Военная литература

А. М. Янова
Подпольный Красный Крест

С середины июля 1919 года началось мое участие в большевистском подполье Харькова.
В начале августа из Киева приехал Михаил Черный. Вместе с ним прибыли Леля Чернышевская и Наташа Порш.

Как-то утром ко мне явилась Чернышевская и предложила пойти к Михаилу. От него мы получили задание встретить на Театральной площади между семью и восемью часами также прибывшего из Киева Петра Слинько и проводить его по данному нам адресу. Мы прождали до десяти часов, но Слинько не было. Пришлось возвратиться к Михаилу и сообщить о не- состоявшейся встрече. Потом мы еще несколько раз прошлись по Театральной площади, но результат был таким же. Позже выяснилось, что за Слинько была установлена слежка еще в Киеве, и он был схвачен контрразведкой. Разумеется, Слинько ехал из Киева по документам на чужое имя. По ним мы и начали его искать. Эти поиски тоже не увенчались успехом. Лишь позже его обнаружили в контрразведке под настоящей фамилией.

322

Михаил Черный был отличным организатором и умелым конспиратором. За короткий срок работы с ним мы многому научились. В первую же встречу он обстоятельно поговорил с нами, просто и доходчиво объяснил, как нужно вести себя на улице, на явках, предложил изучить проходные дворы, разузнать, кто живет рядом в квартире, во дворе. Михаил преподал нам элементарные уроки конспирации в подполье, и они не раз потом спасали нас от ареста.

Вскоре после того, как образовались подпольные губком и ревком, был создан политический Красный Крест. Возглавить его поручили мне. Вместе со мной работали Люба Козленко, сестры Эбич и Евгения Молохова и другие.

Работа Красного Креста в условиях белогвардейского террора имела особенно важное значение. Нам предстояло наладить связь с тюрьмой, организовать передачи арестованным, помогать их семьям и семьям красноармейцев, путем подкупа сотрудников контрразведки добиваться освобождения наших товарищей и т. д.

К работе Красного Креста мы привлекали большое количество молодежи и ряд коммунистов-подполыциков. Я, например, вскоре познакомилась с одним из видных харьковских большевиков — Кравцовым (Тучей), а через него с шестнадцатилетним Ваней Минайленко, ставшим деятельным нашим помощником.

Если на первых порах мы ограничивались сравнительно небольшим количеством передач, так как списки выявленных арестованных были еще невелики, то уже примерно в августе встал вопрос о том, где готовить пищу, где собирать пакеты, где их раздавать товарищам для передачи арестованным в тюрьму. Для этой цели вначале мы использовали бундовский клуб. В этом клубе все было очень удобно. Он находился в стороне от оживленных центральных улиц, его посещали в основном рабочие, молодежь. Сюда же приходили и товарищи, которые, не имея явок, искали встреч с подпольщиками. Удобство заключалось еще в том, что при клубе был буфет, где готовились котлеты, пирожки и другие закуски. Это обстоятельство нас особенно прельщало, поскольку передачи, состоящие только из колбасы и молока, без чего-нибудь домашнего, могли вы

323

звать подозрения тюремного начальства. В клубе же для нас приготовляли именно домашнюю пищу. Особенно большую помощь оказывали нам кухарка и буфетчица. Они очень умело вкладывали записочки в пирожки с капустой или кашей, в хлеб, в пробки бутылок с молоком и даже в котлеты. Наши товарищи в тюрьме знали, что получаемую пищу нужно предварительно проверить, чтобы не проглотить непрочитанную записку.

В том же клубе поначалу собирались и городские комсомольцы. В поисках связи туда как-то забрел бежавший из деникинского плена комсомолец Саня Чернихов, которому вскоре губком поручил создание подпольной городской комсомольской организации.

К сожалению, через некоторое время пришлось уйти из этого клуба. И пришлось потому, что его руководство, состоявшее из меньшевиков, запретило нам собираться, опасаясь, что если контрразведка кого-нибудь в клубе арестует, то их могут обвинить в сочувствии большевикам. Этого они больше всего боялись.

Оставаться без базы для Красного Креста мы, разумеется, не могли. Подобрали специальную квартиру в Булгаковском переулке. Здесь мы бывали в основном только днем, соблюдая все меры предосторожности. Но примерно через месяц ночью на квартиру нагрянули контрразведчики. Начался тщательный обыск, и, хотя никаких следов нашей работы деникинцы не нашли, они все-таки арестовали семнадцатилетнюю дочь хозяйки квартиры Юровскую, которую впоследствии расстреляли вместе с другими товарищами.

Снова возник вопрос, где и как готовить передачи. Пропустить хотя бы один день передачи значило обречь товарищей на голод и, главное, вселить в них тревожные мысли. И как бы трудно нам ни было, каждый раз находили какую-нибудь квартиру у родных, знакомых, в крайнем случае использовали какую-либо явку и там собирали и готовили пакеты с питанием, бельем, мылом. Позднее, когда мы связались с семьями арестованных, положение несколько облегчилось: отпала необходимость собирать в одном месте большое количество продуктов и людей.

Для арестованных, особенно тех, у кого в городе не имелось родных и близких, получить передачу было большой радостью. У измученных жуткими тюремными условиями товарищей немедленно поднималось настроение. И не удивительно: наши передачи были прежде всего свидетельством того, что о них думают, помнят, заботятся. Они понимали, что, если можно организовать

324

передачу, значит, можно помочь и с освобождением. Так постепенно налаживалась наша связь с тюрьмами. Мы регулярно приносили передачи и письма в каторжную и пересыльную тюрьмы.

Как-то в середине сентября не явился на явку Михаил Черный. Это сразу вызвало тревогу. Прождав день, мы начали поиски. Когда убедились, что его нет ни в больнице, ни в полиции, стали наводить справки, нет ли его в контрразведке. Вначале Михаила искали по документам, по которым он был прописан. Но поиски не увенчались успехом. Тогда решили искать его под настоящей фамилией и узнали, что Михаил, как и Петр Слинько, находился в контрразведке, а затем был переведен в тюрьму. Мы попытались попросить о свидании или передать хотя бы что-нибудь из продуктов, но в тюрьме ответили категорическим отказом: слишком опасными были они для белогвардейского режима, чтобы позволить им связываться с внешним миром.

Начали искать нелегальные пути, связи. Это удалось Ване Минайленко. Он узнал, что смотрители тюрьмы Рябко и Власенко живут в одном из домов на Холодной горе. Рискуя головой, он явился прямо к ним на квартиру и повел разговор в открытую. Ваня заявил, что в каторжной тюрьме находится группа железнодорожников, в том числе его родственник, что им ничего не разрешают передавать и он очень просит помочь ему, за что готов хорошо заплатить. Не знаю, чем подкупил надзирателей Ваня: то ли своей непосредственностью, а может быть, они и сами искали повод помочь арестованным, но после небольших колебаний Рябко и Власенко согласились. Деньги они взяли только для того, чтобы подкупить других, но не для себя. Они поставили условием, что об их помощи должно знать как можно меньше людей.

На первых порах о Рябко и Власенко знали только Ваня, Туча и я, позже Леонов и еще некоторые из членов ревкома. Рябко и Власенко, которые искренне нам сочувствовали, оказали подполью исключительно большую помощь. Через них мы связались со Слинько и Черным, передавали им письма, получали на них ответы...

Вот одно из писем, полученных через надзирателя Рябко:

«Товарищи! Нас несколько раз жестоко били. Контрразведка хорошо знает наше прошлое, наши задачи. Они нас не оставят в покое. Им необходимо знать наши связи, явки. Нам необходимо вас отстоять. Нас били, пытали и еще будут мучить. Боритесь изо всех сил с врагами, берегите себя. Вы скоро увидите Советскую власть на Украине. Прощайте. Михаил».

325

Михаил писал и за себя и за Петра, так как Слинько сломали руку. Передавали письма надзиратели удивительно ловко и незаметно, искусно пряча их в рукавах.

Обо всем этом рассказали нам товарищи, вышедшие на волю. Был и такой случай, в котором также большую помощь оказал нам Рябко. Арестовали одного из организаторов осно- вянской группы коммунистов Давиденко (Семена Ключа). При нем оказались нелегальные документы, что, естественно, намного усложняло его судьбу. Узнав об аресте Давиденко, мы начали хлопотать об его освобождении, готовить выкуп. Следователь за определенную сумму согласился на наши условия и предложил такой план: в каторжную тюрьму случайно попала какая-то уличная женщина-пьянчужка, которую должны были отпустить. И тогда следователь предложил подменить эту женщину Семеном. Но для этого нужно было передать в мужскую тюрьму для Семена женскую одежду и переодетого в нее вывести за ворота.

За осуществление этого плана взялся Рябко. Он передал заготовленную плохонькую одежду: платье, ботинки, платок. Получив одежду и необходимые документы, купленные у следователя, Рябко вывел «женщину» за ворота, довольно грубо подталкивая. «Женщина» ворчала, не подчинялась, но Рябко так крикнул, что «она» в страхе припустилась бегом. Позже Семен со смехом рассказывал о своем освобождении.

Продержались надзиратели до провала третьего ревкома. Рябко и Власенко арестовали, их избивали, пытали, бросили в камеру, где сидели наши товарищи, требовали, чтобы они выдали, кого знали. Но ни одного человека Рябко и Власенко не выдали, не назвали они и тех, кому носили передачи.

Впоследствии нам удалось выкупить довольно большую группу арестованных товарищей: кое-кого из железнодорожников, Немишева, Катю Ковалеву (Большую), Катю Маленькую и других.

Однако все наши попытки выкупить Михаила Черного и Петра Слинько не увенчались успехом. Ни один из следователей не решался на это, так как они были под особым надзором. Их расстреляли.

Очень большую помощь оказывала нам Евгения Францевна Молохова. Из деятелей прежнего буржуазного Красного Креста одна она пришла к нам и с первых дней работы оказывала неоценимые услуги. Мы получили возможность пользоваться каретой «Скорой помощи» (муж Молоховой был заведующим «Скорой помощи»). Были случаи, когда в карете перевозили наших людей. Несколько раз спасали товарищей, которым грозил

326

арест, раненых красноармейцев, командиров. Их забирали в «Скорую помощь», там они некоторое время отлеживались, а затем, выписавшись, включались в подпольную работу или уходили к партизанам. Впоследствии мы договорились направлять сюда и здоровых, если в этом была необходимость.

Однажды мне передали, чтобы я зашла к Туче на Валков- скую, 25. Жил он на разных квартирах, но явка его была здесь. Окна выходили на улицу. Туча обычно сидел в последней комнате, занавески в ней были всегда опущены.

Туча производил впечатление сурового и малоразговорчивого человека. На самом деле это был добрый и отзывчивый человек, обладавший вместе с тем решительным характером. Дисциплинированный и подтянутый, он не выносил малейшей разболтанности в работе. Встречал товарищей всегда с улыбкой, шуткой или украинской прибауткой. Никогда при встречах долго не задерживался сам и не задерживал других. Даст задание или спросит о выполнении и тут же расстанется. При всех случаях напоминал об осторожности и смелости. Туча редко бывал на городских явках, но, когда он приходил, его всегда встречали шуткой. «Теплая туча спустилась с Холодной горы»,— с улыбкой говорил кто-нибудь или еще что-нибудь в этом роде. И он отвечал обычно такой же шуткой.

Когда я пришла к Туче, у него уже сидели Ваня Минайлен- ко и товарищ Василий из вагонных мастерских. Василий сообщил, что на днях арестовали группу рабочих, среди них почти все коммунисты. Их семьи находятся в тяжелом положении, нужна помощь.

Мы взяли списки и пошли по указанным в них адресам, чтобы связаться с семьями. Но дома, кроме ребятишек, никого не застали. А на другой день произошел случай, чуть не стоивший жизни мне и другим нашим товарищам из подпольного Красного Креста. Заранее распределив пакеты с передачами, мы договорились, кто кому будет передавать, и направились к воротам тюрьмы. Среди нас были юноши, девушки, жены арестованных, были Ваня и его мать — Евдокия Петровна. Она тоже принесла передачу и все боялась забыть фамилию своего «племянника». Я стояла сравнительно близко от ворот. Когда я назвала фамилию арестованного и назвалась его женой, из очереди раздался крик, послышались брань и слезы. Какая-то женщина начала кричать, что это она жена, что я — такая- сякая, вырываю у ребятишек последний кусок изо рта, отбиваю у нее мужа.

327

Теперь, мол, она знает, где он пропадал вечерами... И так далее в том же духе. С этими словами она бросилась ко мне с кулаками. Поднялся шум.

Назревал скандал. Я пыталась уговорить женщину, чтобы она замолчала, но из этого ничего не вышло. Ко мне подбежали Соня (Недомерок), Поля Вольская и еще кто-то из наших. Мы все начали уговаривать женщину. Выручила смекалка и находчивость Вани Минайленко. Он подскочил к «обманутой» женщине, дернул ее за рукав (а паренек он был крепкий, здоровый) и закричал:

— Что вы делаете! Ведь я же вас знаю и вашего мужа знаю. Это не тот. Мы пришли к однофамильцу. Глупая... Это мой двоюродный брат, а эта женщина — его жена,— указал он на меня,— а вот его мать,— Ваня показал в сторону своей матери.

Евдокия Петровна растерянно подтвердила, что она действительно мать однофамильца.

— Здесь много однофамильцев,— сказал Ваня,— что же, все и будем драться и ругаться?

Взволнованный его голос подействовал. Женщина перестала кричать. Постепенно успокоилась и толпа. На наше счастье, видимо, никого из шпиков, обычно шнырявших в очереди, не было.

Свой сверток я все же передала по назачению, а когда вернулась в толпу, женщина стояла рядом с Ваней и плакала. Успокоив ее, мы тут же направились к Туче, чтобы посоветоваться, как в дальнейшем избежать таких эксцессов.

По дороге к нам присоединились две женщины. Они были сравнительно молоды, но горе согнуло их. Разговорились. Мы намекнули им, кто мы в действительности. Они нас упрекнули, почему же не обратились к ним за помощью? Мы договорились, что будем давать деньги на продукты родным и знакомым арестованных, а они сами будут носить передачи.

Вскоре на Холодной горе и на Основе у нас появилось большое число знакомых женщин, которые стали активно помогать в передаче продуктов арестованным. Впоследствии, работая в Харьковском женотделе, я встречалась со многими из них. Наша школа пошла им явно на пользу.

Большую помощь оказывали женщины Ивановско-Холодногорского района. Особенно запомнилась Прасковья Даниловна Ионас (тетя Паша). Она много времени отдавала работе в Красном Кресте, доставала продукты, иной раз готовила у себя на квартире, разносила передачи. Это была полная, солидная женщина. Одета просто, как и все жены рабочих. Примерно такого же типа была и Соколовская.

328

Обе они всей душой были преданы нашему делу, активно помогали во всем.

Когда мы их предупреждали об осторожности, они утверждали, что с ними ничего не случится, за ними никто не следит. Эта уверенность, к сожалению, оказалась для обеих роковой. После разгрома третьего ревкома Ионас и Соколовскую арестовали и расстреляли.

Вспоминается мне и мать Вани Минайленко. Старшие сыновья ее были в Красной Армии. Евдокию Петровну часто можно было видеть у ворот тюрьмы с узелком для «племянника», а таких племянников у нее бывало несколько. После ареста Вани она носила передачи уже сыну. И с исключительным мужеством переносила страшное горе — арест младшенького.

Но все же главными и основными помощниками во всей работе Красного Креста были наши комсомольцы, молодежь. Подвижные, вездесущие, они даже в мрачную обстановку очередей, собиравшихся у ворот тюрьмы, вносили живую струю. Подростки, они безотказно носили передачи «братьям», «сестрам», «тетям»...

Девушки вели большую работу и как связные, что в условиях подполья также было весьма сложным делом. Они были обязаны предупреждать о провалах, по возможности выяснять, нет ли засады после провала явки, выполнять множество разных поручений.

Возник вопрос, где достать денег для подпольного комитета. Послали товарищей в Зафронтбюро. Вскоре в Харьков прибыли две шикарно одетые дамы с большой суммой денег — Мария Кустелян и Сима Березовчук. Они остановились в гостинице «Россия» как жены офицеров. Но долго задерживаться в гостинице было опасно. Договорились с секретарем подпольного губкома партии Леоновым, что утром я с Анной Френкель («Француженкой») поеду в гостиницу и заберу деньги.

На другой день в условленный час мы явились на Екатери- нославскую улицу, в гостиницу.

Привезенные деньги были в основном «керенки», достоинством в 20 и 40 рублей, некоторые — целыми «простынями», неразрезанные.

Деньги были зашиты в шляпы, горжетки, муфты, в нижние юбки, а поверх юбок нашит шуршащий шелк, чтобы скрыть шуршание ассигнаций (дамы носили тогда такие юбки), спрятаны в чемодан с двойным дном. В общей сложности «дамы» доставили полтора миллиона рублей. Часть денег мы уложили

329

в саквояж, а остальные пришлось забрать прямо вместе с тем, в чем они их привезли. Не совсем удобно было выходить из гостиницы в меховой горжетке на полотняном костюме. Чтобы сгладить впечатление, мы, спускаясь по лестнице, усиленно благодарили провожавшую нас Кустелян за посылки от родных. Видимо, ни у кого подозрений не возникло, потому что мы избежали расспросов, нам даже сочувственно улыбались.

Выйдя на улицу, я и Френкель сели на извозчика и направились к «французам» (Френкелям). Товарищи обрадовались деньгам. Особенно были довольны мы, работники Красного Креста.

Не успели мы распороть одежду и разобрать купюры денег, как пришел Яковенко. ¹ Он заявил, что все деньги заберет к себе: мол, у его квартирной хозяйки есть несгораемый шкаф, там он их спрячет.

Мы запротестовали и решительно заявили: в решении губ- кома сказано, что деньги должны храниться в разных местах. После долгих пререканий договорились, что берем необходимую сумму для Красного Креста, часть денег поступает в распоряжение губкома, а Яковенко заберет остальные, чтобы, как он выразился, их никто не «разбазарил».

...Разгром третьего ревкома был для всех нас страшным ударом. Арестовали Резникова, Асю Рабинович, Тучу, Лидова, большое число подпольщиков на заводах. Казалось, что враги наступают на нас со всех сторон. В первые дни мы сменили квартиры, некоторые уехали из города. Мне пришлось прятаться в какой-то кладовке на Москалевке. Вскоре обзавелись но- вымй паспортами и другими документами. Снова со всей остротой встал вопрос о выручке товарищей. Бросились в тюрьму к надзирателям Рябко и Власенко, но те уже были арестованы. Пришлось снова налаживать связи, искать людей внутри тюрьмы, чтобы связаться с нашими. Несколько позже такую возможность нашли, но не в такой мере, как помогали нам прежние надзиратели. Все же письма из тюрьмы мы получали до последних дней.

