладом в Ростов. У меня есть данные считать твоего Сухенко изменником и требовать немедленного его ареста.
-     Не верю этому. У тебя с Сухенко личные счеты. Я уже дала ему разрешение разоружить гарнизон и арестовать Хмеля.
-     А... так ты вот как?!
Андрей сделал движение к столу. Потом, быстро овладев собой, повернулся и вышел из кабинета, хлопнув дверью. Он прошел мимо изумленного паренька, бросив ему на ходу:
- Председательше своей воды дай, а то злякалась она...
Выйдя на улицу, задумался: "Куда идти? В уком - бесполезно. Очевидно, у них тут все согласовано, и пока докажешь им свою правоту, они, пожалуй, разоружат мои сотни и, чего доброго, пустят в расход Хмеля... Гм, пожалуй, погорячился я, напугал... Ну, сама виновата: беляку, золотопогоннику, поверила с первого слова, а ему, Семенному, веры нет. Что же делать? Подчиниться? Предоставить свободу действий генералу Алгину и всем его полковникам, засевшим в плавнях? Нет, нельзя этого... Фу, черт, голова кругом идет! А Хмель? Неужели отдать им старого боевого товарища, ни в чем не повинного?... Надо немедленно ехать в Ростов..."
Но уехать, бросив Хмеля и гарнизон на произвол Сухенко, Андрей не мог. Уже на вокзале он решил возвратиться в станицу, вместе с гарнизоном с боем отходить на Кущевку и, оставив там гарнизон, выехать самому в Ростов для доклада бюро ЦК РКП (б).
В Староминскую Андрей приехал ночью. Пройдя пешком пустынные улицы, он уже подходил к воротам Хмеля, когда услышал сзади себя конский топот. Андрей перепрыгнул через забор и притаился за большим кустом шиповника.
Мимо шагом проехала группа всадников. Один из них, высокого роста, громко говорил ехавшему с ним рядом казаку:
- Митька, доедем до провулка, возьмешь пять хлопцев и паняй с ними на вокзал, смени Маклушку. Да слышал, что есаул сказывал? Ежели Семенной приедет, зараз арестуй его и гони в штаб.
"Хорошо, что я догадался около семафора спрыгнуть,- подумал Андрей.- А хлопцы эти - с сухенковской бригады, не иначе". Выждав, когда всадники скрылись в переулке, Андрей оглянулся и только тогда заметил, что на месте дома Семена Хмеля лежит груда обгорелого мусора, а посреди нее торчит полуразрушенная печь. Сердце сжала боль. Он в нерешительности подошел ближе, не зная, что предпринять. "Идти в гарнизон опасно. Могут перевстреть сухенковцы - и тогда конец... Хмель, очевидно, уже арестован. Но где же Наталка, неужели арестовали и ее?.. - Андрей вздрогнул. - И почему тот, высокий, говорил о каком-то есауле, - видимо, своем начальнике? Неужели Сухенко поднял восстание? Нет, на это он сейчас едва ли пойдет". Мучаясь сомнениями, Андрей вспомнил вдруг об учительнице. У нее он, может быть, узнает о судьбе Наталки, узнает и то, что произошло в станице в его отсутствие.
Он прошел в сад, осторожно пролез сквозь колючки жерделовых деревьев, посаженных вместо изгороди со стороны переулка, и, держась в тени заборов, направился к школе.

4

Зинаида Дмитриевна, закрыв книгу, с беспокойством прислушалась: в окно ее комнаты кто-то стукнул. Стук был слабый и нерешительный, и Зинаиде Дмитриевне сперва показалось, что это ударился в стекло майский жук. Но вот стук повторился, на этот раз сильнее. Учительница встала и боязливо подошла к окну.
Ничего не разглядев через стекло - ночь была темная, Зинаида Дмитриевна, набравшись храбрости, щелкнула задвижкой и распахнула окно настежь.
-     Кто там?...- шепотом спросила она.
-     Это я, Семенной...
-     Андрей Григорьевич, вы?!
-     Тише!.. К вам можно?
-     Можно, можно, ах, боже мой! - она метнулась к двери, чтобы впустить Андрея.
-     Не надо... Я - в окно.
Андрей схватился за подоконник и прыгнул в комнату. Затворив окно, повернулся к учительнице. Прижав руку к сердцу, она сказала взволнованно:
-     Андрей Григорьевич, зачем вы возвратились в станицу? Вас ищут и если поймают,- вы погибли. Вам надо ехать в Ростов.
Андрей взял ее за руку.
-     Успокойтесь, им не поймать меня... Я только что из Ейска, ничего еще не знаю, как и что в станице. Что тут произошло с Хмелем и Наталкой?
Зинаида Дмитриевна приложила палец к губам и показала глазами на свою кровать в углу за двумя книжными этажерками. Андрей увидел на кровати спящую Наталку...
-     Наталка!
-     Ваш ординарец привел ее.
- А Хмель?
- Должно быть, убит. Я видела, когда его вели по улице и били прикладами. Какой ужас!
Учительница закрыла лицо руками и заплакала. Андрей побледнел. "Опоздал! Да и что я мог бы сделать?! Эх, Семен, Семен!"
Андрей осторожно отвел руки Зинаиды Дмитриевны от ее лица.
-     Не надо плакать... Расскажите мне все, что знаете.
-     Сегодня утром они арестовали Хмеля и сожгли его дом. В станице поднялась перестрелка между вашим гарнизоном и казаками Сухенко. Ваши ушли из станицы. А кто не успел отступить, с того тут же, на улице, срывали оружие, одежду и рубили шашками. - Зинаида
Дмитриевна опять заплакала. - Вы должны бежать, Андрей Григорьевич! Они вас хотят убить.
-     А вы откуда знаете?
-     Приходил Сухенко и говорил, что вы и Хмель - бандиты, и весь гарнизон ваш - бандитский, и что вы уже приговорены к расстрелу.
-     Быстро!- усмехнулся Андрей.- А вы, вы-то поверили?
-     Сначала - да, а потом, когда ваш ординарец привел Наталку, и они рассказали мне о вас все, я поняла, что Сухенко - ужасный человек... Я очень боюсь, чтобы он не пришел ко мне.
-     А Тимка еще зайдет сюда?
-     Не знаю... он не говорил. Может быть, его тоже убили.
-     Ну, его-то вряд ли убьют...- И тут же с горечью подумал: "Пропал теперь мой Ураган".- Ну, мне пора, Зинаида Дмитриевна. Попытаюсь пробиться в Ростов.
-     Они вас поймают.
-     Здесь, на квартире, они меня поймают наверняка, а на улице,- еще посмотрим. Сейчас ведь ночь темная...
-     Как же вы проберетесь в Ростов?
-     Постараюсь достать лошадь, доеду до Кущевки, а там - поездом.
Андрей простился с Зинаидой Дмитриевной, бесшумно перепрыгнул через окно и как бы растаял в ночной темноте.
Об отъезде председателя в Ейск Тимка узнал утром, придя в гарнизон.
Он пошел в конюшню и стал отвязывать Урагана.
-     Зачем берешь коня?
Тимка обернулся,- за его спиной стоял дежурный по конюшне.
-     На речку купать, дядя Миша.
-     Иди к дежурному по гарнизону. Возьми разрешение.
-     Какое разрешение?
-     "Какое, какое"! Сказано - иди за разрешением, вот и все.
Тимка пошел к дежурному по гарнизону, но тот без Семена Хмеля наотрез отказался дать пропуск. Немного озадаченный, Тимка решил выкупать во дворе своего коня и Урагана. Заведя их потом в конюшню, он насыпал им золотистого ячменя и побежал домой.
Дома, вот уже с неделю, болел племянник, и Тимка все свое свободное время просиживал у его маленькой кроватки. Войдя в кухню, он увидел брата.
-     Приехал?!
Брат дружески кивнул Тимке головой и принялся снова чистить сапоги.
-     Как дела-то, доктор сегодня будет?
-     Обещал к вечеру. Да Павлику уже лучше...
-     Давно вернулся?
-     Вчера только. Переночевал в лагере - и сюда...
У самого Врангеля был.
-     Да ну?
-     Вот тебе и ну.
-     Видел его?
-     Это барона-то,- брат с минуту помолчал, усердно махая щеткой, потом небрежно бросил через плечо:
-     Завтракали вместе.
-     Вре-е-е-ешь?!
-     Не веришь, не надо...
С улицы донеслись винтовочные выстрелы. Тимка бросился к окну.
-     Что это?!
-     Чего перелякался? Это Сухенко разоружает гарнизон Хмеля.
-     Восстание?
-     Ну, пока нет. Сегодня Сухенко действует по приказу отдельского ревкома.
Тимка, не дослушав брата, сорвал со стены карабин и выскочил из кухни.
-     Куда ты? Вернись! - Но Тимка уже бежал опрометью через двор к воротам. Он спешил к дому Семена Хмеля. Какое-то чутье подсказывало ему, что нельзя в такие минуты бросать Наталку одну.
Пробегая мимо ревкома, Тимка увидел, что группа гарнизонцев, засев в доме, отстреливается от казаков Сухенко, окруживших здание. Тимка свернул в переулок и побежал еще быстрее. Стрельба усиливалась с каждой минутой, выстрелы раздавались уже по всей станице. Вскоре с ними слились со стороны площади резкие пулеметные очереди.
Тимка не понимал, что делается вокруг него. Он помнил в этот миг лишь о Наталке и о том, что она одна в доме.
Но вот и знакомый забор из накрашенных досок. Тимка, задыхаясь от быстрого бега, остановился около ворот. Во дворе толкалось несколько казаков. Двое из них стучали прикладами в запертую дверь, остальные заглядывали в окна и бродили по саду.
-     Вам здесь чего нужно? - Тимка старался говорить громко и уверенно.
Один из казаков подошел к Тимке и, с жадностью посмотрев на серебряные ножны его шашки, спросил:
-     А тебе какое дело, щенок? Ты что - гарнизонец?
Тимка побледнел от злобы.
-     Я тебе не щенок, а урядник и личный ординарец генерала Алгина, а за щенка - получи! - он размахнулся, ударил казака по уху и, не давая ему опомниться, крикнул:
-     Как стоишь, сучий сын?!
Казак растерялся. Он не знал - то ли ему броситься на Тимку, то ли встать перед ним во фронт. Другие казаки с интересом наблюдали за Тимкой и своим товарищем. Наконец один из них крикнул:
-     Эй, господин урядник, скажи, кто такой генерал Алгин?
Тимка, не смущаясь, ответил:
-     Вот когда он прикажет отодрать вас шомполами, тогда вы его на всю жизнь запомните.
Угроза подействовала. Казаки уже готовы были
убраться со двора, когда двое бродивших по саду, подойдя к Тимке, крикнули:
- Да ведь это председательский денщик! Чего вы, дураки, уши развесили?.. А ну, бросай на землю винтовку, ну, живо!
Тимка отступил на шаг и клацнул затвором. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы во двор не въехала группа всадников.
-     Что тут происходит?
- Так что, господин есаул, председательского денщика поймали.
Тимка исподлобья посмотрел на командира и узнал в нем есаула конвойной сотни, раза два навещавшего его брата у них в доме. Сотник тоже узнал Тимку и дружески кивнул ему головой. Потом сурово взглянул на казаков.
-     Не смейте трогать его. Что вы тут делаете? Марш отсюда!
Казаки моментально исчезли. Есаул обернулся к Тимке.
-     А ты как сюда попал?
Тимка умоляюще посмотрел на сотника:
-     Господин есаул... невеста моя тут...
-     Невеста?! Почему ж она здесь, ведь это дом Хмеля?..
-     Сестра его...
-     А-а...- Есаул посмотрел на Тимку, потом вынул часы.
-     Через полчаса я приеду сюда снова. Чтобы к этому времени никакой невесты здесь не было. Понял?
-     Понял! Спасибо...
Есаул, не дослушав, повернул коня.
Когда всадники скрылись за углом улицы, Тимка бросился к дому и застучал кулаками в дверь.
В сенях раздались легкие шаги, затем грохнул о косяк дверной болт, и дверь отворилась. На пороге стояла Наталка с растрепанными волосами и мокрым от слез лицом.
-     Тимка! - она обвила его шею руками и тихо, по-
детски заплакала.
Тимка растерялся. Он гладил Наталку по волосам и говорил что-то утешающее. Потом, вспомнив свой разговор с есаулом, заторопился.
-     Наталка, не плачь, уходить отсюда надо. Собирай свои вещи да бежим.
Наталка сразу не поняла:
-     Куда бежим, ты про что, Тимка? Его убили? - И она снова заплакала. Тимка, поняв, что она спрашивает про брата, соврал:
-     Живой он, в ревкоме арестованный сидит. Бежим, а то сейчас опять сухенковцы приедут, бежим, Наталка.
-     Что это, Тимка,- восстание?
-     Не знаю сам. Бежать надо.
Он помог ей собрать в узел ее платья и, накинув на нее бурку Хмеля, вывел со двора.
-     Тимка, а как же корова, а дом?
Но он не ответил и только крепче сжал ее руку.
Тимка сперва хотел отвести Наталку к себе домой, но потом передумал и направился к школе. "Попрошу учительницу, чтоб спрятала у себя Наталку"
6