Пытались снова установить контакт со следователями, с которыми были связаны раньше. Кое-кого нашли. Договорились о таксе: примерно 15—20—25 тысяч за освобождение арестованного.

Договорились со следователем об освобождении Резникова, Аси, Тучи и других. О Ване Минайленко, Сане Черкихове, сестрах Эбич взялись хлопотать родные. Их мы снабжали деньгами, советовали, к кому обращаться.

_____________________
¹ Впоследствии оказался провокатором.— Сост.

330

Мы вырвали немало людей из тюрем... Но основную группу наших друзей, товарищей, с которыми мы работали, выручить из лап врага не удалось.

Нас заверили, что Резников, Ася, Туча и Лидов будут освобождены, что их нужно ждать в условленных местах, имея при себе для них одежду. Вечером на Екатеринославской улице дежурили Семен Грай и Леля Чернышевская, на Московской — Козлов и я, а у самой тюрьмы — группа наших подпольщиков. С заготовленной одеждой прождали до позднего вечера, но никто не явился. Связные тоже не могли сказать ничего утешительного. Мы собрались в квартире на Юрьевской. Ночью пришли связные и сообщили, что всех товарищей, которых мы ожидали, расстреляли. Это было 21 ноября. В эту ночь у многих из нас появились седые волосы.

Арест и гибель наших товарищей требовали от нас еще более напряженной работы, еще больше бдительности, осторожности.

Белогвардейские газеты трубили о своих победах и о «стратегических отступлениях», а мы, читая сводки, были убеждены, что белых бьют, что называется, и в хвост и в гриву. Мы понимали, что близится конец деникинщины, что недолго осталось властвовать белой своре на нашей земле. Но опасность была еще велика. Из тюрьмы мы продолжали получать записки с предупреждениями о предательстве. Как ни тяжело было пережить гибель товарищей, мы с новой силой включились в борьбу.

В те последние дни деникинской власти в Харькове организовался четвертый ревком в составе Ивана Федоровича Савельева, Ивана Гончарука, Ивана Козлова, Зиновия Табакова (последний был представителем партии украинских левых эсеров). Козлов в это время был секретарем губкома. Ревком ставил перед собой задачи: передавать командованию Красной Армии сведения военного характера, координировать действия подпольщиков и партизанских отрядов, готовиться к восстановлению Советской власти, делать все, чтобы спасти арестованных подпольщиков.

И снова ожила наша организация. За линию фронта было послано несколько товарищей с сообщениями о положении в городе и о планах белых. Одновременно послали товарищей для связи с партизанскими отрядами в Полтаву, Чугуев, Змиев, которые должны были отрезать белогвардейцам пути отступления.

331

За несколько дней до вступления в город частей Красной Армии подпольный ревком издал приказ войскам белых, предлагая солдатам немедленно сложить оружие. Приказ был расклеен на улицах и разбросан в казармах.

Контрразведка не переставала охотиться за подпольщиками, но больше провалов не было.

8 декабря в городе началась паника. Эвакуировали тюрьмы. Свыше 2 тысяч заключенных белогвардейцы отправили по этапу на Змиев — Бахмут. Вслед ушедшим по этапу были посланы наши люди. По дороге кое-кого удалось освободить, но, к сожалению, это были единицы. Большое количество угнанных погибло в пути, часть их деникинцы бросили больными в Змиеве, Изюме, Бахмуте.

Последние дни перед освобождением были особенно напряженными для всей подпольной организации, и в частности для работников Красного Креста. Наметили квартиры, где соберемся, чтобы оттуда при первой возможности выйти навстречу нашим. 11 декабря мы собрались в квартире на Чернышевской улице. На улице дежурили связные. Вечером раздался резкий звонок. Мы бросились к дверям. Семен Грай крикнул: «Пошли на площадь. Наши пришли!» Мы не пошли, а полетели. На площадь уже вступил отряд из дивизии Саблина.

М. Я. Левитин
Боевые дела

После разгрома деникинцами 1-го Екатеринославского крепостного полка ¹, в котором я служил, оставаться в Екатеринославе мне дальше было нельзя. Екатеринославский подпольный комитет партии направил меня на подпольную работу в Харьков.

По приезде в Харьков, я включился в работу уже действовавшего здесь подпольного ревкома. Ревком занимался организацией «пятерок» в железнодорожных мастерских, на заводе Гельферих-Саде, паровозостроительном заводе и на других предприятиях.

_____________________
¹ 1-й Екатеринославский крепостной полк был сформирован в 1918 году из рабочих. Командирами батальонов и рот в нем были бывшие офицеры царской армии, которые при наступлении Деникина изменили Советской власти и перешли на сторону белогвардейцев.— Сост.

332

В железнодорожных мастерских по заданию ревкома работой руководил подпольщик Василий (настоящего имени его я не знал). Подпольщики устраивали побеги пленных красноармейцев, которых деникинцы водили работать на железнодорожную станцию. Под пакгаузом Василий со своими товарищами устроил довольно обширный тайник, куда во время работы незаметно отводили пленных, и они там отсиживались до конца рабочего дня. Здесь для них были приготовлены продукты и одежда. Беглецы переодевались, и их затем отводили на конспиративные квартиры. Снабдив бежавших из плена документами, оружием, подпольщики переправляли их в партизанские отряды.

Оружие мы добывали разными путями, в частности через одного юнкера из корниловского полка, связанного с подпольем. Чаще всего оружие от него получал я. Дело происходило обычно так. Я жил в Харькове в доме № 9 по Грековской улице. Из окна моей комнаты был виден весь двор казармы корниловского полка, находившейся неподалеку по той же улице. В условленный день и час юнкер выходил из казармы и шел ко мне. По пути он заходил в часовую мастерскую, помещавшуюся на первом этаже в нашем доме. Побыв немного там и убедившись, что «хвоста» за ним нет, юнкер поднимался ко мне на второй этаж и передавал оружие. Большей частью он приносил револьверы, а иногда и гранаты.

Оружие мы доставляли также из Кременчуга. За ним ездили Ефим Левитин и Меклер, а я и Лиман их охраняли. Однажды в корзинах мы привезли пятнадцать револьверов, пироксилиновые шашки, динамит и патроны. Оружие и боеприпасы мы передавали затем боевым «пятеркам». Они хранились на лесном складе у Семена Берегового, который был заведующим этим складом.

Для того чтобы устраивать побеги военнопленных и принимать подпольщиков из других городов, нам необходимо было иметь паспорта. В них нуждались и мы сами, харьковские подпольщики. Как-то раз дочь моей квартирной хозяйки Соня Крумин познакомила меня со своей родственницей, торговкой с крытого рынка. В разговоре с ней я спросил, не может ли она достать паспорта. В ответ услышал, что достать паспорта для нее сущий пустяк, так как она близко знакома с участковым приставом. Через несколько дней родственница квартирной хозяйки принесла мне три паспорта с пропиской в Петинском

333

районе. Потом стала приносить по пять-шесть паспортов. Однажды поинтересовалась, зачем мне так много паспортов. Я ответил, что у нее покупаю паспорта по 500 рублей каждый, а на бирже перепродаю за тысячу. Есть смысл торговать ими? Таким объяснением она вполне удовлетворилась, так как тогда на денежной и товарной биржах можно было купить все что угодно.

На товарной бирже, например, продавались накладные на целые вагоны с продовольствием и военным обмундированием. Особенно охотно покупали крупные партии солдатских сапог и ботинок, которые потом перепродавались втридорога тому же военному ведомству. Затем эти же накладные опять шли в продажу, и их снова скупало военное ведомство. Нередко эти накладные на вагоны с продовольствием, обувью и обмундированием проделывали по два-три круга от интенданства к биржевым маклерам и обратно. Вовсю шел безудержный грабеж «единой неделимой», продававшейся оптом и в розницу. Кроме паспортов мне удалось через мою двоюродную сестру Женю Стамм, служившую в канцелярии Политехнического института, раздобыть пять или шесть студенческих удостоверений. Ими мы снабдили наших девушек-подполыциц и связную Полю Люкиш. Но вскоре этот путь получения документов был для нас закрыт, так как сестра попала под подозрение и у нее отобрали печать.

Естественно, что все эти способы приобретения документов были ненадежными и небезопасными. Ведь пристав, продававший паспорта, мог предать и нас. Поэтому решено было организовать свое подпольное «паспортное бюро».

Это нам удалось, и с его организацией мы получили возможность более регулярно снабжать документами наших подпольщиков.

Примерно в первых числах августа 1919 года ревком разработал план взрыва радиостанции в штабе генерала Май-Маевского. На обсуждениях этого плана в ревкоме присутствовал Яковенко, который прибыл в Харьков с мандатом Зафронтбю- ро и вошел в состав второго ревкома. Он отрицательно отнесся к этой нашей диверсии, как и к военно-подрывной работе в деникинском тылу вообще. Такая «забота» о безопасности белогвардейцев нас насторожила.

Юнкер из корниловского полка, или, как мы его звали, «наш юнкер», познакомил юную подпольщицу Дусю Зельдович (ей было всего восемнадцать лет) с офицером-радистом из штаба Май-Маевского. Офицер увлекся красивой девушкой, их часто видели вместе и даже считали женихом и невестой. А это

334

давало ей возможность часто бывать в штабе, и поэтому мы отводили Дусе не последнюю роль в осуществлении операции по взрыву радиостанции.

Мы тщательно готовились. Точно распределили, кому что делать, принесли взрывчатку, наметили место, куда ее заложить. Оставалось назначить день и час. О готовности доложили на заседании ревкома.

Но произошли непредвиденные события. Неожиданно Зельдович получила от губкома указание немедленно выехать в Луганск в качестве связной. Она задание выполнила, вернулась в Харьков, однако операцию по взрыву радиостанции нам провести так и не удалось. Деникинское командование сменило всю охрану станции и почти весь обслуживающий ее персонал, в том числе и знакомого Дусе офицера.

И снова закралось у нас подозрение на члена ревкома Яковенко. Как потом оказалось, оно было обоснованным...

Тогда же, в августе, выяснилось, что в партийной кассе почти нет денег. Кроме текущих расходов деньги нужны были также для организации побегов пленных красноармейцев. Операцию с пополнением кассы губкома поручили организовать мне. Я решил разыграть роль богатого коммерсанта. Целыми днями терся на товарной и валютной биржах, завязывал «деловые» знакомства, говорил с дельцами о всяких маклерских делах, словом, присматривался и изучал обстановку. На денежной бирже менял валюту, на товарной мне удалось познакомиться с одним крупным дельцом. У нас завязались «деловые» отношения. Маклер охотно купил у меня иностранную валюту, приобретенную нами накануне специально для такого случая, и попросил достать ему еще. Я согласился. Наша группа, тоже наблюдавшая за «моим знакомым», установила, что тот закупил у военного интенданства большую партию товара. В разговоре с ним я узнал, что за купленные накладные маклер должен заплатить наличными. Значит, у него на руках должна быть крупная сумма денег, решили мы.

И вот, облачившись в лучшие костюмы, какие нам удалось достать, мы с Буровым, председателем нашего подпольного ревкома, отправились к коммерсанту домой. С нами пошли Дуся Зельдович и Лиман. Часов в девять вечера я и Буров позвонили в квартиру биржевика. Лиман остался дежурить на улице, а Зельдович на лестнице. Открыв дверь и увидев, что я не один, маклер смутился. Но я успокоил, сказав, что это свой, да и внешность Бурова внушала доверие. Как же он испугался дальше, когда мы, войдя в квартиру и приказав не поднимать шума, от имени подпольного центра потребовали у него деньги!

335

Мы взяли у маклера 50 тысяч рублей, пообещав их вернуть ему, как только вернется Советская власть...
После этой операции я перестал ходить на биржу.

Через некоторое время случайно встретился на улице с маклером. Он довольно дружелюбно спросил, почему меня не видно на бирже.

— Бросил дела,— ответил я.— Боюсь, что вы меня зафрахтуете.

— Я не дурак, а делец,— ответил коммерсант.

Здесь, думается, будет уместным сделать небольшие отступления.

...Шла середина 1920 года. Я и Буров работали в это время в Харьковской губчека. И однажды Буров приказал разыскать и привезти маклера, чтобы «вернуть ему долг». За ним на его прежнюю квартиру поехал я и дежурный комендант. Коммерсант сразу узнал меня и был сильно перепуган нашим визитом. Заплакала жена. Мы стали их успокаивать, но наши заверения, что ничего плохого не случится, что маклера приглашают только для того, чтобы вернуть долг, мало на них подействовали. Когда приехали в чека, Буров, поздоровавшись с коммерсантом, вынул из несгораемого шкафа пачку денег и протянул гостю. Тот упорно отказывался, говорил, что никаких денег ему не нужно и единственное, что он просит, это помочь ему устроиться на работу. Деньги ему все же вручили и с работой помогли. Наш знакомый стал заведовать продовольственной базой на железнодорожной станции. Отзывы о его работе были положительные...

Немного позже наша боевая группа провела еще одну операцию. Однажды мой брат Ефим Левитин нос к носу столкнулся на улице с есаулом Слюсаревым и штабс-капитаном Саввичем, с которыми мы служили в Екатеринославском крепостном полку и которые хорошо знали нас как большевиков.

Офицеры сразу узнали брата, но он не растерялся, метнулся в сторону и вскочил в проходившую конку. Но погони не последовало, так как Саевич и Слюсарев шли с девицами, а те не пожелали, чтобы их бросили на улице. Меклер по заведенному в нашей группе правилу конспирации шел за Ефимом на некотором расстоянии и все видел. Офицеры его не знали, и он пошел следом за ними. Саевич и Слюсарев направились в контрразведку.

Во избежание возможных жертв, мы решили убрать обоих офицеров. Наша группа выяснила, что штабс-капитан Саевич живет в гостинице около моста, недалеко от Павловской площади, часто пьет запоем.

336

«Ты громче, музыка, играй победу».

Дуся вышла. Через несколько минут вышел и я, заперев за собой дверь снаружи...

Слюсареву от имени подпольщиков мы написали письмо, в котором предлагали убраться из Харькова, иначе его постигнет участь Саевича. Через несколько дней Слюсарева в Харькове не было.

В харьковской белогвардейской газете было напечатано, что неизвестными злоумышленниками убит в номере гостиницы штабс-капитан Саевич. Газета призывала деникинских офицеров к бдительности.

...Наша военная группа поддерживала регулярную связь с партизанским отрядом Григория Сазонова, куда мы направили не один десяток освобожденных из плена красноармейцев. Нас сильно беспокоило, что в последние дни посланные в этот отряд связные не вернулись обратно. Мы мучились догадками: что же с ними произошло? Решили проверить явку, находившуюся в одном из сел в нескольких часах езды поездом от Харькова. Для проверки послали меня и Василия. О нашей поездке знали только Буров и Ефим Левитин.

Под видом рабочих, едущих в деревню за продуктами, мы сели в поезд. Проделав путь по железной дороге, затем шли верст восемь пешком до нужного нам села. Вот и село. Оно было в одну улицу, тянувшуюся на большое расстояние. У крайних домов мы увидели у коновязи несколько оседланных лошадей и около них спешившихся конных стражников. Они проверили у нас документы, которые не вызвали подозрения, и нас отпустили. Мы стали ходить из дома в дом, спрашивая нужные продукты, и одновременно осторожно выведывали, где живет крестьянин, с которым мы должны были повидаться. Оказалось, что с такой фамилией в селе много жителей.

337

С трудом разыскали нужный нам дом. Он стоял на противоположном конце села. Вечерело, когда мы постучались в окошко. Хозяина не было, а жена встретила нас довольно неприветливо. Вскоре вернулся с поля и сам хозяин. Когда мы остались с ним наедине, Василий спросил: «Не продадите ли нам соленых помидоров?» Это была условленная фраза.

Не нужно было особой наблюдательности, чтобы заметить, как смутился наш собеседник, услышав пароль. Но он быстро взял себя в руки и спокойно ответил: «Попозже, когда стемнеет». От нас не ускользнуло и то деланное радушие, с каким он пригласил нас подкрепиться с дороги и отдохнуть. Хозяйка поставила на стол яичницу с салом, огурцы и другую закуску. После ужина хозяин предложил нам отдохнуть, сказав, что скоро придет кум и проводит нас к партизанам.

Василий растянулся на лавке и сделал вид, что заснул. Я тоже прикорнул, сидя за столом. Хозяин ушел на кухню. Нам показалось подозрительным то, что хозяйка уж очень старалась греметь посудой. Но все же сквозь этот шум мне удалось уловить какой-то шепот, затем послышался тихий скрип двери. Через окно хаты я потихоньку выбрался во двор и незаметно стал наблюдать за хозяином, который уже шел по улице. Сначала он шел неспеша, а потом ускорил шаг, явно направляясь к коновязи. Все стало ясным: связной на явке был предателем. Захватив свои пожитки — вещевые мешки, где было фунтов по десяти сала и немного колбасы,— мы, несмотря на уговоры хозяйки, предлагавшей остаться, быстро ушли. И оказалось, очень своевременно.

За деревней тянулся длинный овраг, в который мы спустились и побежали по его дну. А наверху уже слышался топот копыт. Это ехали стражники. Они мчались к дому, который мы только что покинули...

Отбежав на почтительное расстояние от села, мы выбрались из оврага, прошли еще несколько километров и заночевали в стогу сена. Утром разными дорогами отправились на станцию. Сошлись на полустанке недалеко от Чугуева.

По прибытии в Харьков вечером собрались на явочной квартире. Присутствовали Буров, Колесников, Василий, Меклер, Ефим Левитин и я. Мы доложили о нашей поездке, о том, что хозяин явки — предатель. И только тогда Буров сказал нам, что эту явку дал Яковенко. Наши подозрения, что Яковенко провокатор, засланный к нам в подполье, выросли в уверенность...

А вскоре мы узнали страшную новость. Посланная с новым поручением губкома в Луганск Дуся Зельдович была там с несколькими товарищами арестована.

338

Ей грозит расстрел. Об этом секретарю подпольного губкома партии Леонову сообщил разыскавший его незнакомый деникинский офицер. Он сказал, что Дусю можно выкупить за 400 тысяч рублей. Такой суммой денег подполье не располагало, и поэтому было принято решение устроить налет на поезд, когда арестованных повезут на расстрел в Каменское.

Составили боевую группу во главе с Буровым и хорошо ее вооружили. В нее хотели включить также Семена Любича (Жукова) и Сурена Шаумяна, но Буров, как руководитель группы, запретил, сказав, что не имеет права рисковать жизнью этих ребят, так как они прибыли к нам со специальным заданием.

Несколько слов о Любиче и Сурене Шаумяне. Оба они приехали в Харьков в конце июля. Это были на редкость дружные товарищи, боевые и веселые. Семен — высокий, силач, очень спокойный и уравновешенный. Сурен, напротив, худенький, живой, легко вспыхивающий. Тогда мы еще не знали, что он был сыном расстрелянного бакинского комиссара Степана Шаумяна. Оба были храбрыми, казалось, начисто лишенными чувства страха. И хотя ревкому было дано указание не рисковать этими ребятами, они не могли сидеть без дела, сами рвались на горячие дела, переносили оружие, охраняли явочные квартиры, выполняли множество других поручений. Причем не считались, малое или большое это поручение, важное или второстепенное, и выполняли их с одинаковой охотой, и, я бы сказал, вносили в подпольную работу своеобразную страстность и пыл. Любич к тому же был членом партии с 1917 года, прошел уже раньше школу подполья и был для нас, молодых коммунистов, большим авторитетом.

...Переговоры с офицером, который предложил выкуп за арестованных, вел по поручению Леонова Буров. Он предложил офицеру вместе поехать в Луганск, там он ему отдаст половину требуемой суммы, а вторую — сразу же после того, как освободят наших товарищей.

В поезде Буров и офицер сели в одно купе. Офицер не подозревал, что в этом же вагоне едет группа хорошо вооруженных подпольщиков, которые внимательно наблюдают за ним. Я устроился на верхней полке в том же купе, где находились Буров с офицером, так, чтобы лицо последнего мне было хорошо видно.

Перед Дебальцево по вагону прошел военный патруль. Я заметил, что документы Бурова контролер вернул, едва взглянув на них, а с офицером, проверяя его документы, обменялся каким-то знаком. Перед остановкой поезда в Дебальцево

339

я подал Бурову знак выйти, предупредил и других товарищей. Когда все вышли на платформу, мы по цепочке передали: возвращаться обратно, провокация.

В Дебальцево стоял готовый к отходу встречный поезд. Едва он тронулся, мы с Буровым вскочили в первый попавшийся вагон и уехали, а пустой чемодан так и остался в купе у офицера. Не все товарищи из нашей группы уехали этим поездом. Некоторые из них зашли на явку к нашему подпольщику, железнодорожнику со станции Дебальцево, и от него узнали, что три дня назад луганских подпольщиков, в том числе и Дусю Зельдович, расстреляли. Все объяснилось. Офицер был провокатором. Мы долго ломали голову, кто дал офицеру адрес секретаря губкома Леонова...

...В конце октября поздно вечером ко мне неожиданно явился взволнованный «наш юнкер» и сообщил, что под Орлом и Воронежем белые потерпели тяжелое поражение. Удары Красной Армии усиливаются, в связи с чем командование Добровольческой армии спешно перебрасывает наиболее надежные офицерские полки под Орел. Ему приказано со своим взводом нести охрану на станции Люботин, обеспечивать прохождение на фронт воинских эшелонов.

— Необходимо,— сказал юнкер,— принять все меры к тому, чтобы следующие со станции Люботин полки не дошли до места назначения...

Эти сведения я немедленно передал Бурову, который связался с руководителем железнодорожной боевой группы Василием. А уже через два дня в Харькове узнали, что эшелон из 25 вагонов с офицерами Дроздовской дивизии пущен под откос в районе станции Люботин...

В это же время на механическом заводе на станции Новая Бавария, где ремонтировалось оружие для деникинской армии, связанный с нами рабочий-подпольщик вывел из строя шесть станков, из-за чего был сорван ремонт пулеметов.

Вскоре связь с «нашим юнкером» прервалась. А еще немного позднее стало известно, что этот бесстрашный и мужественный человек, оказавший неоценимую помощь в нашей борьбе против врага, расстрелян контрразведкой, которой стала известна его связь с подпольщиками. К сожалению, ни имя его, ни фамилия остались нам неизвестными.

Положение белых на фронтах ухудшалось. Деникинцы в городе озверели. После проведенных нами диверсий начались повальные аресты и облавы среди железнодорожников, а также в рабочих кварталах Харькова. В тюрьме начались расстрелы политических заключенных. Ревком готовил нападение на

340

тюрьму, чтобы освободить арестованных руководителей подполья Черного и Слинько, других членов губкома и ревкома. Подполье мобилизовало людей из рабочих «пятерок», был разработан точный план нападения. Все было готово. Но в это время произошел провал третьего состава ревкома, и операция осталась неосуществленной.

Нашей боевой группы в это время уже не было в Харькове. По указанию ревкома ввиду явной угрозы нашего ареста мы выехали за линию фронта и добрались до Курска, недавно освобожденного от деникинцев. Через некоторое время мы получили назначение в различные воинские части.

П. И. Долгин
Кровавый путь деникинщины

11 декабря 1919 года. День выдался пасмурный, сыроватый. Но радость, огромная радость заполняет сердца горожан. В Харьков вступает Красная Армия. Сначала показались конные разведчики начдива-41 Ю. Саблина. Они спустились с Холодной горы, проскакали по Екатеринослав- ской улице, свернули на Павловскую площадь и дальше направились к центру. Их встречали харьковчане, простые рабочие люди. «Наши! Наши! Наконец-то!» —раздавались возгласы.

Усталые лица всадников светились радостью, и кони, забрызганные по брюхо грязью, проходили перед собравшимся народом, как на торжественном параде.

Кончился для харьковчан кошмар деникинщины. Закончилось подполье. Четвертый подпольный ревком, ставший сразу после гибели третьего на боевой пост, привел подпольную группу бойцов к победе, несмотря на провокации, провалы.

И вот вместе с Саблиным собрались члены ревкома Иван Козлов, Иван Савельев, Иван Гончарук, Зиновий Тобаков, подпольные работники. Среди них Анна Янова, разведчица Стася Слинько. Сколько радости! Совсем иными кажутся знакомые лица. Но радость освобождения не может заглушить боль тяжелых утрат — гибели многих товарищей, близких, дорогих...

Сразу же после образования временного губернского ревкома было решено создать комиссию для расследования зверств деникинцев. Это решение возникло как-то само собой, как естественная необходимость, как одно из первоочередных мероприятий Советской власти.

341

И хотя в гражданской войне такой практики еще не было, хотя военных и всяких иных дел после освобождения от врага возникало бесчисленное множество, кровавый разгул деникинщины на Украине, их зверские расправы над рабочим и крестьянским людом были настолько отчетливо выраженным актом классовой мести, что показать истинный лик палачей народа и запечатлеть его для истории было делом огромной политической важности. Этим определялись направление деятельности комиссии и ее состав.

Во главе комиссии ревком поставил участников подполья. Председателем назначили автора этих строк, секретарем — Ирину Шевченко. Сама же комиссия состояла из многочисленных представителей профсоюзных организаций, кооперации, различных других общественных организаций. Харьковское медицинское общество делегировало в медицинскую экспертную подкомиссию видных своих деятелей.

В ходе работы было выпущено четыре номера бюллетеня Харьковской губернской комиссии по расследованию зверств, учиненных Добрармией. В них были помещены протоколы экспертной подкомиссии с подробным описанием патологоанатомических обследований трупов, показания людей, пострадавших от деникинского террора, списки угнанных белогвардейцами при их бегстве из Харькова и многие другие материалы. Эти бюллетени являются важными документами, обвиняющими одного из «верховных» палачей — Деникина и его офицерскую свору насильников.

В Григоровском бору

С большим внутренним волнением приступили мы к обследованию мест расстрелов в Григоровском бору. Сюда водили белогвардейцы на казнь наших товарищей по подполью. Мы знали, как терзали их в застенках контрразведки изверги-палачи, и все же не могли примириться с мыслью, что увидим их, еще так недавно горевших страстью борьбы, мертвыми, изуродованными до неузнаваемости.

Здесь же уничтожались пленные красноармейцы, жители, заподозренные в сочувствии Советской власти.

Внезапно ударивший в начале зимы суровый мороз и выпавший снег скрыли все, что таилось в бору. Помогли нам жители харьковского предместья Холодная гора, знавшие места казни подпольщиков. Они делали зарубки на деревьях. По ним мы и отыскали могилы.

342

К приезду экспертной группы в бору собрались сотни рабочих, их жен и детей, жители окраин.

Молча стояли они, стараясь не мешать врачам. Нарушали порой тишину лишь порывы ветра, пробегавшего по шапкам старых сосен, да вскрики родных и друзей, опознававших своих родственников, своих близких. Никогда мне не забыть лицо старика отца, увидевшего на дне разрытой ямы свою юную дочь и повалившегося как сноп на край могилы...

Картина, представившаяся нашим глазам, когда были раскопаны могилы,— вид обезображенных трупов, привязанных друг к другу толстыми веревками,— превзошла все наши мрачные предчувствия. Почти все трупы были раздеты до нижнего белья, без обуви. В результате подробного освидетельствования экспертно-медицинская подкомиссия констатировала мученическую смерть сотен людей, приводила в своем протоколе описания многих чудовищных способов уничтожения людей, применявшихся деникинцами.

Здесь происходила настоящая сеча. Исступленные в своем бешенстве, палачи стреляли, рубили, кололи, били прикладами, топтали сапогами, добивали безоружных, притом связанных друг с другом людей.

Без слез и глубокой сердечной боли нельзя было смотреть на обнаруженные трупы наших подпольщиков.

Среди них были:

Петр Слинько, двадцати четырех лет, член ЦК КП(б)У. На теле многочисленные следы от ударов тупым орудием и три огнестрельных раны...

Михаил Черный, член ЦК КП(б)У, руководитель харьковской подпольной организации. Руки связаны веревкой. Многочисленные кровоподтеки, происшедшие от ударов тупым орудием. Огнестрельное ранение с деформацией лица и черепа.

Иван Минайленко, семнадцати лет, активный работник подпольного Красного Креста, один из руководителей подпольного комсомола. Смерть последовала от паралича сердца после удара в область сердца.

И еще многие и многие. Далеко не всех удалось опознать, настолько изуродованы и обезображены были их лица...

Очевидцы свидетельствуют

Мы опубликовали в бюллетене комиссии 47 показаний. Написанные под свежим впечатлением пережитого, они отразили действительную картину жизни при белых, полный произвол властей, бесконтрольность и ненаказуемость деникинского офицерства, его полное моральное разложение: беззастенчивая продажность, взяточничество, коррупция, шантаж.

343

Одно за другим свидетельствуют показания о страшной работе карательных органов деникинщины. Весь город был охвачен сетью этих учреждений, куда тащили арестованных: контрразведка в «Палас-отеле» на Кацарской, 5, сыскное отделение в гостинице «Харьков» на Рыбной улице, комендатура, полицейские участки, гауптвахта, штабы отдельных воинских частей и тюрьма.

Контрразведка в «Палас-отеле» занималась наиболее важными делами, главным образом большевистским подпольем. Она засылала провокаторов в нашу подпольную организацию, громила подпольные явки, оставляла там засады, арестовывала наших товарищей.

Страшный застенок представляла контрразведка в «Палас- отеле». Методы ее работы — избиение шомполами, пытки, насилия, бесчеловечные издевательства.

Несмотря на то что контрразведка хорошо информировалась о подполье — три состава ревкома были выданы провокаторами,— офицеры контрразведки на допросах пытали каждого арестованного, добиваясь новых и новых данных, новых фамилий.

О «Палас-отеле» рассказывает на страницах бюллетеня один из харьковских жителей, не участвовавший в подпольной работе и арестованный только лишь по подозрению:

«— Ну что, подумал? — начал допрос штаб-ротмистр.

— Мне не о чем думать. Я ничего не знаю.

— Врешь, знаешь! — вдруг приходя в ярость, крикнул штаб-ротмистр.— Капитан, начинайте!

Капитан с шомполом в руке подошел ко мне, дав подножку, бросил меня на пол и начал бить. После 20 ударов капитан остановился передохнуть и в это время начал мне описывать последующие пытки, если я не сознаюсь.

— Это,— говорил он,— я тебя только погладил; погоди еще, если этого мало, будем бить по нервным узлам. Это уже немногие выносят, а будешь еще упрямиться, запустим штук пять холодных клизм. Это еще меньше выносят. Если и тогда не поможет, сделаем из тебя шомполом мясо, посыплем солью и оставим на пару часов размышлять. Это еще никто не вынес, не сознавшись.

После этого допроса я вернулся в камеру разбитый более от рассказа палача, что меня ожидает, чем от перенесенных ударов...

344

...Прошло несколько дней, и в «Палас» привели арестованных членов ревкома... Тут-то настало страдное время контрразведки. Беспрерывные, в течение суток, допросы с «пристрастием», то есть с самыми жестокими пытками.

Нечеловеческим мукам подвергались арестованные женщины».

Вот что рассказала в одном из бюллетеней бывшая подпольщица Евгения Кринская: «Около 10 часов утра стали вызывать на допрос к главному заплечных дел мастеру Собинову в страшную, как оказалось после, 64-ю комнату. Первой позвали Мусю Телешевскую. Когда она вошла, на нее с нагайкой и кулаками, обдавая площадной бранью, набросились казак и Собинов. Били за то, что коммунистка, и требовали выдачи товарищей. Позвали меня. Когда я вошла, увидела Мусю, то почувствовала, что силы меня оставляют, так был ужасен ее вид: все лицо в кровоподтеках от нагайки и кулаков офицера».

Одну из активных работниц подпольного Красного Креста — Мандрацкую, продолжает свои показания Кринская, «пороли в течение суток три раза. Когда теряла сознание, ее отпаивали водой, отводили в камеру, а через некоторое время опять принимались бить, думая таким образом выпытать показания о работавших в подполье товарищах...»

Приведем еще один рассказ Германа Михайловича. При наступлении Деникина он был командиром повстанческого батальона Савинской волости Изюмского уезда. Его арестовали в Белгороде при попытке перейти фронт, где содержали в заключении при комендантском управлении, а 31 июля перевезли в Харьков в «Палас-отель». Г. Михайлович свидетельствует:

«...При контрразведке я просидел 12 дней, в течение которых пищи как мне, так и остальным арестованным совершенно не давали; при мне увели двух арестованных, почерневших и в беспамятном состоянии от голода. Каждый день были слышны крики избиваемых при допросах, которые производились большей частью, как я заметил, по вечерам, а то и совсем ночью, причем избиваемых запирали в отдельные комнаты. Помещение, которое занимали арестованные, состояло из четырех маленьких комнат; арестованных содержалось до 150 человек; теснота и грязь были ужасные; спали на полу вповалку женщины и мужчины... Много арестованных выпускалось за взятки, о чем в контрразведке говорили не стесняясь; с меня лично следователь просил 15 тысяч... У арестованных отбирали деньги и драгоценные вещи, на них пьянствовали офицеры контрразведки...»

345

Гостиница «Харьков», политический сыск, фактически филиал контрразведки... Если контрразведка в «Палас-отеле» занималась большей частью подпольем, то в «Харьков» попадали подозреваемые в сочувствии большевикам. Впрочем, строгого разделения не было. Арестовывали по любому поводу, а часто и без повода, просто с целью вымогательства, получения денег за освобождение. Методы «работы» те же, что и в контрразведке. Вот показания одного из товарищей о своем пребывании в гостинице «Харьков»:

«Я подвергся трем пыткам в контрразведке на Рыбной улице в гостинице «Харьков».

16 ноября меня вывели в помещение, где офицеры подвергли меня допросу и после приказали раздеться и стали избивать шомполами и плетьми. Вечером, в семь часов, здесь же, после нового допроса меня подвергли пыткам. Сначала накинули мне на шею веревку с петлей и, потянув кверху, так что я должен был стоять в вытянутом положении, начали избивать руками и рукоятками револьверов; били преимущественно по бокам и лицу. Через несколько минут я потерял сознание и повис на веревке. Когда меня привели в чувство, опять подвергли допросу и после третьего допроса опять подвесили веревкой за челюсти и подтянули кверху, так что я вновь оказался в вытянутом положении и с вытянутой шеей, и меня начали избивать по горлу и по бокам, я опять потерял сознание.

Когда меня привели в чувство, то подвергли новому допросу и, поставив к стенке, сказали, что сейчас расстреляют...

После этого меня поставили на колени перед портретом Деникина и заставили петь «Боже, царя храни», во время пения избивали плетьми по плечам и бокам».

Каторжная тюрьма. Здесь царили такие же порядки, как в «Палас-отеле» и гостинице «Харьков». Об этом свидетельствует находившийся в тюрьме Илья Морозов:

«...На поверке политических заставляли петь молитву... На каждую законную просьбу отвечали бранью и криком. За малейшее нарушение каторжного устава сажали в темный сырой карцер на хлеб и воду.

Карцеры помещались в нижнем этаже, в полуподвале, размером не более двух аршин на два. Небольшая голая кровать на железных прутьях, параша. Вот вся обстановка камеры. Небольшое окно, плотно закрывающееся чугунной ставней, дверь тоже чугунная, насекомых — клопов и вшей — там были миллионы, холод страшный, а теплой одежды брать не разрешалось. Просидеть 72 часа в этой адской яме было не шутка.

После вечерней поверки наступала длинная мучительная

346

осенняя ночь. Спать размещались рано, кто как мог. Вдоль низких стен были приделаны железные рамы, обтянутые грязными мешками,— это были кровати. Ни подушек, ни одеял не полагалось. Но не все счастливцы могли спать на таких кроватях, камеры были переполнены, и большинство размещалось прямо на голом полу, вповалку. Спали и на столах, под кроватями и вокруг вонючей параши. Ночью было холодно и сыро, наступили морозы, в окнах не было стекол, был отчаянный сквозняк. Топить и не думали... Многие, раздетые, тряслись как в лихорадке. Здоровых было мало. Появились болезни — бронхит, лихорадка, головные боли, наконец, и тиф...»

В тюрьме происходил и так называемый военно-полевой суд. Сюда приезжали офицеры контрразведки и в конторе вершили свои дела.

«При допросах,— свидетельствует тот же И. Морозов,— давались откровенные намеки на взятку. За десять — двадцать — сто тысяч, смотря по делу, можно было получить свободу. Взяточничество с арестованных достигло громадных размеров. Это была свободная торговля человеческими душами.