Зинаида Дмитриевна с радостью согласилась укрыть Наталку. Со слезами на глазах она утешала, как могла, плачущую девушку. Потом они сели на кровать и плакали обе.
Когда Наталка и учительница немного успокоились, Тимка наскоро рассказал им об отъезде председателя и разоружении гарнизона. Тимка путался во взаимоотношениях Сухенко с генералом Алгиным и не желал рассказывать всего, чтобы не выдать ни себя, ни Сухенко. Но все же кое в чем он проговорился. По его сбивчивому рассказу выходило, что Сухенко хотел поднять восстание, но потом, получив приказ Ейского ревкома, разоружает гарнизон, как якобы врангелевский, будучи в действительности сам врангелевцем.
Зинаида Дмитриевна поняла, что Сухенко лгал, когда уверял ее, что Семенной - бандит. Бандитом и предателем оказался он сам. Это сильно взволновало Зинаиду Дмитриевну, и она снова заплакала, а Тимка, чувствуя, что и сам готов разреветься, выскользнул из комнаты.
...Тимка шел по станице, сам не зная куда. Перестрелка не прекращалась, но сейчас она слышалась уже с окраин станицы. Незаметно для себя Тимка подошел к улице, где жил Семен Хмель, и увидел столб дыма и толпу народа. "Хату спалили",- догадался он и побрел к гарнизону.
На базарной площади к нему подошли двое рослых конвойцев. Один из них грубо схватил Тимку за плечо, а другой хотел сорвать оружие. Тимка сначала оцепенел от неожиданности, потом бешенство захлестнуло его. Не помня себя, он выхватил кинжал и резанул по руке державшего его конвойца. Потом хотел броситься на другого, но, ошеломленный ударом кулака по виску, упал на землю. Его, наверное, зарубили бы, но в это время на площадь выехал небольшой отряд гаевцев под командой Георгия Шеремета. Гаевцы жестоко избили конвойцев и освободили Тимку.
За гаевцами тянулся обоз: по приказу генерала Алгина, увозили в плавни оружие, снаряжение и имущество гарнизона. Были в обозе и подводы, груженные мукой, салом, пшеном и другими продуктами, наскоро собранными среди зажиточных казаков станицы. На последних двух подводах везли связанных казаков, перебежавших из отряда Гая в гарнизонную сотню.
Как только отряд гаевцев достиг конца площади, избитые и лежавшие на земле конвойцы поднялись и открыли стрельбу по отряду. Обоз остановился.
Со стороны ревкома вылетел, на галопе, отряд конвойцев с офицерами во главе. В воздухе засверкали клинки. Шеремет пропел команду, и гаевцы стали срывать из-за плеч винтовки. На одной из подвод, груженной бурками, появился тупорылый пулемет. "Быть драке!" - подумал Тимка. Он вскарабкался на подводу и лег рядом с пулеметчиком. Георгий Шеремет, держа офицерский карабин, помчался навстречу отряду, задержавшемуся возле избитых конвойцев.
Офицеры съехались. Тимка видел, как командир отряда шашкой указывал на избитых конвойцев, о чем-то спрашивая его брата. Шеремет что-то ему объяснял и показывал карабином то на стоящих тут же конвойцев, то на обоз.
Но вот офицер конвойцев бросил в ножны шашку и крикнул что-то своим людям. Четверо из них спрыгнули с лошадей и разоружили нападавших на Тимку конвойцев, а офицер вытянул плетью того самого, который ударил кулаком Тимку по голове.
-     Вот это здорово! - прошептал Тимка.
Вскоре к нему подъехал брат.
-     Ну, ты, тигренок, слазь и иди в гарнизон, тебя
больше никто не тронет. На коне Семенного теперь будет ездить сам генерал. Смотри, никому председательского коня не отдавай. И своего - тоже. А дня через два приведешь коней на хутор Деркачихи.
Тимка спрыгнул с подводы и направился к гарнизону. Дойдя до ворот, осторожно заглянул во двор. Конвойцы и казаки Запорожского полка, выведя лошадей гарнизона на коновязь, дожидались, пока офицеры не распределят коней по сотням.
Тимка подошел ближе. Урагана и Котенка на коновязи не было. Он направился в конюшню, надеясь найти их там. В сумраке конюшни Тимка увидел, как огромного роста конвоец, сняв его седло, собирается седлать Котенка. Ураган стоял в соседнем стойле.
Тимка, не задумываясь, подскочил к конвойцу и уцепился за седло:
-     Не замай коня! Своего надо иметь!
Конвоец бросил седло и схватил Тимку за горло.
-     Хлопцы, сюда! Гарнизонца поймал!
В конюшню вбежали казаки конвойной сотни. У Тимки потемнело в глазах. Как сквозь сон, он услышал чей-то властный голос:
-     Отставить! Это урядник из отряда Гая и личный ординарец командующего.
Тимка почувствовал, что железные пальцы конвойца освободили его горло. Он не удержался на ногах и упал навзничь. Карабин, висевший у него за спиной, больно ударил его по затылку. Котенок, напуганный дракой и падением Тимки, зло прижал уши и лягнул конвойца в грудь. Тот отлетел к противоположному стойлу и дико взвыл. Остальные конвойцы разразились хохотом, а Котенок храпел, прижимал назад уши и перебирал ногами, словно хотел вызвать на бой всю конвойную сотню.
Тимка вскочил на ноги и снял карабин, но его враг и не думал продолжать драку. Охая, он побрел из конюшни. Разошлись и остальные конвойцы. Тимка остался с лошадьми один.
Он кое-как успокоил Котенка, вычистил его и Урагана щеткой и напоил их водой, потом сбегал в кладовую и принес овса. Тут Тимка и сам почувствовал голод. Он достал из кармана горбушку хлеба, припасенную для Котенка, и принялся жевать ее.
Закусив, Тимка погладил Котенка и собрался уходить. "Теперь их никто не тронет",- решил он и подошел к гнедому красавцу Урагану. Конь тихо заржал и ткнулся мордой в протянутую ладонь.
-     Нету у меня ничего, Ураган. Так-то, брат. - Тимка ласково погладил коня по шее и вздохнул.
Ему, Тимке, опасность больше не грозила, но положение было неясное. Он знал только то, что Сухенко не поднимал восстания, а действовал именем Советской власти. Но ведь председатель, Хмель и Бабич были именно этой властью... "Нет, тут что-то не то!" - мучительно пытался понять Тимка.
Если б не Наталка, он оседлал бы коней и уехал бы на хутор к генералу,- там и узнал бы все. Но бросить Наталку одну он не мог. Взять же ее с собой - тоже нельзя...
Тимка растерянно оглянулся на Котенка, словно ожидая от него совета. Но конь жадно ел овес, и Тимка, постояв еще немного, поплелся из конюшни во двор. Там он увидел командира конвойной сотни и подошел к нему.
-     Ну, как? - улыбнулся тот, поглядев на растерянную физиономию Тимки.
-     Господин есаул, прикажите своим хлопцам коней не займать.
-     Каких коней?
-     Председателева и моего. Мне брат сказал, что теперь генерал на председателевом коне будет ездить.
-     Добре. Я сейчас распоряжусь. Ты что, отведешь их на хутор?
-     Приказано отвести... Господин есаул, а большевиков в станице больше не будет?
-     Кто тебе это сказал? И потом вот что: не называй меня есаулом.
-     А как?
-     Я - товарищ командир сотни. Понял?
-     Никак нет.
Есаул засмеялся.
-     Ну, ничего, скоро поймешь... Невесту спрятал?
-     Спрятал, господин есаул.
-     Опять!
-     Виноват: товарищ командир... А что, Хмеля убили?
- В подвале сидит.
-     А Бабич?
-     Ну, тому посчастливилось уйти с остатком гарнизона.
К есаулу подошли офицеры. Тимка побежал к школе.
Он долго стучал в дверь. Открыв наконец, Зинаида Дмитриевна испуганно рассказала ему, что приходили какие-то казаки в белых папахах и делали обыск.
-     Уж ты, пожалуйста, приходи к нам на ночь, а то
опять могут нагрянуть,- просила Тимку учительница.
Тимка, гордый тем, что его считают совсем взрослым и просят у него защиты, снисходительно обещал прийти.
-     Я здесь лягу,- указал он на пол у двери.- Пусть только сунутся!
Наталка, наплакавшись, спала, и Тимка, посмотрев на нее издали, отправился домой, еще раз пообещав непременно прийти на ночь.