А душ этих было немало. В одной только каторжной тюрьме около двух тысяч, затем губернская тюрьма, сыскное отделение, многочисленные участки и арестные дома — все было переполнено, битком набито разного рода людьми. Но не все, конечно, имели возможность дать выкуп за себя, большинство не имело ни копейки, голодало на черном хлебе и терпеливо жд^ло решения своей участи. А решения эти были просты и ясны.

По выражению одного старого сыщика, «сто плетей за шкуру и на вешалку — вот наш суд». Этот страшный суд решал свои дела по ночам, в глухом застенке, в составе двух-трех полупьяных офицеров. Приговор составлялся заранее, в коротких словах: «Расстрелять!», «Повесить!» Подсудимого вводили только для того, чтобы объявить ему эти страшные слова. Часто решения выносились заочно и объявлялись подсудимому перед стволом винтовки или под петлей веревки».

Однако широко применялся белогвардейцами и старый метод, простой и безотказный, избавлявший даже от такой пустой формальности, как военно-полевой суд,— убить «при попытке к бегству».

Побывал в этой страшной тюрьме и председатель организационной комиссии по созыву международного съезда инвалидов первой мировой войны А. П. Дорофеев.
Он рассказал нашей комиссии, как инсценировались такие «попытки к бегству»:

347

«Нас было девять человек. Вывели из тюрьмы. Двое, будучи больными тифом, не могли идти и опирались на других товарищей. Только что завели за угол тюрьмы по Семинарской улице, конвой, идущий впереди и по сторонам, зашел сзади нас и построился развернутым фронтом. Нас же построили в два ряда по четыре человека, а я, девятый, был на правом фланге. Скомандовав нам: шагом марш, в то же время сами зарядили винтовки и после пяти-шести шагов в упор, на расстоянии четырех-пяти шагов, в спину раздался первый залп, от которого упало шесть человек; вторично зарядили винтовки. Трое, оставшиеся в живых, бросились бежать, пользуясь темнотой, но, помню, один еще упал. Мы двое продолжали бежать по Семинарской улице... Закоченевший, я направился в домики, и вот в одном меня приняли, где я и скрывался до прихода Советской власти.

В газете же от 18 ноября 1919 г. появилась заметка, что при попытке к бегству расстреляны семь уголовных бандитов, двое из них бежали. Заявляю, что в нашей группе не было ни одного уголовного, все девять — политические».

Этап

Конец деникинщины уже недалек. Все ближе и ближе Красная Армия. На улицах расклеены объявления о поголовной мобилизации в белогвардейские войска. Газеты печатают интервью с генералом Май-Маевским. Генерал говорит об уклоняющихся от мобилизации, об отсутствии патриотизма у многих граждан: объявленный командованием сбор теплой одежды для «доблестных воинов» срывается. Генерал угрожает. Обещанные угрозы приводятся в исполнение. На Павловской и Николаевской площадях жители видят повешенных с прикрепленными надписями на груди: «Дезертир», «Бандит». Они хорошо узнали повадки «грабьармии» —так теперь в народе называют деникинскую армию — и сыты по горло «единой неделимой». С нетерпением ждут прихода Красной Армии — освободительницы.

По опустевшим улицам мечутся белогвардейцы, устраивая облавы на дезертиров. Они шарят по квартирам — нужно побольше награбить на черный день.

Контрразведка ускорила завершение своих кровавых дел. 4 декабря вывела на расстрел в Григоровский бор большую группу подпольщиков — 38 человек.

А в каторжной тюрьме — свыше 2 тысяч заключенных, обвиняемых в большевизме. Большинство — рабочие и крестьяне,

348

рядовые работники сельских и городских советских учреждений, много бывших бойцов Красной Армии... Но не осмелилось, видно, деникинское командование поднять кровавую руку на глазах у харьковского населения и разделаться сразу с такой массой. И вот нашли выход — погнать с собой, а там...

Переполненная тюрьма глухо волновалась. Что будет?..

6 декабря, суббота. День передач. Еще с раннего утра у ворот каторжной тюрьмы толпится народ — родственники, близкие заключенных. Все ждут. Но вот к двум часам дня в тюрьму прибыл большой отряд корниловцев с пулеметами, с походной кухней. Среди них много офицеров. Из губернской тюрьмы пригнали 65 женщин.

К пяти часам вывели из камер 2100 заключенных, и всех 2165 человек быстро построили в колонну, окружили цепью караульных с ружьями наперевес и погнали в путь.

Со страшными криками и стенаниями бросились родственники к своим. Но конвой их грубо оттеснил прикладами. Подгоняемые стражей, арестованные прошли по темным улицам города и вышли на Змиевское шоссе. Так начался этап Харьков — Змиев — Изюм — Бахмут — Ростов, беспримерный по жестокости, варварскому обращению, издевательствам, рассчитанный на медленную мучительную смерть многих сотен людей. Этап — это сплошная цепь злодеяний агонизирующего врага, который знает, что он обречен; но у него еще власть, и в безумии он расправляется, мстит.

Он гонит массу полураздетых и полуразутых людей, которых он же раздел и разул, по полям по снегу, по грязи, голодных, сутками не давая ни куска хлеба, ни глотка воды.

Он требует порядка в рядах, отстающих подгоняет прикладами, падающих готов прикончить штыком, если товарищи быстро не подымут его и, поддерживая, не поведут с собою.

Он размещает их на ночь в тесных помещениях, где ни лечь, ни сесть, можно только стоять, тесно прижавшись друг к другу, гибнуть от голода, жажды, отсутствия воздуха. А когда задыхающиеся начинают требовать воздуха, конвой открывает стрельбу в окна, наполняя помещение пороховым дымом.

На каждом привале он осматривает свои жертвы: на ком еще сохранилось что-либо из одежды, может быть, деньги или другие ценности — под угрозой смерти забирает.

В Змиеве отбирается по списку партия в 250 человек — «в расход».

И так изо дня в день тянется мучительный этап, теряя по пути обессиленных, нашедших смерть от руки палачей...

349

На станции Шебелинка заключенных погрузили в специальные вагоны-ледники, по 130—140 человек в каждый. Притиснутые друг к другу, они могли только стоять. В таком положении люди находились несколько суток езды до Изюма. На ночь и в пути двери вагонов запирались. Вагоны превращались в душегубки.

Один из арестованных, товарищ Яковлевич, дал комиссии такие показания:

«Настала кошмарная ночь. Наши силы таяли, и не было возможности удержаться на ногах, но сесть места не было, воздуха не хватало, мучила страшная жажда. И вот люди стали умирать стоя на ногах. Умирающие падали тут же под ноги и топтались другими... Вагон наполнился запахом трупов... и, чувствуя под собой мертвые человеческие тела, живые сходили с ума... В вагоне поднялся неимоверный шум, стучали в двери, пытаясь сломать их. Но тщетно. Наутро выбросили из вагонов трупы, их оказалось несколько десятков. Шум не прекращался и днем. Требовали воды, хлеба. На вопросы, почему нам ничего не дают, почему нас истязают постепенно, последовал ответ: «А вам не все равно умирать, что сегодня, что немного погодя». И кровожадные скоты издевались еще больше».

Положение было таково, продолжает этот свидетель, «что чувствующие в себе достаточно силы сломали решетку... подняли люк на крыше вагона и с идущего поезда бросались вниз. Корниловцы заметили бегство. Наутро были выведены из каждого вагона по нескольку человек и расстреляны за то, что некоторые бежали. Из вагонов вывалили новую груду трупов. На остановках фельдфебель обходил вагоны, стрелял в шумную толпу. Люди падали, но никто не обращал внимания на выстрелы, на смерть товарищей. Что смерть против этой адской муки? Смерть — освобождение. И, чем скорее, тем лучше...»

В последнюю ночь перед прибытием в Изюм произошло крушение: порожняк наскочил на поезд с заключенными.

В Изюме снова расстрелы. Через пять суток этап прибыл в Бахмут — всего около восьмисот человек. Почти две трети погибли в дороге. Да и среди оставшихся много тяжелобольных, часть слабых, с трудом передвигающихся.

В Бахмуте комиссия из трех офицеров учинила оставшимся допрос, после чего вынесла решение: к воинскому начальнику для отправки на фронт под строгим контролем.

Наступавшая по пятам Красная Армия перечеркнула это решение. Многим удалось скрыться еще в Бахмуте, где царил хаос лихорадочной эвакуации. Более крепкие были захвачены

350

белыми с собой в Ростов. По дороге и в самом Ростове некоторым удалось бежать.

Так закончился этот этап, покрывший несмываемым позором Деникина, деникинских офицеров, деникинщину...

27 марта 1920 года народным комиссариатом юстиции было издано постановление о создании при НКЮ УССР Центральной комиссии по расследованию зверств белогвардейцев. В связи с этим наша комиссия была ликвидирована. Материалы, документы мы передали Наркомюсту УССР...

Г. П. Полянская
Киевское подполье

Деникинцы подступали к Киеву. В начале августа 1919 года по вызову Зафронтбюро ЦК КП(б)У я приехала сюда из Одессы. Прежде всего встретилась с моей давней знакомой, а в те дни ответственным работником Зафронтбюро Ксенией Листопад. С ней мы когда-то вместе учились в Петрограде на Высших женских курсах, вместе участвовали в студенческой большевистской организации. Ксения сказала мне, что Зафронтбюро решило оставить меня на подпольной работе в Киеве.

Для руководства подпольем на случай захвата города деникинцами 21 августа Зафронтбюро создало областной подпольный комитет партии и ревком Правобережной Украины. Председателем областкома стал А. Л. Гилинский, член партии с 1915 года, секретарем назначили меня; председателем ревкома был назначен Я. М. Муравник, член партии большевиков с 1912 года. Позднее состав областкома и ревкома расширился, в них вошли новые товарищи, в том числе Алкон-Портнов, вступивший в партию в 1904 году, и Д. А. Учитель (Крамов), член партии с 1915 года.

Естественно, во всей нашей работе мы руководствовались письмом Центрального Комитета РКП(б) «Все на борьбу с Деникиным!», написанным Лениным в начале июля, когда деникинский фронт стал главным. Письмо было воспринято как боевой наказ, как политическая директива, определившая направление всей подпольной работы. Исходя из ленинских указаний, а также из полученных нами инструкций, мы еще до

351

захвата Киева белогвардейцами на совместных заседаниях Зафронтбюро ЦК КП(б)У, областкома партии и ревкома определили следующие задачи большевистского подполья на Правобережной Украине:

разоблачение антинародной сущности деникинщины, установление связи с рабочими массами и организация их для подрыва деникинского режима, прежде всего рабочих железнодорожных узлов и Арсенала, завода, где изготовляли оружие;

правдивая информация трудящихся в белогвардейском тылу о положении на фронте;

налаживание связи с партийными организациями области;

организация повстанческого движения крестьян;

разведывательная работа, сбор сведений о военных планах белых и переправка их через фронт штабам Красной Армии.

Вместе с другими товарищами, оставленными для руководства будущим подпольем, последние дни августа по поручению областкома я занималась подготовкой всего необходимого для успешной работы в тылу врага. Подбирались люди для подпольной работы, готовились нелегальные паспорта, подыскивались конспиративные квартиры, разрабатывались пароли, шифры. Мы создали склад одежды, определили места, где будем хранить нашу денежную кассу, установили связь с подпольщиками на предприятиях и железнодорожном узле, а также с партийными организациями в других городах области.

31 августа деникинцы вступили в Киев.

Первый месяц подполья — сентябрь был чрезвычайно трудным. Белый террор обрушился на коммунистов, всех, кого подозревали как сторонников Советской власти, даже на тех, кто просто по той или иной причине не понравился деникинцам. Обстановка слежки и репрессий крайне затрудняла нашу работу. Членам обкома и ревкома приходилось часто менять квартиры, доставать «хорошие» паспорта, изобретать разные способы, чтобы избежать мобилизации, и т. д. С каждым днем подпольщикам становилось все труднее. Многие товарищи, оставленные для работы в Киеве, при Советской власти работали в ближайших городах — Чернигове, Кременчуге, Житомире, Полтаве. Были случаи, когда белогвардейцы опознавали их на улицах. Так, например, на улице был узнан член подпольного ревкома, раньше работавший в Кременчугской губ- чека (фамилии его не помню). Деникинские офицеры застрелили его на месте среди белого дня.

Меня также опознали как-то белогвардейские офицеры, приехавшие из Чернигова, которые однажды оказались гостями хозяйки квартиры на Львовской улице, где я жила в первый месяц подполья.

352

Мне пришлось с этой квартиры немедленно уйти и поселиться в доме на Обсерваторной улице, где уже жили подпольщицы Т. И. Аплаксина и А. И. Вагранская. Но и здесь меня выследила бывшая квартирная хозяйка — бело- гвардейка. Она явилась ко мне на новую квартиру и стала требовать денег, угрожая в противном случае донести в контрразведку. Наблюдавшая сцену этого разговора Т. И. Аплаксина вмешалась и пригрозила белогвардейке, что Советская власть арестует ее и родственников, как только Красная Армия освободит город от деникинцев. Это и спасло меня.

Однако в то же время нашу работу усложняло то обстоятельство, что среди оставленных товарищей было мало киевлян, с помощью которых можно было бы быстрее установить связи с рабочими города и уездами Киевщины. В киевское подполье Зафронтбюро направляло людей и с неоккупированной белогвардейцами территории, в частности из Брянска. Переход фронта был связан со многими опасностями. Посланцам Зафронтбюро часто приходилось добираться по Днепру сначала на советском пароходе, а затем плыть к Киеву на лодке. Было немало случаев, когда они попадали в руки деникинских патрулей, охранявших берег. Так получилось и с моими новыми подругами Аплаксиной и Вагранской. Только выдержка и находчивость на допросе позволили им ускользнуть из рук врагов.

. Но подполье действовало. Помню, Аплаксина организовала конспиративную квартиру на Обсерваторной улице, явку на Малой Васильковской, на которые прибывали новые товарищи. На явках их принимали и затем связывали с руководителями подполья. С. Белецкая открыла молочную лавку на Фун- дуклеевской улице, которая служила явкой и местом заседаний подпольного обкома и ревкома. М. Я. Черкасская устроила явочную квартиру в швейной мастерской. Здесь члены обкома и ревкома встречались с подпольщиками и давали им задания.

А. С. Лесная установила связи с рабочими ряда предприятий города, а также житомирскими и кременчугскими подпольщиками. У нее же хранились денежные средства... Много было товарищей, которые принимали активное участие в подполье, но фамилий всех не помню.

Обстановка на Правобережной Украине, и в первую очередь в Киеве, имела свои особенности. Части Красной Армии находились на реке Ирпень, в десяти — пятнадцати верстах от города. Наша артиллерия и Красная днепровская флотилия регулярно обстреливали Киев, не давая упрочиться белогвардей-

353

скому режиму, и постоянно напоминали деникинцам, что освобождение Киева — дело недалекого будущего.

Такое положение доводило деникинцев до неистовства. Лишь за полтора месяца своего хозяйничанья в городе они арестовали и бросили в киевскую тюрьму более 4 тысяч человек. Многих расстреляли без суда и следствия, не предъявляя никаких обвинений.

Подпольная работа обкома и ревкома Правобережной Украины значительно активизировалась в конце сентября — начале октября. К этому времени удалось наладить связи с рабочими в районах и на предприятиях Киева — на Шулявке, Демиевке, в Арсенале, в железнодорожных мастерских и на станции Киев, с подпольными организациями в Каневском, Сквирском, Чернобыльском и других уездах.

15 октября части Красной Армии заняли Киев и два дня удерживали город. В эти короткие два дня свободы тысячи арестованных были выпущены из тюрьмы. Но недолгое пребывание Красной Армии в Киеве вызвало и нежелательное явление: отдельные подпольщики не поняли, что это только кратковременная операция, и легализовались. Оставаться им в городе после было уже нельзя, и им пришлось уйти вместе с частями Красной Армии, что лишило подпольную организацию ряда работников.

В ноябре областном организовал выпуск подпольной газеты «Коммунист» и листовок. Для этого создали типографию. Помещалась она в подвале дома № 9 на Вознесенском спуске. Типография просуществовала до декабря 1919 года. Редактором газеты назначили опытного партийного работника Шварцмана. В редакции работал также коммунист М. С. Зоркий, молодой литератор, впоследствии видный советский историк, профессор. Запомнилась мне также Наташа Азол. Энергичная, смелая, она выполняла все, что связано с выпуском и распространением газеты и листовок.

За короткий срок вышли четыре номера «Коммуниста»: два — в ноябре и два — в декабре. Первый номер вышел 1 ноября 1919 года. Он был посвящен приближающемуся празднику — второй годовщине Октябрьской революции. Здесь же были напечатаны статьи, разоблачавшие кровавый деникинский режим, а также призыв к рабочим и ко всему населению бороться с белогвардейскими палачами. Газеты и листовки распространялись на заводах и фабриках, расклеивались на улицах города. Что касается листовок, то первая была выпущена в октябре. Она призывала рабочих и крестьян к срыву мобилизации, объявленной деникинской властью. В результате

354

вместо 30 тысяч новобранцев, как планировали в белогвардейском штабе, на призывные пункты явилось меньше тысячи человек.

Ответственные задачи выполнял наш политический Красный Крест. Работавшей в нем подпольщице М. Е. Смолянской удалось связаться с некоторыми арестованными товарищами, наладить им передачи. Вспоминается случай, когда подпольный Красный Крест сумел добиться освобождения арестованного коммуниста И. И. Пипко. Он был схвачен в первый раз в сентябре на явочной квартире вместе с другими шестью подпольщиками, в числе которых были Ф. Мороз и Е. Ингунец. Во время двухдневного пребывания Красной Армии в Киеве эти товарищи, как и многие другие, вышли из тюрьмы. Но Пипко по доносу снова попал в руки контрразведчиков. Его удалось выкупить Смолянской, дав взятку следователю. За его освобождение было уплачено 2 тысячи рублей царскими деньгами и 18 тысяч керенками.

Неплохо была поставлена разведывательная работа через наших подпольщиков, сумевших проникнуть в штаб Добровольческой армии. Всей этой работой руководил ревком. Разведывательную группу возглавлял член ревкома Д. А. Учитель (Крамов), которого после его отъезда заменил Л. Г. Зорин. В состав разведывательной группы входили: М. А. Аркадьев, А. В. Барский, И. Д. Мазут, А. И. Вагранская и Ф. Мороз.

Военные сведения в большинстве случаев нам удавалось переправлять по назначению.