7

Соседняя собака, тощая, с лохматой черной шерстью, сидела посреди двора и, подняв свою острую морду кверху, тоскливо смотрела на поднимающийся по небосводу месяц. Время от времени из ее горла вырывался хриплый, тягучий вой.
Тимке снилось, будто он влез на высокий тополь за грачиными яйцами, ветка сломалась, и он сорвался вниз. Он ощутил страх падения и явственно слышал крик грачиной стаи.
Тимка открыл глаза. В комнате было совсем темно и лишь в крайнее окно, сквозь прикрытую ставню, пробивался слабый луч луны. "Ночь",- подумал Тимка.
В хате было тихо. Вдруг его уши резнул горестный собачий вой. "Кукла воет",- подумал Тимка и вспомнил о ее хозяине, зарубленном конвойцами у ворот. Встал в памяти и прошедший день - и тотчас же Тимка вскочил испуганно с кровати: "Проспал! А Наталка и учительница там одни!" - Быстро натянув сапоги, Тимка надел шашку, сунул в карман наган и схватил карабин.
Когда он прибежал к школе, ночь была уже на исходе. Тимка не стал стучать в парадную дверь,- перелез через забор и очутился в школьном дворе.
Дойдя до угла здания, он столкнулся с каким-то казаком и, не успев отскочить, выхватил из кармана наган.
-     Тимка!
-     Товарищ председатель, вы?!
Андрей схватил Тимку за руку и увлек его в школьный сад. Они сели на скамейку под шелковицей. Тимка не спускал с Семенного изумленных глаз. Тот заговорил первым.
-     Хмель убит?
-     Нет, он в подвале...
-     Ты что, прячешься?
-     Вчера два раза убить меня хотели...
-     И тебе, значит, досталось? Урагана забрали?
-     В конюшне стоит...
Андрей задумался.
-     Товарищ председатель, вы теперь не большевик?
-     Что?.. Откуда ты взял?
-     Большевики арестовать вас велели. Вы к Алгину бегите: он вас своим помощником сделает.
Тимка выпалил сразу все, что его мучило, и теперь с нетерпением ждал ответа председателя. Андрей невесело засмеялся.
-     Ну, этого-то он не дождется!
-     А куда же пойдете? Большевики вас убьют, а к генералу не хотите.
-     Алгин хочет меня убить, а не большевики.
-     А мне есаул сказал, что Сухенко от большевиков приказ получил...
-     Какой есаул? - перебил Андрей.
Тимка закусил губу.
-     Ну, как его... командир конвойной сотни.
-     Это ложь, выдумки Сухенко вместе с генералом,- глухо проговорил Андрей.
Тимка видел, что председатель сильно расстроен, и не знал, что ему делать. Ему казалось, что наступила минута, когда председателя можно навсегда помирить с его братом, с есаулом Гаем и Дрофой, но он не знал, как это сделать, и мучился, что вот время уходит, а он так ничего и не сумеет объяснить этому недавно такому властному, а теперь беспомощному, словно ребенок, человеку.
Андрей долго колебался. Потом, решившись, наконец, тихо спросил:
-     Тимка, хочешь помочь мне?
-     Хочу,- вырвалось у Тимки.
-     Выкради мне Урагана.
Тимка задумался. Ему ничего не стоило пойти в конюшню и, под предлогом увода лошадей на хутор, забрать Урагана и Котенка... "Но что задумал председатель? Куда он хочет ехать?"
Тимка осторожно спросил:
-     Далеко ехать?
-     В Кущевку.
-     В Кущевку?
-     Ну да, а оттуда в Ростов!
-     Вас арестуют!
-     Ну нет. Если только я доберусь до Ростова, то
буду спасен и, может, Хмеля удастся выручить.
Тимка решился. "Черт с ним,- подумал он про генерала. - Что-нибудь сбрешу, а председателя и дядю Семена спасти нужно. Вот Наталка обрадуется, если удастся!"
Тимка встал.
-     Вы, товарищ председатель, пробирайтесь к старому ветряку, а я вам туда коня приведу.
-     А сумеешь?
-     Будьте покойны!
-     Ну, смотри, не попадись.
-     Мигом обоих выкраду.
-     Да мне одного Урагана.
-     А я на ком поеду? Ведь вам до Кущевки, там вы поездом, а Урагана на кого бросите?
Андрей был тронут. Он взволнованно обнял Тимку.
-     Спасибо! Беги, буду ждать.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