Разведка киевского подполья многим обязана энергичному, бесстрашному и находчивому ее руководителю Л. Г. Зорину. Ему удалось привлечь к работе военного специалиста — бывшего офицера царской армии Курковского. Во время деникинщины Зорин и Аркадьев встретили его на улице в Киеве. Они знали Курковского еще по службе в Красной Армии. Курков- ский рассказал, что, будучи больным, отстал от своей части и что не хочет служить в деникинской армии. Зорин уговорил его поступить в штаб командующего киевским гарнизоном генерала Бредова, с которым Курковский был давно знаком. Это удалось осуществить, и подпольная разведка стала получать важные военные сведения. В большинстве случаев они затем поступали командованию Красной Армии...

Областком и ревком организовали ряд удачных выступлений повстанцев в уездах. Первое время недостатком действий повстанческих отрядов было отсутствие единого плана, единого руководства. Положение изменилось после того, как в октябре обком и ревком на совместном заседании приняли реше

355

ние организовать штаб по руководству повстанческим движением. Начальником его утвердили И. П. Габинского (Каляева). Партизаны-повстанцы, имея единое командование и штаб, стали наносить врагу чувствительные удары. Частыми налетами на города, захваченные деникинцами, партизаны дезорганизовывали белогвардейские тылы и уничтожали живую силу противника, отвлекали на себя вражеские части, чем облегчали героическую борьбу Красной Армии.

Наша работа приносила ощутимые результаты. В последние месяцы подполья участились забастовки и случаи саботажа на предприятиях и на железной дороге. Когда же белая армия готовилась оставить Киев, железнодорожники сорвали ее эвакуацию. На станции Киев они загнали в тупик несколько составов с оружием, несколько поездов перевели на другие пути, подальше от станции...

Задачи, поставленные перед подпольной организацией, были выполнены.

Р. И. Левикова
За власть Советов

Еще до оставления советскими войсками Екатеринослава 28 июня 1919 года губернский комитет партии заблаговременно начал готовить силы для подпольной борьбы в городе и губернии.

В числе тех, кто по решению губкома направлялся на нелегальную работу в Амур-Нижнеднепровском районе, были И. А. Черновалова, член партии с 1914 года, и я.

Свою подпольную деятельность мы начали с выявления и учета оставшихся в районе коммунистов и сочувствующих. Помню наше первое партийное собрание. Оно проходило нелегально на Султановке, в доме № 12 по Церковной улице в квартире подпольщика Семена Калинника. Присутствовали

В. Сучков, Черновалова, С. Калинник, Р. Левикова, Зинукоз, Э. Якубовский, М. Левина, Архипов, И. Бимбирис, Гнедухе, Андреев. Мы решили, как наладить связь с подпольным губ- комом, и избрали райком. В его состав вошли Зинуков, председатель Бимбирис, секретарь, Черновалова и я, члены, ответственные за связь с губкомом, организацию явок в городе и

356

работу политического Красного Креста. В. Сучкову и Э. Якубовскому поручили организацию боевой дружины.

Вскоре наш комитет установил связь с коммунистами, оставшимися в районе,— Куксовым, Прокофьевым, Кузнецовым, Гринь, А. Минаевым, Е. Дроновой, Е. Старушкиной, А. Лосевым, Фоминым, М. Гайдуком, Корецким, Петушковым,

С. Чалым, А. Абрамовым, Афониным, Конотопецем, Каневце- вым и другими.

В августе обязанности секретаря возложили на меня. Тогда же был создан подпольный ревком района, в состав которого вошли Архипов (председатель), Кузнецов (секретарь), Гринь (ответственный за снабжение оружием), Бимбирис, Северный (Прокофьев), Калинник. В дальнейшем для выполнения отдельных поручений и разведки привлекли и беспартийных активистов: И. Д. Новикову, Юзю Якубовскую, сестер Марию и Елену Сучковых и других.

Наши явки находились в районе Амур-Пески на Кирпичной улице, на квартирах Левиной и Бимбириса на Севастопольской улице, в доме Якубовского на Султановке, В доме Якубовского находился также и штаб боевой дружины, а в подвале мы прятали отбитое у белогвардейцев оружие.

Мы распространяли подпольную газету, листовки и воззвания к населению. Выделенные нами агитаторы нелегально ходили на заводы, разъясняли рабочим положение на фронте.

Условия, в которых действовали подпольщики, были очень тяжелыми. Сразу же деникинцы занялись мародерством, грабежами. Каждый день проходили аресты и обыски. В городе у гостиницы «Астория» и в других местах на виселицах, а то и просто на уличных фонарных столбах по нескольку дней висели трупы казненных.

Посланный в разведку дружинник по кличке Андрусик чем-то вызвал у белогвардейцев подозрение. Его пытались задержать. Андрусик стал отстреливаться. И только когда у него кончились патроны, деникинцы схватили его и расстреляли. В те же дни белогвардейцы арестовали коммунистов отца и сына Васильевых. Их тоже расстреляли.

Днем 30 августа белогвардейцы вывезли в Кучугуры, неподалеку от завода Гантке (ныне завод имени Карла Либкнех- та), 38 крестьян, арестованных в районе Новомосковска, в котором действовали партизаны, и на глазах у насильно согнанного населения расстреляли. Троим крестьянам удалось спастись. Как только раздался залп, они упали и притворились мертвыми. Мы переправили их в село Подгорное и там устроили у крестьян-бедняков.

357

В связи с кровавым разгулом белогвардейщины наши подпольные райком и ревком обратились к населению с воззванием усилить сопротивление деникинцам и ответить террором на белый террор. Это воззвание подпольщики расклеивали на территории заводов и в рабочих поселках.

Кроме того, ревком создал боевую дружину, в которую вошли подпольщики А. Сучков, А. Калинник, Андрусик, Чеботарев, И. Кононенко, Кузнецов, В. Васильев, Бычков, Фомин, Г. Селегенов и другие. Снабжались оружием дружинники за счет белогвардейцев. Почти каждый день нападали они на деникинских солдат и офицеров и таким путем добывали себе винтовки, револьверы, гранаты.

Действия наших дружинников и партизан, особенно усилившиеся при приближении к городу Красной Армии, заставили белогвардейцев покинуть рабочие поселки и устроить себе «квартиры» в железнодорожных эшелонах. Тогда по решению подпольного ревкома дружинники обсареляли станцию Амур-Нижнеднепровск и стоявшие там эшелоны. На следующий день налет был повторен. Вечером, часов в десять, группа дружинников, переодетых в деникинскую ферму, вошла в помещение дежурного по станции. Здесь находились 12 офицеров. Их обезоружили и отобрали документы. Офицеры оказались из «волчьей сотни» генерала Шкуро. Всех их вывели на перрон и расстреляли. Служащих же станции отцравили по домам.

Чтобы посеять панику среди белых, дружинники по станционному телефону передали в Новомосковск, что Екатерино- слав занят красными, после чего тут же вывели из строя связь. Под колеса воинских эшелонов начали бросать гранаты. И только подошедший бронепоезд белых вынудил нас уйти.

После совершенных налетов деникинское командование потребовало от жителей Амур-Нижнеднепровска выдать их участников, грозя в противном случае снести артиллерийским огнем рабочие кварталы. Весь район был оцеплен белыми войсками. Особенно свирепствовали каратели в поселке Султанов- ка. В течение трех дней здесь шли повальные обыски. Солдаты врывались в каждую квартиру, многих арестовали. На противоположном берегу Днепра деникинцы установили десять орудий и навели их дула на Амур-Нижнеднепровск. Но на эту крайнюю меру они не решились...

А ночи по-прежнему оставались нашими. Мы рвали телефонные и телеграфные провода, нападали на солдат и офицеров, мстили за все содеянное белыми...

Вспоминаются такие факты. Дружинники Сучков и Калинник обстреляли проезжавших на тачанке шестерых офицеров и в завязавшейся перестрелке четверых убили.

358

Подпольщики В. Сучков, А. Сучков, Э. Якубовский и А. Калинник совершили налет на полицейский участок. Полицейских обезоружили, а заведенные дела на коммунистов и сочувствующих уничтожили.

Кроме боевой дружины в лесу, за поселком «Сахалин», действовал партизанский отряд, состоявший из рабочих нашего района. Ик командовал коммунист Никита Макаров. Явочная квартира отряда находилась в поселке в доме подпольщиков Васильевых.

Наш райком: держал связь с подпольным губкомом партии, одним из руководителей которого был М. Колтун, член партии с 1906 года. Мне неоднократно приходилось по заданию губ- кома доставлять в Амур-Нижнеднепровский райком листовки, паспортные бланки.

Поддерживали мы также связь с подпольной партийной организацией Новомосковском уезда. В этом уезде, как уже говорилось, широко развернулась партизанская борьба. Командиром партизанского отряда был И. Лантух, с которым мне неоднократно приходилось связываться через представителя подпольного уездного комитета партии Завадовскую.

По мере приближения Красной Армии, громившей деникинские полчища, активизировались махновские части, располагавшиеся в районе Гуляй-Поле. Решено было установить контакт с махновскими отрядами. С этой целью в «столицу» батьки Махно выезжал председатель нашего райкома Зину- ков (кличка Стальной). По возвращении он доложил на объединенном заседании райкома и ревкома, что махновцы готовы к совместным действиям. В ноябре махновские отряды выбили белогвардейцев из Екатеринослава. А ночью мы совершили налет на станцию Амур-Нижнеднепровск. В нем участвовала почти вся наша подпольная организация. Белогвардейцы в панике отступили. Хотя махновцы и воевали против Деникина, они не стали приверженцами Советской власти. По-прежнему это были бандитские анархистские части, которые в любой момент могли повернуть оружие против нас.

Власть в Амур-Нижнеднепровске перешла к подпольщикам. Партийная организация легализовалась. Был организован временный революционный комитет. Председателем его избрали товарища Архипова. Сформировали специальный отряд для охраны поселков. Рабочие заводов района соорудили бронепоезд и дали ему название «Нижнеднепровские партизаны». На бронепоезде установили орудия и подобрали команду

359

из 32 человек. Бронепоезд участвовал в боях за станцию Новомосковск. Узнав о его приближении, белогвардейцы бежали со станции и отступили в город Новомосковск.

...Подошедшие свежие части деникинцев выбили махновцев из Екатеринослава. Положение вновь осложнилось. Нам, подпольщикам Амур-Нижнеднепровска, пришлось уйти из Султановки.

Нашим новым центром подпольной борьбы стал район Амур-Пески. Мы несли большие потери. Люди гибли в боях, от недоедания, холода и эпидемии тифа. Больных увозили в ближайшие села и там укрывали.

С гордостью вспоминаем мы, участники тех событий, что наши подпольные явки, где хранилось оружие, шапирографы, пишущая машинка, литература, паспортные бланки, уцелели до прихода советских войск и ни одна из них не провалилась.

30 декабря 1919 года под ударами Красной Армии и самоотверженно сражавшихся подпольщиков и партизан Екатери- нослав и его пригороды были очищены от деникинцев. Власть Советов была восстановлена.

...Сквозь дымку прошедших лет я вспоминаю то первое партийное собрание в освобожденном от белых банд Амур- Нижнеднепровске, которое состоялось в начале января 1920 года. Оно было созвано на территории завода «Сириус». Председатель нашего теперь уже легального райкома товарищ Зи- нуков тяжело болел, и я докладывала на собрании о работе райкома в подполье. Во время доклада потеряла сознание — меня одолел сыпной тиф...

Н. Ф. Кожухарь
Героический Луганск

В начале весны 1919 года белогвардейские части генерала Деникина повели наступление на Донбасс. Им удалось занять его юго-восточную часть.
Ожесточенные и упорные бои с намного превосходящими силами противника развернулись вокруг Луганска.
Против героически защищавших город красноармейских частей и рабочих полков деникинское командование бросило отборные офицерские и казачьи части. Наши потери были велики. Положение становилось угрожающим.

360

Для руководства обороной города в Луганске был создан военно-революционный комитет. В него вошли секретарь городского комитета партии З. Ф. Ляпин, председатель городского Совета Н. Г. Мышков, военком Ф. И. Холодилин, представители от заводов и профсоюзов И. Д. Литвинов, Л. И. Мальцев, И. Е. Набивач, Ф. Р. Якубовский и другие.

Военно-революционный комитет организовал снабжение рабочих отрядов оружием и боеприпасами, проводил мобилизации жителей для оказания помощи сражающимся частям, наладил выпуск боеприпасов на патронном заводе...

Потерпев поражение в первых боях, деникинцы были отброшены. Но передышка была короткой. Белогвардейское командование перегруппировало силы, получило подкрепления и в конце апреля отдало приказ о новом наступлении.

Особенно жестокие бои разгорелись в восьми — десяти километрах от Луганска за высоту Острая Могила. Здесь бешеный натиск врага отражали части 8-й армии, 15-й Инзенской дивизии, Тульский красноармейский полк. В их ряды влились рабочие отряды: Вергунский численностью 700 бойцов под командованием Белозерова, Луганский рабочий полк численностью 3 тысячи человек, командиром которого был В. Е. Шелехов.

Во главе обороны Луганска был назначен начальник 15-й Инзенской дивизии Я. Я. Лацис.

На объединенном заседании городского партийного комитета, исполкома Совета и военного командования принимается решение всеми силами защищать город.

Вспоминается, с каким энтузиазмом развернулось на заводах формирование рабочих отрядов. Для их вооружения собирали все имевшееся в городе оружие. Его не хватало для всех желающих встать под ружье.

С пением революционных песен на фронт потянулись вооруженные рабочие колонны. На боевые позиции шли и рабочие, которым не досталось винтовок, но которые горели желанием заменить товарищей, уставших от непрерывных боев. За короткий срок Луганск послал на фронт около 15 тысяч бойцов.

Оставшиеся в городе работали на оборону. На паровозостроительном и патронном заводах работа не прекращалась круглые сутки. Ремонтировались пушки и пулеметы, выпускались боеприпасы. Патронный завод ежедневно давал до полутора миллионов штук патронов.

361

На помощь рабочим Луганска в это тяжелое время пришли отряды шахтеров из Алчевска, Лозовой, Павловки и других мест. Большую поддержку оказали крестьяне окрестных сел. Они присылали в город отряды добровольцев, которые сражались вместе с рабочими. Из крестьян пригородных сел Большая и Малая Вергунка был сформирован батальон, храбро отбивавший атаки деникинцев.

Коммунисты Луганска с помощью крестьян сумели наладить снабжение защитников города продовольствием. Из Алек- сандровки, Вергунки и других сел привозили в город муку, мясо, пшено.

Были мобилизованы все пекарни, столовые города, весь гужевой транспорт. Группа рабочих патронного завода во главе с Дьяченко организовала выпечку хлеба, готовила и доставляла в окопы горячую пищу и прочее.

Для оказания медицинской помощи раненым создали санитарные отряды. Ими руководил фельдшер с патронного завода А. А. Лимарев.

Луганские рабочие — мужчины и женщины, даже дети рабочих, проявляли необычайный героизм в защите родного города от белогвардейцев.

Отряд рабочих патронного завода, которым командовал И. П. Палкин, ночью проник в укрепленный район белогвардейцев, уничтожил группу офицеров, захватил станковый пулемет и благополучно возвратился обратно. Через несколько дней другая группа бойцов-рабочих совершила смелый рейд в тыл врага, собрала ценные разведывательные данные, уничтожила много белогвардейцев, вызвав панику среди деникинцев.

Ночью, когда затихал бой, рабочие доставляли на заводы поврежденное оружие и к утру приводили его в боевую готовность.

Во время одного ожесточенного боя противник вывел из строя единственное орудие, из которого рабочие вели интенсивный огонь по атакующим цепям белых. Ночью его незаметно сняли с позиции, отремонтировали на заводе, и к утру оно уже было на месте. На другой день белогвардейцы, зная, что орудие ‘ими выведено из строя, пошли в атаку, но были отбиты с большими потерями.

Озверелый враг лез напролом, бросал в бой все новые и новые силы... После ожесточенных боев, ценой больших потерь вечером 26 апреля ему удалось прорвать фронт у Иванищева Яра. Белоказачий отряд численностью 150 человек ворвался в город, дошел почти до завода Гартмана. Но здесь его ветретили бойцы-пулеметчики во главе с П. А. Сорокиным. Сокрушительным огнем из пулеметов деникинцы были отогнаны, но сам герой-командир погиб в этом бою.

362

Вспоминаются также женщины-бойцы и санитарки, особенно героически проявившие себя в боях. Это работницы Чекменова, Чижевская, Акулова, Афонина, Шелехова, Михайлова и многие другие.

Рядом с рабочим Ковалевым сражался его сын — шестнадцатилетний подросток. Четырнадцатилетняя дочь рабочего паровозостроительного завода Степана Иванова Люба подносила в окопы красноармейцам патроны, пищу, воду, перевязывала раненых. В критический момент, когда атакующие белые почти вплотную подошли к линии нашей тэбороны, Люба вскочила на бруствер, подняла над головой свою красную косынку и с криком «Вперед, товарищи!» побежала на врага. За ней поднялись ее отец и все, кто находился в окопах. Враг не выдержал натиска и отступил. Люба в этом бою погибла.

Санитарки под ураганным огнем противника перевязывали на поле боя бойцов, выносили тяжелораненых в тыл, а возвращаясь на фронт, доставляли пищу и боеприпасы. В дни особенно ожесточенных боев, когда нужно было быстро и четко снабжать передовые позиции всем необходимым, лутанчане устраивали живую цепь, по которой буквально из рук в руки передавали в окопы патроны и снаряды.

Вспоминается такой случай. Когда я в составе отряда рабочих патронного завода направлялся к сборному пункту, к нам присоединился подросток лет пятнадцати-шестнадцати и стал просить взять его с собой. Он просил нас дать винтовку, поскольку ему самому, как несовершеннолетнему, на сборном пункте ее не дадут. Мы отослали паренька домой. Но спустя некоторое время, когда наша рота уже заняла позицию на линии обороны и начала окапываться, мы снова увидели его.

В руках у мальчика уже была винтовка, которую он взял у тяжело раненного бойца и занял его место в бою. Это был Леня Воронов — стерженщик чугунолитейного цеха.

Утром 30 апреля был получен приказ командования отбить у белых Острую Могилу.

В два часа дня наша рабочая рота, командиром которой был Иван Акулов, вместе с частями Красной Армии поднялась в наступление. Завязался жаркий бой, продолжавшийся четыре часа. Часов в шесть вечера мы заняли Острую Могилу и водрузили над этой высотой красный флаг.

363

В этом бою, помню, был тяжело ранен командир взвода рабочих Н. П. Марков. Ему раздробило пулей бедро, но он не ушел с поля боя и продолжал драться с врагами до тех пор, пока не была взята Острая Могила.