-     Кто вам дал право решать такие вопросы?!
-     Но, товарищ председатель, уком...
-     Нет, я тебя спрашиваю, кто вам дал такие права?! Ты знаешь, что тысячи казаков, мобилизованных в прошлые годы белыми, скрываются от нас в плавнях?
Кто они,- враги наши? Нет! Их только обманом удерживают офицеры в плавнях. И вот теперь, когда Польша начала с нами войну, когда Врангель готовит нам удар в спину, этих людей снова хотят использовать против нас. При их помощи Врангель надеется захватить Кубань. Неужели это не ясно? Наша задача - вырвать этих людей из лап офицерских... А что получилось? Партия послала в самый центр готовящегося восстания комбрига Семенного с особыми полномочиями и заданиями, а отдельский ревком, вместо помощи, всячески мешает ему выполнять задания партии.
-     Товарищ председатель...
-     Партия знала, кого посылала на такую работу.
Семенной - казак, он известен на Кубани, ему верят, за ним пойдут. И действительно, только что он приехал, как казаки стали выходить из плавней. У вас там был полнейший развал советской и партийной работы, в гарнизоне и ревкоме сидели заклятые враги Советской власти. Семенной выгнал их оттуда,- и в работе сразу получился перелом.
-     Я вижу, что Семенной - в большем почете у бюро. Ему верят, а мне...
-     Я слушал около часа твою болтовню, слушал, как
ты обливала грязью человека, которого совсем не знаешь, и, по твоим же словам, видела всего раз.
-     Этот человек - бандит. Он сбежал с остатками своей банды в плавни. Ты не дал мне всего сказать... Его надо расстрелять. И чем скорее, тем лучше.
-     И поручить это дело Сухенко?
-     Хотя бы и ему... Вот последнее донесение Сухенко,
слушай: "Бывший председатель ревкома Семенной, боясь ареста, перебежал с группой своего конвоя к половнику Дрофе..."
-     Ложь!
-     Нет, правда!
-     Ты ручаешься за это?
-     Вполне.
-     Хорошо. Довольно я слушал всякий вздор!
Председатель надавил пуговицу звонка, и тотчас в дверях появился секретарь.
-     Позовите сюда командира из бригады Сухенко.
В комнату вошел высокий молодой казак, почти мальчик, и вытянулся.
-     Подойдите сюда!.. Вот командир взвода той сотни, которой командовал Грицай, убитый по распоряжению Сухенко... Он привез мне совсем другие сведения.
Он сообщил о сговоре Сухенко с генералом Алгиным и Бароном Врангелем.
И, обратившись к комвзвода, председатель спросил:
- Скажите, товарищ командир, обсуждался ли бывшими товарищами вопрос о восстании бригады?
-     Да, это было в день убийства хорунжего Грицая.
-     Мотивы убийства вам известны?
-     Он был против восстания и требовал, чтобы бригада пошла на польский фронт. За это Сухенко приказал своему адъютанту застрелить его.
- А расстрел заложников тоже заранее обсуждался?
-     За несколько дней до этого. На совещании у священника Кирилла. Заложники были расстреляны по инициативе и приказанию генерала Алгина.
-     Откуда вам все это известно?
-     Через моего брата - командира конвойной сотни.
-     Скажите, кто такой генерал Алгин?
-     Он прислан бароном Врангелем с полномочиями командующего повстанческими войсками на Кубани.
-     Бригада Сухенко входит в эти войска?
- Да.
-     Где работал генерал Алгин по приезде от Врангеля?
-     В Староминском ревкоме.
-     С кем он там был связан?
-     Со своим адъютантом, есаулом Петровым, бывшим тогда начальником гарнизона.
-     Вам известно, кто расстрелял заложников?
-     Петров.
-     То есть, адъютант генерала Алгина?.. Скажите, переход бригады, вернее, ее командного состава, был неискренним?
-     Переход на сторону Советской власти был вынужденным и, по словам Сухенко и начальника штаба, временным.
-     Довольно. Идите, командир... Ну, что ты теперь скажешь?.. Что ж ты молчишь? Травить Семенного в угоду белогвардейцам - на это ты легко идешь. Этот человек отдал революции всего себя, все, что ему было дорого. Ну, больше мне не о чем с тобой разговаривать. Сегодня на нашем бюро я поставлю вопрос о твоем пребывании в партии.
Дверь отворилась, в кабинет просунулась сияющая физиономия секретаря.
-     Товарищ Семенной просит принять его.
-     Семенной?! Как нельзя более кстати. Зови скорей!- и председатель, встав из-за стола, пошел навстречу вошедшему в кабинет Андрею.
-     Я говорил, что такие, как ты, не пропадают. Как хорошо...- и не договорив, он обнял Андрея. Председатель отдельского ревкома, воспользовавшись удобным случаем, выскользнул из кабинета.
Председатель усадил Семенного в кресло и нажал звонок.
-     Товарищ Арон, дай нам что-нибудь закусить... И не пускай ко мне никого... Ну, рассказывай, что случилось.
Андрей вздохнул:
-     Дело дрянь. Староминский гарнизон разогнан, частью перебит. О Каневском гарнизоне ничего не знаю.
Зазвонил телефон. Председатель взял трубку.
-     Слушаю! А, это ты? Да, да... Он уже нашелся. Сидит у меня в кабинете. Ага... Хорошо, сейчас едем.
Председатель повесил трубку и взглянул на Андрея.
- Справлялись о тебе. Сейчас начинается заседание штаба, просят нас с тобой приехать. Там же комиссар сухенковской бригады. Да, чуть не забыл... Твоего "друга", председателя Ейского ревкома, снимаем с работы... и, вероятно, отберем партбилет.
- Ну, она, пожалуй, больше по глупости накрутила... Глупость для коммуниста непростительна. А если речь идет о бывшей правой эсерке, то и подозрительна. Впрочем, разберемся. Сегодня вечером приходи на бюро, послушаешь.

2

-     Вот, Тимка, ты на своего Котенка жаловался, а он, пожалуй, моему Урагану не уступит. С самой Кущевки на рысях идем, а ему хоть бы что!
Тимка ласково похлопал своего любимца по мокрой шее.
-     Скоро дома будем, товарищ председатель. Тогда мы им отдых дадим. Первым делом, сена получат, а к вечеру в речке их выкупаю и ячменя толченого задам, страсть любят! Ну, а завтра опять в речку - и овса.
-     Мы с тобой, Тимка, овса есть не будем, а вот борща с горьким перцем...
Андрей, не договорив, смолк. Тимка тоже был неразговорчив. Чем ближе они подъезжали к дому, тем тоскливее становилось у него на сердце. От председателя он узнал, что Сухенко отстранен от командования бригадой, привлечен к ответственности и скрывается в плавнях. Тимка чувствовал себя изменником: правда, и отец его, и есаул Гай разрешили ему служить в гарнизоне, но ведь никто не поручал ему помогать председателю ревкома в срыве подготовки восстания, - того восстания, о котором сам он, Тимка, мечтал уже давно и которое вернуло бы ему отца и брата.
Тимка знал, как свирепо расправляются в отрядах с теми, кого заподозрят в сочувствии большевикам. Их раздевают догола, связывают и бросают в топь. Там они, искусанные комарами, медленно тонут в вонючей грязи. А ведь он не только помог председателю добыть коня, но и сопровождал до Кущевки, где ожидал его возвращения, и вот теперь вместе с ним едет назад в Староминскую.
Не по себе было Тимке еще и по другой причине. Дожидаясь в Кущевке возвращения Семенного, он все время толкался на перроне вокзала среди едущих на Западный фронт воинских частей. Из разговоров красноармейцев и ответов на его вопросы Тимка с горечью понял, что слишком слепо верил в победу восстания, что большевики - это не кучка местных комиссаров и командиров, а почти весь народ, и что этот народ, раздавивший целые армии белых генералов, раздавит и повстанческие отряды.
...Темнело. Слева, впереди, показался хутор. Справа тянулась балка, заросшая терновником и камышом. Тимка подозрительно покосился на балку и снял с плеча карабин. Он больше всего боялся теперь встретиться со своими и готов был драться с ними - только бы его не задержали и не отвели в лагерь, где придется держать ответ за помощь Семенному. "Можно, правда, сказать, что вел лошадей на хутор и по дороге встретил председателя... Да только не поверят, собачьи дети".
Когда балка была от них в сотне шагов, из нее вынырнули всадники и галопом направились к ним. Было их с десяток.
"Гаевцы!" - испуганно подумал Тимка. Он до боли стиснул зубы и достал наган. - "Кони заморились, не уйти!" Он посмотрел на Андрея.
- Ваш Ураган посвежее, езжайте, а я их задержу! Но Андрей, тоже заметивший всадников, уже отстегивал с пояса гранату. Неожиданно лицо его осветилось улыбкой:
-     Тимка, да то наши!.. Вон и Бабич на сером коне.
Когда гарнизоновцы с радостными возгласами окружили их, Андрей спросил Бабича:
- Вот это и все?..
- Еще есть, товарищ председатель,- на хуторе шестьдесят человек.
-     За Хмеля ничего не чули?
-     Отбили Хмеля сегодня утром. Капуста со своими хлопцами подследил, когда его, Абрама и еще семь человек на расстрел вели, ну и... выручили.
Андрей облегченно вздохнул и взглянул на Тимку. Тот радостно улыбался. Оба они подумали о Наталке.
-     Ну, хлопцы, едем на ваш хутор, а вечером - до дому.
И Андрей коротко рассказал им о снятии Сухенко и его бегстве в плавни.