Враг был отброшен от Луганска на двадцать — двадцать пять километров. 1 Мая 1919 года стало для защитников города днем большой победы на фронте.

В связи с этой победой исполком Луганского Совета выпустил листовку, в которой писал: «Честь и слава вам, солдаты Великой революции! Вашей честной рабочей душой вы поняли, что вернуть к власти казаков, помещиков и банкиров — хуже смерти. Стойте же смело, товарищи...»

Но недолгой оказалась радость победы. Оправившись после поражения у Острой Могилы, деникинцы снова повели яростные атаки на Луганск. 4 мая они прорвали нашу оборону и захватили город. Луганские рабочие батальоны и красноармейские части вынуждены были отступить в район крупной узловой станции Родаково...

Свое кратковременное пребывание в городе — с 4 по 15 мая — белоказаки и юнкера отметили погромами и безудержным террором. Они не только издевались и творили расправу над рабочими, но и глумились над трупами павших.

Героическая оборона Луганска приковала внимание всей страны. Проходивший в Харькове в мае 1919 года I съезд профсоюзов Украины писал в своем приветствии луганскому пролетариату: «Товарищи луганчане! Кровью своею вы пишете одну из волнующих и блестящих страниц в истории борьбы российского пролетариата за диктатуру. Ваш невиданный героизм вдохновляет наши ряды и служит залогом близкой победы».

Положение в Луганске и Донбассе неоднократно обсуждалось в Центральном Комитете партии. Владимир Ильич Ленин внимательно следил за тем, как поставлено дело помощи Донбассу, и в частности Луганску. В начале мая 1919 года он телеграфировал командующему Южным фронтом: «Абсолютно необходимо, чтобы Вы лично не только проверили и ускорили, но и сами довели подкрепление к Луганску».

Помощь Луганску была оказана. В середине мая сюда прибыли бригада 7-й стрелковой дивизии, вооруженные отряды из Харькова и другие подкрепления. Действуя плечом к плечу с ними, луганские рабочие отряды, отступившие в Родаково, развернули бои с деникинцами и 15 мая освободили город.

...Во второй половине мая и начале июня 1919 года сражения на различных участках фронта в районе Луганска разгорелись с еще большей силой и ожесточением. Деникин послал в наступление на Донбасс новые полчища белогвардейцев, имевшие большое количество пулеметов и артиллерии, танки и даже самолеты.

364

Красные части и рабочие полки стойко сражались с врагом, но силы были далеко не равны. Генерал Деникин бросил на Луганск кавалерийский корпус Шкуро, несколько эскадронов белоказаков Мамонтова, донской казачий и офицерский полки. К городу были подтянуты броневики и артиллерия, полученные белогвардейцами от иностранных союзников. Дальнобойным пушкам, танкам деникинцев красные войска могли противопоставить только винтовки и небольшое количество артиллерии. Не было боеприпасов, продовольствия. К тому же в тылу наших войск на Украине и в северной части Донской области непрерывно полыхало пламя кулацких мятежей. В этой тяжелой обстановке наши войска вынуждены были в июне оставить Луганск и отступать через Воронеж на Царицын.

Но уже через несколько месяцев Красная Армия освободила город от деникинцев. 24 декабря 1919 года Луганск навсегда стал советским.

Героическая борьба красноармейских частей и рабочих Луганска в 1919 году была значительным вкладом в общее дело борьбы трудящихся, победу Советской власти. За боевые и революционные заслуги 16 мая 1924 года город Луганск был награжден орденом Красного Знамени.

Трудящиеся орденоносного Луганска свято чтут память о мужественных борцах за дело революции...

Н. А. Нарцов
На Приднестровщине

В августе 1919 года 45-я, 47-я и 58-я дивизии 12-й армии оказались отрезанными от основных сил Красной Армии. Киев заняли войска деникинского генерала Бредова, со стороны Екатеринослава наседала конница Шкуро, Херсон и Николаев были захвачены генералом Слащевым. В северо-западной части Украины хозяйничали петлюровцы. По линии Днестра сосредоточились белорумынские армии.

365

В штабе 45-й дивизии на станции Бирзула 19 августа состоялось совещание, на котором присутствовали командиры дивизий И. Э. Якир, И. Ф. Федько и члены реввоенсовета армии Я. Б. Гамарник, В. П. Затонский, политкомиссар 45-й дивизии Н. В. Голубенко и представитель Одесского губкома партии А. М. Панкратова.

Обсуждались два основных вопроса. Первый — о выводе частей 12-й армии из «мешка». Было решено пробиваться на север, в направлении Житомира, в районе которого оперировала 44-я дивизия начдива И. Дубового.

Второй вопрос заключался в том, чтобы на оставляемой территории, в деникинском тылу, ни на один день не прекращалась борьба. В подполье уходили большевики, проверенные в партизанской войне против германских оккупантов и гетманщины.

Реввоенсовет Южной группы войск выделил авторитетную партийную комиссию в составе Г. И. Старого, И. К. Дьячипгана, И. Н. Криворукова, которой поручил подобрать группу опытных товарищей для организации подпольной работы и партизанского движения в тылу Деникина. Комиссия рекомендовала меня в качестве партуполномоченного по организации партизанского движения и отобрала для этой работы еще 100 человек из числа командиров и политработников. Ядром подполья должны были стать балтские партизаны из отряда Дья- чишина, а также коммунисты Рыбницы, Балты, Слободки. Секретарь Балтского уездного комитета партии Б. Корак передал будущим подпольщикам необходимые денежные и технические средства.

Времени оставалось в обрез, поэтому в спешном порядке налаживались явки, уточнялись пароли, продумывалась система связи, заготовлялось оружие.

25 августа группа войск под общим командованием И. Э. Якира двинулась в поход, которому суждено было стать легендарным.

...Деникинцы установили в Приднестровье режим жестокого террора. Обсудив обстановку, мы решили центр своей деятельности переместить с Балтщины в Рыбницу. Это диктовалось многими соображениями: Рыбница была связана железной дорогой с рядом крупных центров, рядом — Бессарабия, где также действовало большевистское подполье, с которым предстояло поддерживать тесные связи.

Задание нам дали следующее: в случае, если Южная группа И. Э. Якира не сможет прорваться на север для соединения с основными советскими войсками, мы должны были создать

366

базу для ее дислокации, а если она прорвется, то организовать подполье в тылу у Деникина.

В конце сентября в Рыбнице был создан подпольный большевистский партийный комитет, который занялся организацией подрывной работы в тылу врага. В состав комитета вошли: Д. С. Боян, рабочий Рыбницкого сахарного завода Н. Л. Штейн- берг-Стоянов, И. И. Норцова, Г. П. Бондарчук и я. Партийный комитет образовал два органа: Приднестровский повстанческий комитет (повстанком) и полевой штаб по руководству боевыми операциями. В эти подпольные органы входили не только члены партии, но и беспартийные.

Подпольные комитеты действовали во многих более или менее крупных городах и уездах Одесщины. Со многими из них рыбницкие подпольщики поддерживали оперативную связь и согласовывали свою деятельность. Регулярно действовала связь рыбницкого подполья с подпольными центрами Одессы и Винницы. В группе, которую мне довелось возглавлять, бесстрашными и находчивыми разведчиками зарекомендовали себя Александр Мишанчук, Амбросий Рак, Степан Со- рокатый, Мария Сорокатая, Моисей Смельчак, Антон Ротаре- вич, Фока Бадилан и другие. Они взрывали железнодорожные пути, разбрасывали листовки и воззвания, формировали ударные боевые отряды, время выступления которых было приурочено к началу наиболее активных действий Красной Армии.

Наши подпольщики были распределены по селам Крутые, Тымково, Плоть, Бруштены; немало их было в приднестровских селах. Каждый посылавшийся нами в эти села создавал вооруженные группы по 10—15 человек.

Полевой штаб организовал боевую группу, ядро которой составили 30 партизан, переброшенных на левый берег Днестра подпольной коммунистической организацией Бессарабии. Эта группа устраивала диверсии на железной дороге, препятствовала движению деникинских эшелонов.

Большое внимание мы уделяли сбору оружия для подпольных групп. Первое время во избежание провалов мы вынуждены были ограничиться боевыми действиями группы полевого штаба, которая занималась подрывной работой на железной дороге, налетами на штабы противника, ликвидацией наиболее ненавистных белогвардейских агентов. Полевой штаб все эти операции проводил сравнительно далеко от мест, где намечались массовые восстания против белогвардейцев. Нередко члены боевой группы, переодевшись в крестьянскую одежду, выезжали в базарные дни на подводах в те села, где находились деникинцы, окружали их штаб и забрасывали егобомбами или обстреливали из пулеметов, уничтожая белогвардейцев. Не всегда подобные операции заканчивались бескровно для нас. Мы теряли верных товарищей убитыми и ранеными.

367

Большую опасность для большевистского подполья представляли скрытые агенты врагов Советской власти, которые всячески стремились проникнуть в наши ряды. Иногда это им удавалось, и тогда мы несли тяжелые потери. Так, рыбниц- кий торговец Николаев и другие провокаторы выдали деникинской контрразведке 27 коммунистов, посланных к нам Подольским губкомом партии. Из них 25 были расстреляны. Только двоим удалось скрыться, и они потом успешно работали в рыбницком подполье.

В конце октября 1919 года партийный комитет пополнил повстанком новыми товарищами, среди которых были М. Бине, Боровский, Перников, И. Кривошейко, Ю. Бурле, Е. Колибаб- чук, М. Авербух, А. Коваль, Мураховский, М. Бахман, М. Дьяков, Шилкрут, М. Думенко.

В начале ноября на хуторе Шмалена, в пяти верстах от Рыбницы, подпольный партийный комитет созвал совещание боевых групп, действовавших в районе Рыбницы и в соседних волостях. На совещание прибыло 150 человек, в том числе 35 бессарабцев и 15 рабочих из Рыбницы. Собрались на рассвете, когда жители спали, в самом большом на хуторе сарае. Расходились уже на рассвете следующего дня, так что за сутки успели обо всем поговорить, послушать представителей Одесского губкома партии. Правда, стояли сильные холода и мы все буквально окоченели, находясь в сарае. Там, в Шма- лене, из боевых групп был организован партизанский отряд. Командиром отряда по рекомендации партийного комитета был избран я, а председателем повстанкома — Д. Боян.

Приходилось вести работу и по преодолению местнических настроений отдельных партизанских групп, составлявших отряд. Дело в том, что часть партизан преследовала лишь одну- единственную цель — освободить Рыбницу и Крутянский район и восстановить здесь Советскую власть. К более широким и согласованным действиям они не стремились. Между тем партийный комитет ставил перед партизанами единую общую задачу — дезорганизовать тыл белогвардейцев, препятствовать передвижениям их войск, уничтожать живую силу противника. Отдельные разрозненные операции, несмотря на героизм и отвагу их участников, часто не приносили успеха. Так, например, окончилась неудачей попытка Воронковской группы партизан выбить деникинцев из Рыбницы. Когда эта группа численностью 25 человек под руководством Стагурского без

368

согласования с другими партизанами напала в декабре на белогвардейцев, находившихся в Рыбнице, она была разбита превосходящими силами противника, а сам СтагурСКий убит.

После этого выступления деникинцы увеличили гарнизон в Рыбнице, усилили репрессии. Две наши подпольные ячейки были раскрыты, и их члены арестованы. Захваченный белогвардейцами молодой партизан из села Ержово Тоня Глембов- ский был сожжен живым в паровозной топке. Однако раскрыть подпольный комитет, полевой штаб и повстанком контрразведке не удалось.

В ответ на зверства белогвардейцев партийный комитет решил, собрав все силы, изгнать врагов из Рыбницы. Четверо партизан — И. Штрикман, Ю. Бурле, С. Сандул, И. Луца — получили задание взорвать в нескольких местах железную дорогу, ведущую к Рыбнице, чтобы не дать возможности деникинским бронепоездам приблизиться к городу. Группе рыб- ыицких подпольщиков было поручено напечатать в типографии воззвание и приказы, в которых сообщалось о восстановлении Советской власти, а деникинским офицерам и солдатам предлагалось сдать оружие. Один из подпольщиков, который работал телеграфистом у деникинцев, должен был направить в Рыбницу со станции телеграмму якобы от имени белогвардейского командования примерно следующего содержания: «Наступают большие силы большевиков. Оставляйте немедленно город Рыбницу. Отступайте в направлении Слободка — Ко дыма». Остальные партизаны получили задание ворваться в это время в город и выбить противника.

Тщательно подготовленная операция была успешно проведена. В январе 1920 года деникинцы были изгнаны из Рыбницы. Однако нам не удалось закрепиться в городе. Через несколько дней белые, сосредоточив значительные силы, повели наступление на город, и мы вынуждены были отойти. Наш партизанский отряд продолжал действовать в районе Рыбница — Крутые — Каменка, совершая нападения на небольшие группы противника, нарушая его связь и пути сообщения.

Желая освободить 19 наших товарищей, захваченных деникинцами, мы вскоре снова заняли Рыбницу. Был образован ревком, который объявил о восстановлении Советской власти. Председателем ревкома стал А. Мензелевский, членами — А. Балан и Ткачук. Начальником гарнизона назначили меня, а комендантами — Бояна и Штейнберг-Стоянова. Председателем Рыбницкого партийного комитета избрали Бине, секретарем — Дац.

369

На сторону партизан стали переходить и бывшие союзники белогвардейцев — галицийские стрелки. Главнокомандующий галицийской армией генерал Микитка и деникинский атташе при нем генерал Стойкин решили пробиться на бронепоезде «Ураган» в район Колбасная — Воронково, чтобы отсюда бежать в Румынию. Наши товарищи захватили бронепоезд и взяли в плен генералов Микитку, Цыриса, Стойкина и весь их штаб. В тот же день наши разведчики захватили в плен в Раш- кове князя А. Львова, который пытался уйти в Румынию пешком по льду.

Особенно активизировались действия Рыбницкого партизанского отряда в феврале 1920 года в связи с приближением частей Красной Армии. Получив сведения, что со стороны Одессы под натиском советских войск остатки деникинской армии под командованием генерала Бредова отступают на север в нашем направлении, мы стали готовиться достойно встретить врага. Выпустили специальное воззвание к рабочим и трудовому крестьянству. Оно рассказывало о положении дел на фронтах, призывало вступать в ряды красных партизан, чтобы в последний раз решительно ударить по контрреволюции.

Наше воззвание нашло горячий отклик у трудящихся. Партизанский отряд быстро пополнялся новыми силами. Мы выступили в направлении села Жура, навстречу белогвардейским бандам Бредова. Недалеко от села остановились и стали готовиться к бою. Деникинский авангард не ожидал встретить здесь сопротивление, и наша внезапная атака ошеломила его. Противник в панике бросился по льду Днестра на правый берег реки в Бессарабию. Белорумыны приняли деникинцев за большевиков и открыли огонь. Это заставило врага вновь откатиться на левый берег. Партизаны захватили в плен много белогвардейцев. Но к этому времени подошли основные силы Бредова, и нам пришлось отступить к Рыбнице, а затем к Слободке. Мы не просто отходили, а вели по пути боевые действия против отдельных белогвардейских подразделений и групп. Е наши руки попало 20 штабных офицеров, большое количество вооружения и снаряжения, около 400 подвод.

В районе Слободки партизанский отряд соединился с наступающими частями Красной Армии. Мы влились в 45-ю стрелковую дивизию. В составе этого славного соединения под командованием И. Э. Якира партизаны в феврале 1920 года приняли активное участие в разгроме бредовской группы и освобождении от белогвардейцев левобережья Днестра.

370

К. К. Кожина
Листовкой и винтовкой

Д олгую жизнь прожила я. Приходилось жить на побережье Тихого океана, Балтийского, Средиземного морей, и всегда, любуясь морскими просторами, я мысленно переносилась на родину — в Крым. И нет нигде красивее моря и неба, как над родным полуостровом.

Крым всегда приковывал к себе внимание, и не только красотами природы, Крым — это еще удобный стратегический пункт; и вот почему внимание империалистов-интервентов в первые годы революции так часто останавливалось на этом уголке нашей Родины. Три года Крым служил плацдармом для нападения на молодую Советскую республику. Здесь германские, англо-французские оккупанты собирали крупные силы и помогали белогвардейцам вести жестокую гражданскую войну.

Короткие периоды существования Советской власти в Крыму— с декабря 1917 по апрель 1918 года и с апреля по июнь 1919 года — пустили прочные корни в сознании трудящегося населения Крыма. Крестьяне, получившие землю, не желали снова идти в кабалу к землевладельцам, рабочие, наделенные правами, данными им Октябрьской революцией, не хотели возвращаться к старым порядкам. И вновь началась жестокая борьба...

...Зло цокали подковами по булыжнику кони белоказачьих разъездов по мостовым городов Крыма. Заполнялись арестованными грязные и душные камеры тюрем. Каждый генерал, чьи войска занимали крымские города и села, привозил с собой и свою контрразведку. Контрразведчики рыскали по полуострову в поисках красных... Один из белогвардейцев в книге «Конец белых» так характеризовал обстановку того времени: «В Крыму установился «слащевский» режим... тяжелой атмосферой бесправия и самодурства был окутан в это время Крым... Слащевская юрисдикция сводилась к расстрелам... Горе было тем, на кого слащевская контрразведка обращала внимание».

Но кроме слащевской контрразведки была еще деникинская, кутеповская, шкуровская, военно-морская и другие. Одиннадцать контрразведок действовало в Крыму. В тюрьмах не хватало мест. Гостиницы в городах были превращены в застенки контрразведок.

371

В Симферополе в гостиницах «Ялта», «Виктория», «Севастополь» творились по ночам кровавые расправы. Контрразведчики пытали арестованных. На улицах города, на фонарных столбах ветер раскачивал трупы повешенных. И тут же рядом, в ресторанах, звучно хлопали пробки. Спекулянты заключали сделки и били по рукам. Наглые белые офицеры поднимали бокалы за здоровье генерала Деникина — «освободителя отечества», «за единую неделимую Россию».

Вот в такой обстановке, запертые с трех сторон морем и с четвертой трудно преодолимыми укреплениями на Перекопе, крымские большевики создавали свою подпольную организацию.

Как же сложилась и действовала в деникинском тылу подпольная организация партии большевиков Крыма?

12 июня 1919 года генерал Слащев высадил под Судаком десант в 600 сабель, отрезав Феодосию от Симферополя. 24 июня белые заняли Симферополь.

Вопрос об организации подполья был решен к 20 июня. Было слишком мало времени при отступлении Красной Армии, чтобы подготовиться к будущей работе. Прежде всего нужно было товарищам, оставленным в подполье, легализоваться. Для руководства был оставлен Сергей Яковлевич Бабаханян, известный позже в подполье как Николай Бабахай, член большевистской партии с марта 1917 года, участник штурма Зимнего в Петрограде. Он был командирован в Крым ЦК партии в мае 1919 года в качестве члена Совета обороны Крымской Советской республики. Кроме Бабаханяна руководителями подполья оставались Александр Ольнер, бывший редактор советской газеты в Севастополе, Шульман и Владимир Хайке- вич, члены обкома партии в период Советской власти в Крыму.

Предполагалось, что белые займут Евпаторию позже, чем Симферополь, и поэтому туда для подготовки подполья 22 июня были направлены Алексей Семенович Цвелев и Анна Борисовна Пирумова (партийная кличка «Муха»). За несколько часов до занятия деникинцами Симферополя туда выехали также Бабаханян и Хайкевич.

...С первых же дней прихода белых начались бесконечные облавы и аресты. Но, несмотря на опасности, подстерегавшие на каждом шагу, отважные подпольщики начали свою работу. Прибывшему вскоре в Евпаторию Ольнеру поручили организовать паспортный стол и типографию. Хайкевич и Пирумова были посланы для налаживания подполья в Севастополе. Решено было также установить связь с Одессой и Феодосией.

372

Между тем слежка и аресты не прекращались. Стало известно, что кто-то выдал Бабаханяна, белогвардейцы назначили за его голову крупную сумму/Каждые два-три дня приходилось ему менять квартиру, часто не ночевать дома. Иногда по нескольку суток он скрывался у Майнакского озера или в степи. Бабаханяну необходимо было на время уехать.

В конспиративной работе не бывает мелочей. Иногда какая- то мелкая деталь может привести к крупному провалу; хладнокровная оценка обстановки открывает большие возможности... Так случилось и с Бабаханяном. Анна Борисовна Пиру- мова пошла чинить обувь к сапожнику. Сапожник в разговоре сообщил о том, что в порт Евпатории пришло с Кавказа небольшое судно с нефтью, которое вскоре возвратится обратно, команда судна армяне.

Бабаханян и Пирумова решили познакомиться с командой.

Сергей Яковлевич представился инженером Пирумовым, сказал, что он хочет вместе со своей сестрой уехать домой в Армению, но ввиду призывного возраста (ему было в то время 26 лет) ему придется служить в деникинской армии и поэтому обычный путь на пароходе для него закрыт. Человек, с которым происходил этот разговор, согласился скрыть их в трюме и доставить на Кавказское побережье.

. Но чем-то непохож был земляк Бабаханяна на торговца. И это действительно оказалось так. После долгих взаимных «прощупываний» между ними состоялся откровенный разговор. «Торговец» сказал Бабаханяну, что он вез нефть в Крым не для продажи, а с тем, чтобы передать ее Крымской республике. Но опоздал... Лишь по счастливой случайности не успел поднять красный флаг на судне, и только поэтому он и его товарищи остались живы. Возвращаться на Кавказ наш новый знакомый не собирался, а намеревался остаться пока в Крыму, чтобы найти способ пробраться через фронт в Советскую Россию.

Это был сын известного большевика, бакинского комиссара, расстрелянного интервентами, Степана Шаумяна — Сурен.

Бабаханян сообщил Сурену, что он коммунист и что в Евпатории есть товарищи, которые помогут ему добраться до Советской России. Сурен покинул судно, а «инженер Пирумов» него «сестра» отплыли в Батум.

По прибытии на Кавказ Бабаханян сделал все возможное, чтобы получить вид на жительство, который позволил бы ему

373

вернуться в Крым и работать там в подполье. Через два месяца это ему удалось, и он получил паспорт на имя купца, персидского подданного. Анна Борисовна Пирумова осталась работать на Кавказе, секретарем подпольного Батумского обкома партии. Бабаханян вернулся в Крым.

В Севастополе Бабаханян не нашел В. М. Хайкевича, уехавшего к тому времени в Одессу. Туда же выехали также Шуль- ман и Ольнер. После долгих поисков Бабаханян встретился с подпольщиками Сергеем Леоновым, которого знал раньше, и Александром Бунаковым (Рытвинским). Вместе с последним он прибыл в Симферополь. Здесь действовала группа местных большевиков во главе с Владимиром Семеновичем Васильевым, не сумевших по разным причинам уйти из города вместе с Красной Армией, а также присланные из центра А. И. Федорова и Е. И. Григорович. Сюда же прибыли и включились в работу подполья А. И. Граковская, М. Горелик и Зиновий Волович (Зиноша) из Екатеринослава, Софья и Илья Серовы — из Николаева и др.

Начала налаживаться работа. Однако мешало полное отсутствие средств, которых не было не только для партийных нужд, но даже на жизнь подпольщикам, которые по условиям конспирации не могли устроиться на какую-либо работу при белогвардейском режиме. Тогда работающие товарищи стали отчислять половину своего заработка находившимся на нелегальном положении. Однако подпольная борьба разворачивалась, нужно было печатать листовки, нужна была бумага, нужно было добывать оружие.

Решили, что Бабаханян должен поехать в Одессу, установить там связь с центром и получить необходимые средства. В занятой деникинцами Одессе действовала сильная подпольная организация. На совместном заседании с одесскими товарищами предложили, что Крымский обком будет находиться в Одессе и оттуда руководить своей подпольной организацией. Бабаханян выступил против такого предложения. После долгих обсуждений было решено сформировать обком в Крыму. Секретарем его избрали Бабаханяна. Ему же поручили в ближайшие полтора-два месяца созвать съезд представителей крымских подпольных организаций, который должен был избрать областной комитет партии.

Покончив с организационным вопросом, перешли к финансовому. Была единственная возможность достать деньги — получить их от Одесского губкома. Однако, когда на заседании губкома обсуждался вопрос о помощи подполью Крыма, многие одесские товарищи проявили непонимание значения борьбы с

374

контрреволюционными силами в Крыму. Секретарь губкома товарищ Нюра ¹ прямо заявила, что «не считает работу в Крыму столь уж важной и необходимой». Некоторые высказывались даже в том духе, что «дела Крыма одесситов не касаются». Лишь после длительных споров было выделено 60 тысяч рублей для товарищей, оставшихся в Крыму и желавших оттуда уехать.

Получив эту мизерную по тому времени сумму, Бабаханян вернулся в Крым. (В то время в Одессе месячный заработок рабочего составлял. 15 тысяч рублей в месяц, а в Крыму — 60 тысяч; фунт хлеба стоил в Одессе 150 рублей, в Крыму — 300 рублей.) Был реорганизован состав обкома партии: секретарем его остался Бабаханян (Николай), членами стали Спер (Просмушкин), М. Горелик, от Севастополя — Бунаков; несколько позже была кооптирована Тоня Федорова. В Ялте работал присланный ЦК партии для организации подполья Павел Михайлович Ословский (Антон); в Алушту обком партии командировал А. Бродского для организации бюро формирования партизанских отрядов; в Евпаторию в разное время обком посылал Г. А. Шацкого, М. Горелика.

В Феодосии работа велась самостоятельно, возглавлял ее бывший народный комиссар по просвещению Крымской республики Иван Назукин.

В Симферополе подпольщики установили связь с адъютантом губернатора Крыма поручиком Сергеем Константиновичем Тимофеевым. Этот офицер искренне желал порвать с белогвар- дешциной и перейти на сторону борцов за Советскую власть. Однако его удалось убедить, что, работая у губернатора, он может больше принести пользы подполью. Тимофеев согласился, только поставил условие сообщить семье в случае его гибели, что он погиб в борьбе за Советскую власть. Была налажена связь также с некоторыми работниками канцелярии начальника гарнизона Симферополя. По этим и другим каналам подпольная организация получала паспорта, бланки, розыскные ведомости, секретные депеши, приказы по гарнизону и т. д. Но не все услуги оказывали сочувствующие нам. За бланки и паспорта надо было платить деньги жадным до наживы белогвардейским чиновникам, а средств по-прежнему не было...

Обком партии решился на рискованный шаг. Постановили связаться с Таврической конторой Центросоюза и отделением Московского народного банка, не успевшими в свое время эвакуироваться из Симферополя. Риск состоял в том, что нам не было известно, как отнесутся к работникам подполья люди, работающие в этих организациях. Можно было ожидать всякое.

________________
¹ Анна Михайловна Панкратова.— Сост.

375

...По одной из главных улиц города Симферополя — Сал- гирной идут двое мужчин. Оба бородатые, немолодые, по виду солидные коммерсанты. И действительно, один из них персидский подданный, купец. В кармане у него охранная грамота. В ней написано, что он не может быть подвергнут обыску или арестован без ведома консула. Второй — фабрикант, владелец щелочной фабрики «Слава» в Симферополе. За ними следом на некотором расстоянии идет молодой человек лет восемнадцати, а еще совсем вдали, стараясь не терять всех их из виду, следует юная девушка.

Массивные двери банка плотно закрылись за мужчинами; через несколько минут в здание банка проник и юноша. Девушка «беспечно» продолжала свою прогулку, стараясь держаться там, где больше народу.

Кто эти люди? «Иностранный подданный» — секретарь Крымского подпольного областного комитета партии большевиков Бабаханян, «фабрикант» — руководитель военного отдела обкома Васильев. Юноша и девушка — это И. Китаин и К. Максимова ^], члены городского подпольного комитета комсомола.

Комсомольцы не случайно оказались участниками этой рискованной операции. Была возможна провокация, возможен случайный провал, а поэтому им поручено вести наблюдение за всеми, кто входит и выходит из здания банка. Ни один подозрительный не должен остаться незамеченным. Если же операция будет провалена, то они должны немедленно сообщить в организацию о случившемся. Но в банке все обошлось благополучно, и полученные средства дали возможность закупать оружие, помогать деньгами подпольщикам других городов.

...Крымский подпольный областной комитет партии начал готовить восстание. К марту 1920 года все было подготовлено. К этому времени выросли не только силы партийной организации во всех городах Крыма, но и в каждом городе, кроме Севастополя, были созданы комсомольские организации. В Севастополе из-за частых провалов и арестов подпольщиков обком партии решил не создавать отдельной комсомольской группы.

__________________
¹ Максимова — фамилия автора настоящих воспоминаний, которую она посила в дни подполья.— К. К.

376

В Симферополе на первом организационном собрании комсомола в августе 1919 года присутствовало около 20 человек, а в феврале 1920-го уже сформировали боевую молодежную дружину из 22 боевых и 6 санитарных пятерок. Начальником боевой дружины назначили Зиновия Воловича (Зиношу). Много боевых операций провела комсомольская дружина под руководством этого отважного большевика. Начальником штаба дружины стал председатель подпольного областного комитета комсомола Оскар Тарханов, членами штаба — его заместитель Григорий Шацкий и Григорий Григорьев. Создали разведывательную группу, которую также возглавил Тарханов, заместителем его довелось быть автору этих воспоминаний.

Девушки-комсомолки под руководством члена обкома партии Антонины Ильиничны Федоровой изучали санитарное дело, учились оказывать первую помощь раненым.

Хорошо помню, как мы с Тархановым ходили в казармы к белогвардейским солдатам. Для успеха операции Тарханов переодевался в форму бойскаута. В то время члены этой буржуазной юношеской организации, хорошо обученные контрразведчиками, были верными помощниками белогвардейцев.

Не вызвав подозрения, «бойскаут» лихо козыряет дежурному офицеру и, отрекомендовавшись, просит разрешения пропустить его в казарму побеседовать «с солдатиками о любви к родине». Его сопровождает девушка с небольшой корзинкой. Дежурный, любуясь безукоризненной выправкой скаута, спрашивает:

— А девушка с вами?

— Да! Она несет табачок солдатикам.

— Проходите,— охотно разрешает офицер.

Войдя в казарму, Тарханов рассказывает солдатам о положении на фронте, говорит, что против деникинцев воюют их братья, бойцы Красной Армии, такие же, как и они, люди труда. Только они борются не за дворянские поместья и доходы буржуев, а за права всех рабочих и крестьян. А в ответ на реплики солдат, что они, мол, и рады бы уйти к красным, но офицеры говорят, что большевики их обязательно расстреляют, я раздаю солдатам листовки. Мы говорим солдатам, что каждая такая листовка — это пропуск в Красную Армию; с этой листовкой они могут смело переходить через фронт и говорить, что получили их в белогвардейском тылу от большевиков, борющихся там в подполье. Солдаты охотно разбирали листовки. Солдаты доверяют нам, появляются у нас среди них свои люди: «дяди» Пети, «дяди» Вани. Забирая у меня «табачок», они вместо него кладут в корзину кое-что потяжелее.

377

Комсомольцы, выполнили свою «программу». И вновь Тарханов салютует дежурному офицеру. Мы довольны, скорее Hai конспиративную- квартиру. Надо разобрать принесенное в корзине. Это патроны, револьверы для участников восстания.

...Восстание назначили, на 8 марта 1920 года. 6 марта на заседании штаба был утвержден план. В ночь с 7 на 8 марта 80 человек — коммунистов, и. комсомольцев — должны были собраться В' оружейно-ремонтных мастерских за фабрикой Абрикосова. Здесь, в» мастерских, у подпольщиков спрятаны 150 винтовок и 4 пулемета. Одновременно десять наших боевиков должны были, подогнать к мастерской из гаража несколько грузовиков, шоферы, которых и начальник гаража были нашими товарищами. На этих грузовиках подпольщики должны были в четыре часа утра подъехать к бывшему приюту Фабра, где помещалась автоброневая команда. Здесь действовала сильная- партийная организация, и при ее содействии предполагалось захватить пять броневиков. Боевая дружина рабочих аэропланного завода «Анатра» должна была занять телеграф* Захват других белогвардейских учреждений возлагался на шесть боевых «десяток», которые должны были выступить с разных концов города, как только получат, по телефону сообщение о благополучном исходе первых операций. Вокзал должна была занять железнодорожная дружина. Это была сильная организация, не раз выполнявшая самые сложные задания обкома партии. Сразу после захвата броневиков подпольщики должны были освободить из тюрьмы арестованных.

Одновременно с Симферополем намечалось выступление боевых подпольных групп в Евпатории и Севастополе. На заседании штаба 6 марта в Симферополе представитель севастопольского оперативного штаба Григорий Столяров заверил, что у них все готово, что в гарнизоне имеется боевая организация, действующая независимо от ревкома, которая уже раньше хотела предпринять самостоятельное выступление. Оперативному штабу с трудом удалось удержать их от преждевременных действий. Столяров сообщил также о том, что команда бронепоезда, стоящего на станции Севастополь, целиком на стороне подпольщиков и по первому приказу готова повернуть орудия против белых. Было решено, что восставшие захватят Севастополь и Симферополь, и бронепоезд двинется на станцию Сарабуз, навстречу белогвардейским войскам, которые наверняка пошлет с фронта Слащев на подавление восстания.

378

Однако через несколько часов после отъезда Столярова стало известно, что в Севастополе произошел проБал, что контрразведка разгромила конспиративную квартиру портового рабочего Казимирова на Корабельной стороне, где собрались подпольщики, окружила весь квартал. На обоих концах улицы были выставлены пулеметы. Захваченные врасплох товарищи оказали отчаянное сопротивление. Двоим из них удалось скрыться во время перестрелки. В руки контрразведки попали Крылов, Шестаков, Наливайко и представитель севастопольских солдат.

В течение ночи в городе и на Корабельной стороне арестовали 28 человек. Силы, подготовленные к восстанию в Севастополе, были разгромлены.

Между тем Красная Армия продвигалась к Перекопу.

Сведения об этом обком партии получил через адъютанта губернатора поручика Сергея Константиновича Тимофеева.

После разгрома подполья в Севастополе и ареста команды бронепоезда в Симферополе трудно было решиться на открытое вооруженное выступление теми силами, которые имелись в симферопольской организации; в Евпатории больших сил не было.

9 и 10 марта красные войска продвигались вперед, но на следующие сутки генералу Слащеву, бросившему на фронт значительные подкрепления, удалось остановить их. Советские части начали отходить. Сообщение об этом разрушало последние надежды подполья на скорое освобождение...

В Севастополе в застенках контрразведки ждали решения своей участи арестованные товарищи. Областной комитет большевиков мобилизовал все силы для их спасения. В Севастополе и Симферополе были проведены рабочие собрания, потребовавшие провести гласный суд.

Однако дело десяти подпольщиков слушал военно-полевой суд. 22 марта суд приговорил троих к смертной казни, пятерых — к десяти годам каторги и двое были оправданы.

Напуганный рабочими волнениями, комендант Севастополя Турбинов не утвердил приговор. Но он и не решился освободить оправданных. Комендант послал слезное письмо Слащеву с запросом, как быть. Слащев сам прибыл в Севастополь. По его приказу арестованных увезли в Джанкой и там всех расстреляли, включая оправданных военно-полевым судом.

Позднее этот белогвардейский палач напишет в своих воспоминаниях :

379

«Начконтрразведки страшно волновался: рушится с освобождением последних (оправданных.— К. К.) не только вся тайная агентура, но и выступление состоится, а на фронте подкрепления красными подвозились; надо было мне либо расписаться в несостоятельности и предать всех своих подчиненных, либо по вызову явиться в Севастополь» ¹.

Из сказанного Слащевым ясно, что «тайная агентура» контрразведки, предавшая восстание, была строго законспирирована, что агент, предавший наших товарищей, находился под особо надежной охраной, если Слащев решился расстрелять даже оправданных военно-полевым судом, чтобы скрыть провокатора от возможного разоблачения.

В знак протеста против расправы севастопольские портовики объявили трехдневную политическую забастовку и призвали присоединиться к ним все профсоюзы. Все рабочие Крыма дружно поддержали забастовщиков.

Хорошо помню те дни. Как темная туча перед надвигающейся грозой над улицами городов Крыма нависла гнетущая тишина. Но вот стали поступать радостные сообщения: Красная Армия бьет деникинцев на Северном Кавказе, и одновременно с вестью об этой победе дошла до нас новая, страшная: вся масса недобитых частей Деникина хлынула в Крым. 35—40 тысяч отпетых белогвардейских головорезов, не рассчитывавших на пощаду Советской власти, устремились в свое последнее логово... Провалы в городах участились. Надо было думать об изменении методов подпольной работы.

А дни бежали быстрой вереницей. Наступала погожая весенняя пора.