3

Начальник штаба бригады, грузный пожилой полковник с пышными черными усами, сопел, поворачивался с боку на бок и никак не мог проснуться.
Андрей стоял в стороне и молча наблюдал, как Бабич и Хмель пытаются разбудить полковника. Наконец он не вытерпел, подошел к кровати и резко тряхнул спящего. Начштаба открыл глаза и приподнялся с кровати.
-     Что?! Что такое?.. Ах, это вы, товарищ Семенной. Что-нибудь случилось?
-     Где Сухенко?
-     Не... не знаю. Он уехал еще до получения приказа об его аресте.
-     Один?
-     Нет, со своей конвойной сотней.
-     Вы приняли командование бригадой?
-     Да, хотя мне ее никто не сдавал.
Ну, это неважно... Приказ о выступлении получили?
-     Да, думаю денька через два выступить.
-     Вы выступите завтра утром.
-     Но, товарищ Семенной...
-     Без "но"! Довольно морочить голову! Или вы выступите, или я арестую весь ваш штаб.
Начштаба постарался изобразить на лице улыбку.
-     Зачем так волноваться, товарищ Семенной? Хорошо. Завтра утром бригада выступит. Вы удовлетворены?
Андрей пошел к двери.
-     Товарищ Семенной, я надеюсь, вы не сердитесь на меня?
Андрей остановился у порога, ответил гневно:
-     Вы разоружили мой гарнизон, вырубили моих бойцов и хотите, чтоб я улыбался и жал вам руку?
-     Мы действовали по распоряжению Ейского ревкома.
-     А сдача оружия и имущества гарнизона бандитам, а попытка расстрела коммунистов - это тоже приказ ревкома?
Начштаба изменился в лице:
-     Я не знал этого. Распоряжался Сухенко.
Но Андрея уже не было в комнате.
Выйдя на улицу, Андрей отослал Хмеля в ревком с приказом выслать патрули на улицы. Потом спросил Бабича:
-     У нас саман есть?
-     Есть, от конюшен осталось.
-     На дом хватит?
-     Ну да, еще останется.
-     Надо будет Семену новую хату поскорее поставить. Ты зайди в ревком, посоветуемся. Да чтобы Семен ничего пока не знал.

4

Накануне возвращения Семенного в Староминскую Сухенко получил письмо от генерала Алгина:
"Обстоятельства резко изменились. Открытое выступление в данный момент немыслимо в условиях, когда еще не все части красных ушли с Кубани и не выяснен точный срок выступления армии барона Врангеля. Наше преждевременное выступление было бы заранее обречено на провал и могло бы сильно повредить общему плану. С другой стороны, нельзя, конечно, допустить увода бригады с Кубани. Поэтому предлагаю вам спрятать пулеметы, патроны и казну в надежные места. Пулеметные тачанки разбросать по хуторам, а людей частью распустить по домам, частью же, по вашему усмотрению, увести с командным составом в гривенские, бриньковские и челбасские плавни, как ближайшие к месту высадки десанта. Перед уходом разоружайте станичные гарнизоны, расстреливайте беспощадно коммунистов и всех, кого найдете нужным. Если удастся поймать живым Семенного, препроводите его ко мне под сильным конвоем".
Прочитав письмо, Сухенко сказал начальнику штаба озабоченным тоном:
-     Очевидно, генерал Алгин еще не знает о здешних событиях. Вот что, Сергей Петрович. Я возьму свою конвойную сотню и выеду на хутор к его превосходительству, а приказ придется выполнять вам.
-     Правильно. Другого выхода нет, Анатолий Николаевич. Езжайте - и да поможет вам бог!

5

Петухи пропели полночь.
Андрей лежал на старом диване в ревкомовском кабинете и старался уснуть.
За окном поднялся ветер. Он промчался по старому саду, налетел на кровлю и хлопнул куском полуоторванного железа. "Ведь говорил же Панасу, чтоб прибил на место..." - подосадовал Андрей. Встав с дивана, он подошел к окну и открыл его.
Темная ночь окутывала станицу. Надвигалась гроза. Со стороны плавней огненными стрелами вспыхивала молния и глухо рокотали далекие еще раскаты грома.
"Нет, так не уснешь... - Андрей снова прилег на диван.- Интересно, о чем сейчас думает его превосходительство? Навряд, чтоб такой старый лисовин решился сейчас на мятеж бригады. А все же чем скорее ее разоружат, тем лучше. Эх, и вытянется у него лицо от такого сюрприза!.. Как хорошо, что хлопцам удалось вырвать арестованных. Вот ежели б поймать Гая, Дрофу да Сухенко с его конвоем... Мы б им устроили поминки по убитым хлопцам!.. Надо будет завтра проверить, как идет постройка новой хаты для Хмеля... И еще: зайти в школу..." - Андрей закрыл глаза, и сейчас же перед ним встал образ черноволосой девушки с большими черными глазами и смеющимся ртом. Андрей снова открыл глаза. "Да нет, чепуха! Не может он, боевой, заслуженный командир, тосковать, словно его ординарец Тимка, по какой-то девчонке... А все-таки тяжело жить бобылем. Одному, со своими думами и мечтами. Вот уже больше года он, молодой, здоровый мужчина, не знает любви и женской ласки... Эх, не об этом тебе, товарищ председатель мечтать надо",- сердится Андрей, стараясь продумать работу ближайших дней. Надо выполнять решение партийного собрания о создании в станице комсомольской ячейки и организации партийно-комсомольской роты. Надо начать вновь формировать гарнизонные сотни, проследить за разоружением сухенковской бригады, попытаться вернуть увезенное оружие и имущество. Да мало ли еще что надо сделать... Сбор хлеба для фронта, помощь семьям, пострадавшим от разгрома гарнизонных сотен...
Андрей решительно встал с дивана. "Нет, видно, не усну! Пойти разве побродить по станице?.." - Андрей надел шашку, маузер, папаху и, набросив на плечи бурку, вышел из кабинета.

6

Зинаиде Дмитриевне тоже не спалось. Она присела к раскрытому окну.
Хороша майская ночь на юге. На черном небе ярко горят звезды, а где-то за школьным садом зловеще ползет, громыхая, грозовая туча, идет приступом на безмятежную тишь, на ночной покой.
Зинаида Дмитриевна нервно ежится при каждом, отдаленном еще, ударе грома. Тяжело чувствовать себя одинокой в такие ночи.
...Наталке приснилось, что ее кто-то зовет. Она открыла глаза, села на кровать и прислушалась. В комнату робко заглядывал месяц, осветив кусок пола и сидящую понуро возле окна Зинаиду Дмитриевну. "Еще не ложилась, тоскует",- подумала Наталка. Она села на кровати, подобрала ноги, обхватив колени руками. Ее черные волосы густыми прядями рассыпались по плечам. "И чего она в нем хорошего нашла, в полковнике том? Губы тонкие, нос длинный, черкесячий, а глаза хоть и красивые, да наглые... Вроде как у сытой кошки".
Наталка быстро соскользнула на пол и подбежала к окну.
- Зинаида Дмитриевна! Тетя Зина! Зиночка, ты плачешь? - Наталка готова была сама разреветься. Она обняла учительницу за шею, тыкалась носом в ее щеку.
У окна мелькнула чья-то тень, и раздался ласковый, немного насмешливый голос:
-     Я думал, они ночью любуются, а они плачут... Тоже - нашли дело...
-     Дядя Андрей! Вот хорошо, что вы пришли.
Наталка весело засмеялась, но, вспомнив, что она в одной рубашке, смутилась и спряталась за учительницу. Андрей подошел к подоконнику.
-     Здравствуйте, Зинаида Дмитриевна! Здравствуй, Цыганенок!
-     Дядя Андре-ей!
-     Чего?
-     Я ж просила...
-     Ну, ладно, больше не буду, Цыганенок.
-     Опять?!
-     Молчу, молчу.
Учительница поспешно вытерла платком лицо и спросила:
-     Что это вы, Андрей Григорьевич, по ночам бродите?
-     Уж больно ночь душная, не спится.
-     Небось по любимой девушке скучаете?
-     Где уж нам, старикам!
-     Что вы, Андрей Григорьевич - то неуком притворялись, а теперь - стариком, что за фантазия?
-     Какая уж там фантазия, Зинаида Дмитриевна?..
Вот послушайте лучше новость. Шел я сейчас по улице, встретил Бабича. Говорит, Сухенко в плавнях объявился. Начальником штаба он теперь у генерала Алгина.
Учительница побледнела и взялась за сердце.
-     Что же теперь с ним будет, Андрей Григорьевич?
-     Мы поймаем - к стенке прислоним. Он нас поймает - в плавнях утопит.
Зинаида Дмитриевна зло посмотрела на Андрея. "И чего он пришел ночью... Похоже, что без ума от этой девочки - Наталки, а она влюблена по уши в его ординарца". Ей сделалось досадно на этого высокого, красивого, но такого чужого ей человека. Захотелось посмеяться над ним, унизить его в глазах Наталки, сделать ему больно.
-     Андрей Григорьевич, я слышала, вы - холостой. Расскажите нам про девушку, которую вы любите.
-     Нет у меня такой девушки, Зинаида Дмитриевна.
-     Потому, должно быть, что вы такой угрюмый, дикий какой-то, неласковый.
-     И вовсе неправда! Дядя Андрей - хороший. А невеселый потому, что его жену белые в плен взяли и замучили. Вот и голова у него седая потому. И еще потому, что он пески проходил и по льду моря Каспийского шел, целая армия там погибла... И он чуть не погиб.
Наталка выпалила все это разом и теперь готова была убежать и спрятаться под одеяло.
Зинаиде Дмитриевне стало совестно. "Какая я дрянная, скверная,- подумала она, но какой-то злой бес толкал ее под руку.- Если нельзя заставить его рассказать про любовь, то пусть споет".
-     Андрей Григорьевич, вы пели когда-нибудь любимой девушке?
Андрей смутился.
-     Давно... А больше вместе с хлопцами.
-     Спойте нам что-нибудь про любовь. Спойте, Андрей Григорьевич.
К ее удивлению, Наталка тоже попросила:
-     Дядя Андрей... заспивайте. Ну, дядя Андрей!
Он засмеялся.
-     Ну, разве для тебя только, Цыганенок! Ты сегодня похожа на русалку, и для тебя даже такой старый казачина, как я, может не выдержать и запеть.
"Ого! Да он, кажется, способен комплименты говорить",- с удивлением подумала учительница. Наталка повторила:
-     Спойте, дядя Андрей...
-     Ну, петь так петь, слушайте...
...В эту ночь не спалось и Семену Хмелю... Он заглянул в конюшню, погладил свою рыжую кобылу, подложил ей сена с клевером. Потом побрел на улицу.
Шел к своему двору. Его вновь и вновь тянуло на то место, где так недавно стояла его хата, где жила его семья. Вот уже и знакомый забор из трех продольных досок. Вот и старые тополя, посаженные еще его дедом. Хмель заторопился, но, увидев, что во дворе суетились какие-то люди, в удивлении и тревоге замер.
Посередине двора Хмель разглядел сложенный штабелями саман и две запряженные парами телеги. Он, крадучись, подошел ближе, и невольные слезы выступили у него на глазах.
-     То ж мои хлопцы хату мне строят...
Хмель незаметно отошел назад и завернул за угол.
- Нет, каковы бисовые хлопцы, втихомолку, значит. То-то сегодня вечером Бабич все ухмылялся, глядючи на меня...
Возвращаясь обратно и проходя мимо дворов, где были расквартированы казаки бригады Сухенко, Семен подумал: "Спят. Интересно, выступит завтра полк из станицы или нет... Почему это Капуста с Каневской не вернулся?.. Ох, скорее бы убирались сухенковцы отсюдова к лешему!.."
Дойдя до угла, он остановился. "Спивает кто-ось... да никак в школе. Надо пойти глянуть".- И, прислушиваясь к песне, направился к одноэтажному зданию.

     Ой, не шуми, явирь, зеленый байраче,
Не плачь, не журися, молодой казаче!
     Ой, не сам я плачу, плачут кари очи,
Не дают покоя ни днем и ни ночью.

"Добре поет, сукин кот! Хотел бы я знать, для кого и кто так старается?" Хмель осторожно перелез забор и, пройдя по-над стеной дома, растерянно остановился.
"Андрей... - он протер кулаком глаза. - Ей-богу, Андрей!"
А Семенной, стоя возле раскрытого окна, пел:

Ой, умру я, мила, а ты будешь жива.
Не забудь, моя мила, дэ моя могила,
Моя могила в край синего моря...

"Учительнице, стало быть, спивает. Ну, що ты будешь робить?! Спивает, щоб я згинув, спивает. Ну и дела!.." - И Хмель, пятясь назад, скрылся в темноте ночи...
Андрей оборвал песню.
-     Вы замечательно поете, Андрей Григорьевич, я никак не ожидала... чтобы такой старый дурень стал орать под окнами песни, словно кочет?
-     Как вам не стыдно! У вас прекрасный баритон.
-     Он, тетя Зина, всегда на себя наговаривает.
Андрей хотел что-то возразить, но Зинаида Дмитриевна перебила:
-     И слушать не хочу!.. Я вижу, что вы очень скрытный человек. А теперь расскажите, за что вам орден дали?
-     Это мне по ошибке.
-     Опять?
-     Ладно, как-нибудь расскажу. Сейчас уж позднее время...
В соседнем дворе пропел петух. Ему отозвался другой, потом третий. Андрей выпрямился.
-     Спать вам пора, уж скоро утро... - И он так же незаметно исчез, как и появился.
-     Странный он какой-то, загадочный,- задумчиво проговорила учительница.
-     И вовсе нет! - живо отозвалась Наталка. - Он хороший и очень добрый.
Зинаида Дмитриевна, не слушая Наталку, продолжала:
-     И знаешь... Он тебя любит.
-     Да и я его очень люблю.
-     Нет, не то! Мне кажется, что он тебя...
Но Наталка не дала Зинаиде Дмитриевне договорить. Обхватив ее руками за шею, она осыпала ее поцелуями, потом подбежала к кровати и спряталась под одеяло. Зинаида Дмитриевна отошла от окна и стала раздеваться. Наталка, смеясь, высунула из-под одеяла голову.
-     Ему барышня нужна образованная, вроде вас. Вот взяли бы да и влюбились в него. Дядя Андрей лучше вашего полковника. Он только кажется строгим.
Зинаида Дмитриевна рассердилась.
-     Брось, Наталка, глупости говорить.
Но Наталка не слушала.
-     И глаза у дяди Андрея голубые, голубые как небо, а у вашего полковника коричневые, как у нашего Букета.
-     Наталка, как тебе не стыдно! Ты хочешь, чтобы я опять заплакала?
-     Ну, не буду, не буду, тетя Зина! Не сердитесь, я глупая...

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Есаул Гай, по приказу полковника Дрофы, вышел из плавней и занял со своим отрядом хутор Деркачихи. В тот же день, к вечеру, туда переехал со своим штабом генерал Алгин.
Хутор был удобен тем, что стоял на пригорке, совсем близко от плавней, и с наблюдательного пункта, устроенного на старом тополе, можно было видеть в бинокль на двадцать верст вокруг. Сам же хутор был укрыт в густом фруктовом саду.
Генерал, несмотря на протесты хозяйки, поселился не в самом доме, а в маленькой пристройке.
Начальником штаба генерал назначил полковника Сухенко и сейчас с нетерпением ожидал его приезда.
Есаул Гай бродил по огромному саду и внимательно осматривал завязи. Сад был старый, но в прекрасном состоянии. Все деревья были окопаны, стволы вымазаны известью, и на каждое был надет воротник из рогожи. Бурьян по всему саду был выполот, а главные дорожки посыпаны песком и обсажены по бокам кустами крыжовника, черной и красной смородины. Оканчивался сад вишневой рощей, за которой рос малинник, доходивший до самой балки.
Недалеко от хутора была речка. Подходила она к самому саду и, огибая его и балку, текла вдаль, туда, где на горизонте виднелось зеленое море плавней. Гай с довольной улыбкой переходил от одного дерева к другому, радуясь будущему урожаю. Побродив по саду, Гай вышел к речке, к тому месту, где она, повертывая в сторону, расширялась, образуя небольшое озеро с песчаной отмелью.
Все озеро было усеяно плавающей птицей. Перемешивались две огромные стаи: одна - белых уток, а другая - белых и серых гусей. Тут же плавали первые утиные и гусиные выводки.
Немного в стороне, ближе к противоположному берегу, густо заросшему камышом, ныряли дикие утки, плавали лыски и водяные курочки, а на самой отмели важно прохаживались белые цапли. Над озером кружились с пронзительным криком чайки.
Гай долго стоял, прислонясь к старому вязу, росшему на полдороге от сада к речке, потом, улыбнувшись, пошел назад. Пройдя садом до амбара, он сел на крылечко, подставив солнцу и легкому ветерку непокрытую голову. Было так приятно греться в солнечных лучах и смотреть на возню маленьких еще совсем желтых цыплят.
Из кухни выглянула голова Деркачихи. Увидев есаула, Деркачиха торопливо поправила прическу и, немного жеманясь, пошла к амбару.
- Вы бы отдохнули перед обедом.
Есаул подвинулся, давая ей возле себя место.
-     День так хорош, что спать никак не хочется. Сядьте, Глафира Степановна, поговорим.
-     О чем говорить-то мне с вами, Виктор Мартынович?.. Необразованная я, едва читать могу.
-     Если даже это так. все-таки вы очень привлекательная... и умная женщина. Ведь таким хозяйством управлять тоже не каждый может.
-     И не говорите, Виктор Мартынович, просто с ног сбиваешься. Тяжело мне без мужа, все одна и одна... - Глафира Степановна кончиком передника вытерла глаз.
-     Да, хозяйство большое. Замуж вам надо. Женщина вы молодая, богатая...
-     Вот этого-то я и боюсь. Полюбишь какого человека, а ему не я нужна буду, а хутор мой... Да и хоть сама я без образования, а за необразованного выходить-то не хочется. Муж-то офицером был, отвыкла я от грубости.
-     Зачем же за необразованного? На вас любой офицер женится.
Есаул придвинулся ближе и взял белую пухлую руку Деркачихи.
-     Вы смотрите, и руки у вас белые да красивые, как у настоящей барыни.
-     Что вы, Виктор Мартынович! Вечно вы шутите.- Глафира Степановна засмеялась.- Пойду я, а то ваши офицеры увидят - еще чего плохое подумают...
Она поднялась и торопливо пошла к дому. Есаул подумал: "Красивая баба, а главное - богатая. С таким хутором, ежели с умом управлять им, жить можно хорошо. А что, если в самом деле жениться на ней? Не век же в холостяках ходить, сорок лет скоро стукнет... Когда выбьем большевиков с Кубани, не пойду я на Ростов наступать. Возьму отпуск и останусь на хуторе..."
Он хозяйским взглядом оглядел двор. "Вот скотный сарай обмазать надо, да и крышу перекрыть, а у дома крылечко новое сделать и ставни покрасить заново... в зеленый цвет. А сад хороший... да, хорош сад! Любил дед Деркач с садом возиться, яблонь одних шестьдесят семь корней... хорошо этак зимой: на дворе вьюга, метель, а ты в чистой комнате сидишь за столом, а на столе перцовочка и гусь жареный с яблоками... Нет, что тут колебаться, ей-богу, женюсь".
Он решительно поднялся. "Пойду сейчас скажу ей об этом... Нет, лучше после... А вдруг кто-нибудь опередит? Нет, пойду-ка я сейчас и скажу: "Глафира Степановна, я всю жизнь мечтал построить хутор и бросить военную жизнь..." Нет, это не годится, лучше так: "Дорогая Глафира Степановна, я с первого раза полюбил..." Нет, опять не то. Ну да ладно, придумаю что-нибудь. Разве выпить для храбрости? Тьфу, черт, да что я, юнкер, что ли? Пойду!"
Деркачиху нашел есаул в спальне. Она только что сняла с постели тюлевую накидку и собиралась лечь. Завидев в дверях высокую фигуру есаула, удивленно вскрикнула:
-     Ой, не заходите, Виктор Мартынович, я в одной нижней юбке!
Но есаул уже вошел в комнату и прикрыл за собой дверь.
-     Глафира Степановна, я человек немолодой, не подхорунжий какой-нибудь... Словом, я хочу на вас жениться.
Деркачиха охнула и села на кровать.
После, после, Виктор Мартынович, подождите, я оденусь.
-     Зачем же одеваться? Я...
-     Не подходите ко мне... Я боюсь вас, Виктор Мартынович!..
Но есаул сжал ее в своих объятиях и целовал в лицо, в шею, в грудь.

...Сухенко приехал глубокой ночью. Генерал уже спал в своей каморке, сладко посапывая.
Маленькая керосиновая лампа стояла на табуретке рядом с койкой и отбрасывала неровный свет на заросшее седой щетиной лицо генерала. Сухенко с минуту всматривался в спящего, потом подошел к койке и решительно тронул за плечо. Генерал открыл глаза. Узнав Сухенко, сбросил с себя бурку и сел на койке:
-     Здравствуйте. Ну что?
-     Завтра утром.
-     Очень хорошо. Пулеметы спрятаны?
-     Не беспокойтесь, все сделано, большевики не получат ни одного пулемета, ни одного бойца из моей бригады.
-     Отлично, полковник. Основная задача вот в чем: не дав бригаду на фронт, показать большевикам, что это лишь бунт бригады, так сказать стихийное движение.
-     Ну, это навряд ли удастся,- недовольно буркнул Сухенко.
-     Вы думаете, что "товарищи" догадаются?
-     Не обо всем, но... во всяком случае, они знают о вашем существовании.
- Это плохо... После окончания этой операции надо нашему штабу уйти в глубокое подполье, распустить слух о вашем и моем отъезде к Врангелю. Главное - показать им, что нас не так уж много, что из-за нас не стоит держать на Кубани войска. Вы составили список особо надежных людей для переброски в ихние гарнизоны?
Полковник полез во внутренний карман черкески и достал оттуда листок бумаги.
-     Вот. Всем этим людям уже даны инструкции.
-     Отлично! - Генерал зло усмехнулся.- Это будет хороший подарок большевикам... Офицеров постарайтесь разбросать по хуторам с таким расчетом, чтобы в нужный момент они могли быстро собрать своих людей и явиться на сборные пункты.
-     Будет сделано, ваше превосходительство.
-     Ну, а пока идите спать. Утром приедет полковник Дрофа, и мы поговорим подробнее. Вы завтра будете весь день на хуторе?
-     Нет, ваше превосходительство, днем я выеду в Староминскую.
-     Зачем это? Как раз туда вам не следует ехать. Сухенко смешался.
-     Так, знаете ли... личное дело...
-     Какое там может быть личное дело? Вы не имеете права рисковать сейчас своей жизнью.
-     Мне крайне нужно попасть в станицу.
-     Надеюсь, не любовные дела?
Сухенко смутился еще больше.
-     Нет, скорее семейные.
-     Ну, как хотите, я вас не могу отпустить. И потом, вы мне будете завтра нужны.
Сухенко молча наклонил голову и вышел из комнаты.

2

Андрей пришел в ревком под утро. Не раздеваясь, свалился на диван и тотчас же уснул. Когда он проснулся от сильного стука в дверь, ему показалось, что спал он лишь несколько минут. Но, взглянув в окно, Андрей увидел, что солнце высоко и на дворе уже день.
В дверь продолжали стучать.
-     Сейчас! - крикнул Андрей и, еще не стряхнув с себя сна, поспешил к дверям. В комнату вошел комиссар бригады.
-     Однако здоров же ты спать! Что, ночью работал?
-     Работал,- нехотя ответил Андрей и стал сворачивать бурку.- Выступаете?
-     Первый кубанский полк выступил сегодня утром из Каневской.
-     А Первый запорожский?
-     Сейчас выступает. Перед отправкой хочу небольшой митинг провести, за тобой пришел. Что ж, идем. А как в Новолеушковской?
- Мятежники окружены сегодня ночью частями Инзенской дивизии и сдались.
-     О Сухенко ничего не слыхал?
-     Нет. Вероятно, к Врангелю удрал.
-     Он в плавнях у Алгина, и конвойная сотня с ним.
-     Вот как? - удивился комиссар.
-     Смотри, как бы он тебе чего не натворил.
-     Ты прав. Ну, идем, митинг открывать надо.
-     Митинг митингом, а я сейчас распоряжусь.
...Первый запорожский полк выстроился четырехугольником на базарной площади.
Андрей привычным взглядом окинул конные шеренги. Его взор с удивлением задержался на пулеметных тачанках. Он хотел сказать что-то стоящему рядом комиссару, но заметив подъехавшего Остапа Капусту, поспешно сошел на площадь.
-     Ну, что?
-     Первый кубанский разбежался, отойдя верст тридцать от Каневской. Комиссар полка убит. Часть казаков вернулась в станицу. Сейчас идет бой между ними и гарнизоном. Провода перерезаны...
- Тише говори, услышат.
Капуста продолжал шепотом:
- Ты глянь, Андрей Григорьевич, що у них на пулеметных тачанках. Пулеметы попрятали, а чучела поделали и чехлами прикрыли.
- Эта хитрость им боком выйдет,- усмехнулся Андрей.- Где Хмель?
- В гарнизоне. Хлопцы коней седлают.
- Ладно. Передай ему, что я сейчас буду. Пусть выстроит сотню.
Андрей спокойно поднялся на трибуну и, обращаясь к комбригу и комиссару, проговорил:
- Очень извиняюсь, товарищи, но выступать на митинге не буду: получил сообщение о появлении конной банды вблизи станицы.
Комбриг побледнел и испытующе взглянул на Андрея.
-     Если нужна помощь, товарищ Семенной, всегда готов...
-     Не беспокойтесь, управимся сами.
Комиссар взял дружески Андрея за локоть.
-     Не отказывайся. Бери полк - и действуй. А выступление на фронт можно отложить на завтра.
-     Нет, нет вы и так уж запаздываете. Справлюсь силами своего гарнизона... Ну, прощайте, товарищи.
Андрей простился с комбригом и, пожимая руку комиссару, шепнул ему на ухо:
- Держи ухо востро, комиссар. Не верь этой собаке!
Через минуту он уже мчался на коне по площади.
Гарнизон, после разгрома его бригадой, насчитывал всего одну сводную сотню под командой Павла Бабича. Капуста же собирал для себя сотню вновь, пропадая из станицы по целым суткам, и лишь Андрей, да еще разве Семен Хмель знали, где он блуждает. Сотня гарнизона, построенная на улице, ожидала Андрея. Хмель, на гнедой ногайской кобыле, помчался навстречу Андрею.
-     Что, Семен, началось?
- Ты что-нибудь понимаешь во всем этом, Андрей?
- Скорее догадываюсь кое о чем. Эта старая лисица Алгин, не считая возможным идти на открытое восстание, решил распустить бригаду и тем самым сохранить ее для себя. Вот что, Семен, отбери трех-четырех хлопцев, и пусть, они наметом паняют до Павловской, предупредят наших.
-     А гарнизон?
-     Сотня поедет с нами. Верстах в двенадцати отсюда есть большая балка, мимо которой идет ихний шлях, а вправо - большой курган. Ты заведешь сотню в балку и выставишь пулемет в терновнике, я же с другим пулеметом и парой хлопцев засяду на кургане. А там видно будет. Задача ясна?
Хмель ухмыльнулся удовлетворенно.
- Вполне, Андрей.

3

Андрей, лежа на кургане, наблюдал в бинокль за приближающейся конницей. Полк шел походной колонной без охранения. Впереди ехали двое - комбриг и командир полка.
"А где же комиссар?" - с беспокойством подумал Андрей и сделал знак пулеметчикам приготовиться. Когда полк подошел к кургану примерно на две сотни шагов, Андрей поднялся во весь рост и сложил ладони рупором:
-     По-о-олк, сто-о-о-ой!
Комбриг выхватил из ножен шашку, и полк, перейдя на рысь, стал строиться во взводные колонны. Андрей махнул рукой. Он видел, как, сраженные пулями, падали кони и люди, как полк смешался в кучу и отхлынул от кургана. Он подал команду, и пулемет смолк. Андрей опять поднял ко рту ладони.
-     Комбриг, ко мне!
От кучи отделился всадник и карьером приблизился к кургану.
-     Товарищ Семенной, что это значит? Мы идем к месту назначения в Павловскую, а вы делаете нам засаду и убиваете моих людей? Вы ответите за это!
-     Ладно, отвечу. А теперь немедленно сложите оружие, или я снова открою огонь, но уже из всех пулеметов.
-     Вы не имеете права...
-     Довольно, полковник, играть в прятки! Даю вам на разоружение пять минут.
Комбриг, закусив губу, помчался назад.
Андрей видел, как часть казаков начала снимать шашки и винтовки и кидать на землю, часть же, группами и в одиночку, вырывалась из общей массы и уходила в степь.
Семенной снял папаху и махнул ею над головой. Снова заработал пулемет на кургане, но на этот раз ему отозвался другой, спрятанный в терновнике у балки.
Пули нагоняли уходивших казаков и валили их с седел. Андрей хмурился, но стрельбы не прекращал. Наконец он махнул папахой, и пулеметы умолкли. Через несколько минут на земле возле полка лежала гора винтовок, шашек и кинжалов, а казаки с хмурыми лицами строились в две шеренги. Против них, сделав на галопе лихой поворот, стали обе тачанки, и пулеметчики, припав к пулеметам, ждали сигнала. Позади полка строилась гарнизонная сотня с шашками наголо.
Андрей, садясь на подведенного Тимкой коня, строго посмотрел на своего ординарца:
-     Ты чего?
-     Ничего, товарищ комбриг...
-     Как ничего, а у самого губы трясутся?
-     Казаки ведь они... товарищ Семенной...
Андрей ничего не ответил и вскочил в седло. ...Гнедой конь Андрея бесновался перед замершими шеренгами полка.
-     Комбриг и командир полка, ко мне!
К Андрею подъехал начальник штаба.
-     А где командир полка?
-     Убит вашими пулеметчиками.
-     А комиссар где?
-     Остался в станице.
-     Ложь! Его лошадь здесь. В последний раз спрашиваю, куда дели комиссара бригады? Убили его?
Начштаба затравленно оглянулся по сторонам.
-     Его нет...
-     Слезайте с коня! Вы арестованы.
Полковник молча слез на землю, и все его грузное тело как-то обмякло, а голова опустилась книзу, как будто шея у него была парализована. Андрей обернулся к Тимке.
-     Забери коня!
-     Офицеры, отдайте лошадей коноводам и выходите вперед!
К нему подошло около двух десятков командиров сотен и взводов. С побледневшими лицами они молча толпились перед строем. Андрей оглянулся и увидел, что Семен Хмель уже скачет со взводом казаков, огибая правый фланг полка.
-     Товарищ Хмель, отведи-ка их в сторону, а потом подъедешь ко мне.
Когда офицеры в окружении конвоя отошли назад, Андрей сдвинул рукояткой плетки папаху и тронул шенкелями коня.
- По-о-олк, слеза-а-ай! Отпустить подпруги, перекинуть стремена! Растрензелить лошадей! Сейчас пойдете пешим строем в Павловскую, коней поведете в поводу. Впереди и позади вас поедут мои пулеметные тачанки. Не захотели с ляхами сражаться на конях, как казакам подобает, окопы на фронте рыть будете!.. Хмель! Офицеры пойдут сзади. По бокам колонны пусти по одному взводу. Остальные взводы - позади. Да наряди хлопцев на хутор за подводами.
И Андрей показал плетью на груду оружия.

Конец первой части

29.08.2011