...Далеко от центра города в глухом месте расположено кладбище. За оградой свежая зелень деревьев, много красивых памятников и совсем простых крестов на могилах. Повсюду тишина. Небольшими группками люди ходят от могилы к могиле. Вот кучка людей, видно родственников какого-то именитого человека, остановилась в почтительном молчании около памятника-склепа. Постепенно молчание нарушается, люди ведут тихую беседу. В группе выделяется человек с длинной темной бородой, черными пронзительными глазами. Эти люди, как видно, не впервые здесь собираются почтить память своего предка, встретиться друг с другом.

Если повнимательней присмотреться к ним, замечаешь, что это люди разного достатка и, наверное, разных профессий. Их связывает только родство. Вот подошел статный, красивый молодой человек в форме офицера Ольвиопольского уланского полка.

___________________
¹ Я. Слащев. Крым в 1920 г. Госиздат, 1923, стр. 72.

380

Видно, это общий любимец, так как, несмотря на строгую кладбищенскую обстановку, все начинают сдержаннорадостно улыбаться ему. Офицер наклоняется к уху бородатого и тихо говорит:

— Николай ¹, все в порядке. Ничего подозрительного. Наши на месте. Недалеко от склепа прогуливается Следопыт ², а у входа на кладбище дежурит Орленок ³. Можно начинать. Я иду на свой пост. Сигналы, как условились.

Взяв под козырек, «улан» уходит.

— Итак, товарищи,— тихо говорит Николай,—я вас собрал затем, чтобы решить вопрос о съезде представителей партийных организаций всех городов Крыма. Каждый видит, сколько прибыло в Крым деникинцев, и это еще больше обострило возможность провалов... Нам нужно посоветоваться. Здесь присутствуют представители симферопольской, севастопольской, ялтинской, керченской, феодосийской организаций. Вот давайте и решим, будем созывать съезд в ближайшее время, скажем, через месяц, или отложим его и будем продолжать работу, как прежде, а все вопросы решать в деловом порядке?

— Я считаю, товарищи, что нужно как можно скорее собрать съезд, так как многие перестали правильно понимать партийную работу. В Симферополе, например, занялись боевыми операциями. Только и читаешь в белогвардейской печати: налет на участок, налет на тюрьму — освобождены «преступники». Ясно, что это работа нашей подпольной организации. Но разве это партийная работа! Мы привыкли основной работой считать работу в профсоюзах, агитацию против белых, разоблачение меньшевиков. От имени феодосийской организации я настаиваю на быстрейшем созыве съезда и перемене методов работы нашей организации.

Оратор закончил свою речь. Это делегат от Феодосии Хмельницкий-Хмелевский (партийные клички «Хмилька», «Хмилько»).

— Я не согласен с этим, ибо у Хмильки старое представление о методах революционной работы,— возражает Антон, секретарь Ялтинского комитета партии.— Сейчас время другое и тактика должна быть другая. Боевые операции должны стоять в программе нашей работы. Чем больше будет кричать белогвардейская печать об опасности, тем больше будет уве

____________________
¹  С. Я. Вабаханян.— К. К.
²  Одна из подпольных кличек автора этих строк.— К. К.
³  Подпольная кличка Тарханова.— К. К.

381

ренности у населения в близком конце деникинщины. А это очень важно. Однако много горя принес нам севастопольский провал. Думаю, что можно временно воздержаться от съезда и продолжать работу, кооптировав в обком товарищей. Николаю это право дано центром, пусть он им воспользуется.

Слово опять берет Николай:

— Товарищи! Времени у нас мало. Сидеть здесь долго на кладбищенских лавочках вовсе не так уж хорошо и безопасно. Правда, наши орлята-комсомольцы стерегут, но их тоже надо поберечь. Итак, выражены две противоположные точки зрения, и я присоединяюсь к Хмильке. Не потому, что я согласен с его высказываниями о методах и тактике партийной работы, ибо тут прав Антон. Работать сейчас так, как работали в царском подполье, нельзя, но раз есть товарищи, которые сомневаются, давайте соберемся и решим, как работать дальше. Антон сказал, что мне даны права, я их и хочу использовать, поэтому говорю вам: давайте готовиться к съезду нашей крымской организации. На днях я намереваюсь предпринять поездку по Крыму, чтобы поближе познакомиться с партийной работой.

— А теперь, «родственники именитого человека»,— заканчивает Николай,— цветы мы ему поставили в благодарность за возможность провести расширенный пленум обкома, потихоньку разойдемся в разные стороны.

— Антон! — снова слышится его голос.— Подойди вот к той девушке, которую мы называем Следопытом. Она тебя проводит... До свидания, товарищи, скоро я всех вас навещу.

29 марта, оставив в городе своих заместителей, Бабаханян выехал в поездку по Крыму — Керчь, Феодосию, Ялту, Севастополь. Вначале предполагали провести съезд в Симферополе, но затем остановились на тихом, уединенном Коктебеле, в восемнадцати километрах от Феодосии.

В то время как большевики активно готовились к обсуждению накопленного опыта и планов будущей работы в белогвардейском стане, произошли большие перемены. 29 марта Деникин прибыл в Феодосию и назначил совещание командования корпусов для выбора нового главнокомандующего. Слащев приехал в Феодосию и, заявив, что выборного начала не признает и что Деникин должен сам назначить своего преемника, уехал на фронт. На втором заседании, 3 апреля, Слащев вновь наотрез отказался голосовать. Выборы были сорваны.

4 апреля из Константинополя прибыл Врангель и приказом Деникина был назначен главнокомандующим. 5 апреля гене

382

рал Врангель вступил в командование «вооруженными силами юга России».

Крымское подполье вступало в новый, еще более ответственный и опасный этап своей истории. Казни, кровавые расправы сопровождали весь период режима «черного барона». Большевистская организация, отрезанная от центра мощными перекопскими укреплениями, мобилизуя народные массы, всемерно усиливала борьбу с белогвардейцами на Крымском по" луострове. Много наших бесстрашных товарищей погибло в застенках контрразведок, в боях с карателями в лесах Крыма. Еще долгие восемь месяцев продолжалось подполье.

Глубокие чувства дружбы и крепкой спайки, верности делу партии большевиков помогали коммунистам и комсомольцам стойко переносить все тяжести подполья, с оружием в руках бороться против белогвардешцины и участвовать в восстановлении Советской власти в Крыму.

М. А. Егерев
В Крымских горах

В годы первой мировой войны тысячи русских солдат (в том числе и я) находились в составе экспедиционного корпуса во Франции, посланного в эту страну царским правительством для участия в войне против Германии и поддержания более прочной «связи» между союзниками, как нам говорили офицеры. На самом же деле мы являлись пушечным мясом, проданным царем французской буржуазии.

Узнав о Февральской революции в России, мы потребовали возвращения на Родину, но вместо этого нас отправили в глубокий тыл во Франции. Там мы в первых числах сентября 1917 года были разоружены, а через некоторое время отправлены под конвоем в Алжир.

Около двух лет мы находились в Алжире и возвратились в Россию только в августе 1919 года. При высадке с парохода в Севастополе увидели, что нас привезли на территорию, занятую белогвардейцами и интервентами.

В то время белые армии наступали. Крым оказался в глубоком тылу. Офицерство, буржуазия, контрреволюционная печать кричали, что Добровольческая армия скоро будет в Москве и что, мол, близок конец большевикам.

383

Командование белых, как видно, рассчитывало использовать нас на фронте против Красной Армии. В этих целях подосланные пропагандисты и агитаторы пытались склонить нас на сторону деникинцев.

Однако, несмотря на длительную оторванность от России, несмотря на травлю, которую вели во Франции буржуазная печать и эмигранты против Советской власти и большевиков, абсолютное большинство солдат экспедиционного корпуса было настроено, можно сказать, большевистски, хотя еще и не имело настоящего представления о свершившейся социалистической революции.

В Севастополе прибывшие из-за границы солдаты старались глубже разобраться в том, что происходит в России. Местные же большевики-подпольщики, видя, что белогвардейцы намереваются использовать нас в борьбе против Красной Армии, всеми доступными им средствами разъясняли солдатам, что белые защищают интересы только капиталистов и помещиков, что в занятых ими районах господствуют старые порядки, земля находится у помещиков, народ по-прежнему бесправен и угнетен. Эта разъяснительная работа помогла солдатам понять, на чьей стороне правда. Не случайно поэтому, когда перед отправкой в Симферополь нас построили и деникинский генерал крикнул: «За великую неделимую Россию! Ура!»— ответа не последовало. Взбешенный деникинец стал угрожать: «Если бы я был главнокомандующим, то нашел бы над вами управу. Будьте вы прокляты!»

Через два дня нас привезли в Симферополь и разместили в кавалерийских и литовских казармах. Здесь снова развернулась борьба за прибывших солдат между болыпевиками-под- полыциками и белогвардейцами.

В Симферополе мы были лишены возможности свободно ходить по городу, но нам разрешалось выходить за ворота казарм, где женщины торговали разными продуктами. Среди них были и такие, которые оказались связанными с большевистским подпольем, как, например, Мария Черная. С их помощью удалось установить связь с Симферопольской подпольной большевистской организацией, которая специально выделила для работы среди прибывших солдат Тоню Федорову и Катю Григорович.

Зная наши настроения, деникинское командование не оставляло нас в покое и в казармах. Оно присылало агитаторов, которые бессовестно лгали, что большевики — это «немецкие шпионы», что они «продают Россию», «уничтожают пра-

384

вославную веру» и т. д. Однако такие выступления переодетых белых офицеров успеха не имели. Тогда появлялись попы и начинали заклинать нас, чтобы мы не оказались в рядах «безбожников», «антихристов-болыпевиков». Но и их со свистом провожали с трибуны.

Командование стало действовать более решительно. Оно начало отделять от остальной массы солдат украинцев и уроженцев Северного Кавказа под предлогом, что их, мол, отпустят домой. Украина и Северный Кавказ в это время были заняты деникинцами, и, значит, солдаты по прибытии домой неизбежно попали бы в белую армию по мобилизации.

Что же нам было делать? На помощь пришла симферопольская подпольная большевистская организация. Учитывая сложившуюся обстановку на фронтах гражданской войны, она решает организовать в горах Крыма красное партизанское движение, с тем чтобы не давать покоя белым в тылу, отвлекать с фронта их силы, подрывать коммуникации, срывать мобилизации молодежи в белую армию, затруднять или не допускать снабжения транспорта и промышленных предприятий топливом. Кроме того, в партизанские отряды должны были уйти подпольщики, которым нельзя было дальше оставаться в городах.

На первых порах при содействии подпольщиков некоторые солдаты, прибывшие из Африки, временно определились на работу в разные белогвардейские тыловые организации и учреяс- дения. Это позволило сохранить после расформирования экспедиционных частей от отправки в местности, занятые белогвардейцами, немало наших боевых товарищей, которые впоследствии активно участвовали в партизанском движении. В числе оставшихся в Крыму был и я.

Для организации партизанских отрядов в горах Крыма подпольная организация направила Ваню Валикова-Волкова, получившего в дальнейшем кличку «Африканец», и меня. Нам выдали поддельные удостоверения, в которых значилось, что мы являемся беженцами из западных губерний России. Мы сменили свое солдатское обмундирование на гражданскую одежду и отправились в путь-дорогу. Взяли курс к селению Саблы. Здесь предстояло найти людей, которые помогли бы в выполнении порученного нам партийного задания.

В то время в Крыму все еще оставалось много беженцев из местностей, которые в годы империалистической войны были заняты немецкой армией. Большинство их жило трудно, голодало, не могло найти работу в городах. Это заставляло уходить в сельские районы в надежде заработать необходимые

385

средства на пропитание. В одном только Симферопольском уезде насчитывалось несколько тысяч беженцев. Поэтому наше появление в селах, а равно и незнание местности не должно было вызывать подозрения деникинских властей. Вот под видом таких беженцев, отправившихся на поиски работы, и пошли мы с Ваней Валиковым в направлении гор.

Уже начинало темнеть, когда подошли к селению Саблы. У околицы нам преградили путь два крестьянина с палками. Строгими голосами они спросили нас, кто мы такие и куда направляемся. Отвечаем: беженцы, ищем работу. В свою очередь мы поинтересовались, в чем дело, почему они останавливают нас. Разговорились. Мы рассказали о своем бедственном положении, спросили, не найдется ли в селе какой работы. Выяснилось, что местные власти обязали крестьян нести караул на дорогах, задерживать всех неизвестных прохожих и препровождать к старосте. Крестьяне сочувственно отнеслись к нам, к старосте решили не отправлять и даже позвали к себе ночевать. Они тоже жаловались на тяжелую жизнь, на притеснения деникинцев.

Крестьяне выглядели бедно, одежда в заплатах, на ногах грубые постолы, на головах картузы с рваными козырьками. По-видимому, перед нами были батраки или бедняки.

Пошли в дом к одному из крестьян. Как мы и думали, он оказался бедняком. Нас покормили, чем смогли, и потом началась беседа. Крестьяне рассказали, что белые держат их в страхе, забирают лошадей и арестовывают всех, кто добрым словом вспоминает Советскую власть, что при ней, мол, жилось легче. С такими расправляются безжалостно.

Узнав, что в доме остановились на ночлег двое незнакомцев, пришли односельчане нашего хозяина, такие же бедняки. Скоро разговор принял общий характер. Некоторые из крестьян открыто возмущались деникинскими порядками, особенно тем, что самый больной вопрос — земельный белая власть и не собирается решать.

Видя такое настроение собравшихся, мы осторожно намекнули, что одними словами делу не поможешь, нужно действовать. Проговорили почти всю ночь и расстались друзьями.

Утром нам показали дорогу в горы, где местные жители выжигали древесный уголь, и предупредили, чтобы мы не заходили в деревню Бешуи, где много кулаков-богатеев, которые могут задержать нас и выдать белым.

Эта встреча в селе Саблы показала нам, что на батраков и бедняков, а вероятно, и на середняков можно будет опереться, когда мы будем организовывать партизанский отряд. В припод

386

нятом настроении двинулись дальше вверх вдоль реки Альмы, оживленно обсуждая планы, как мы начнем действовать. Миновали Бешуи, как нам советовали крестьяне, поднялись на ближайшую небольшую гору и пошли дальше. Наконец вдалеке на левом берегу Альмы заметили дым. Решили, что это и есть место, где крестьяне выжигают уголь. Пошли по направлению к нему. Несколько раз пришлось карабкаться на горы, перебираться через долины и лишь к вечеру, совсем почти выбившись из сил, оказались у желанной цели.

Крестьяне оказались из деревни Мангуш. Поначалу они отнеслись к нам с недоверием. Мы объяснили, что нам нужна работа и готовы наняться к ним выжигать уголь. После некоторых раздумий нас согласились взять в работники.

Итак, мы начали трудиться, работа у нас спорилась, а чтобы поскорее завоевать доверие крестьян, согласились работать только за харчи. Наши «хозяева» быстро убедились, что люди мы трудовые, работать умеем неплохо, держим себя во всем просто. В свободные часы, обычно вечерами, рассказывали о новостях, какие нам были известны, и одновременно выясняли отношение наших новых знакомых к происходящим событиям, к гражданской войне. Оказалось, что многие крестьяне настроены против белогвардейцев. Однажды под большим секретом рассказали нам, что молодежь из их деревни скрывается в горах от призыва в белую армию.

А еще спустя несколько дней и мы открылись крестьянам, что никакие мы не беженцы, а являемся солдатами и прибыли в Крым из французской колонии Алжир, что в горы пришли для борьбы с деникинцами.

Наши новые друзья дали нам немало разных полезных советов, как лучше начать задуманное нами дело в условиях их местности. Рассказали нам и о деревенских кулаках и их подголосках, которые следят за крестьянами, выявляют недовольных белогвардейским режимом и доносят обо всем деникинской контрразведке.

Когда заготовка угля закончилась и крестьяне собрались домой, они пригласили и нас к себе в деревню, чтобы мы могли познакомиться с местными жителями. Мы с Ваней не заставили себя долго упрашивать. На следующий день пришли в деревню Мангуши. И здесь мы, беседуя с крестьянами из числа бедняков и середняков, увидели их готовность помочь партизанам всем, что было в их силах.

В Мангушах мы не могли долго оставаться, и нам пришлось перебраться ближе к деревне Тав-Бадрак в лесные заросли, недалеко от пещерного города Бекла. Это было в октябре

387

1919 года. Наступали холода, и мы построили шалаш, в котором жили в первое время организации партизанского отряда.

С помощью товарищей из Мангушей нам удалось связаться со многими крестьянами из деревни Тав-Бадрак, которые вскоре стали нашими хорошими помощниками, снабжали нас продуктами, пекли хлеб, добывали сведения о передвижениях и местонахождении белогвардейских частей.

Таким образом, сложилась база для организации первого партизанского отряда из местного крестьянского населения. И этот отряд, на первых порах малочисленный, возник. Он получил название Альминский.

Как только мы обосновались в районе Мангушей и Тав-Бадрак, дали знать о себе в Симферопольскую подпольную организацию. В отряде к этому времени насчитывалось 12 человек, в том числе мы с Ваней, Гриша Бурко, Миша Базарчинский и другие. Вскоре симферопольцы прислали к нам Петра Шкури- на, который стал командиром нашего партизанского отряда, политработника Горелика, Яшу Черного, Жоржа, по кличке «Француз», и других, выделили небольшое количество оружия и боеприпасов. В дальнейшем оружие и боеприпасы партизаны должны были добывать себе сами в боевых схватках с врагом. Была нужда и в одежде, все мы изрядно пообносились, но с этим вопросом пока решили подождать: каждый должен был обходиться тем, что имел. Главное — пора было начинать боевые операции.

Первой операцией нашего партизанского отряда был поджог железнодорожного моста через Альму. Сообщение между Симферополем и Севастополем было прервано. Потом разгромили несколько малочисленных деникинских отрядов и уничтожили охранников в деревнях. Как могли, срывали заготовки топлива для белогвардейцев в окрестных лесах. А вскоре перешли к более сложным операциям.

Однажды партизанские разведчики донесли, что в деревне Базарчик разместился белогвардейский отряд. Было решено его обезоружить. Для уточнения данных об отряде и настроениях вражеских солдат послали Мишу Базарчинского. На операцию отправились пять партизан.

...После полуночи партизаны сняли и обезоружили часовых. Затем ворвались в караульное помещение и здесь разоружили остальных. Большинство солдат изъявили желание уйти к партизанам. Тех же, кто отказался присоединиться к нам, отпустили. И эти, отпущенные нами, оказались лучшими «агитаторами» в пользу партизан. Они были живым свидетельством того, что партизаны не убивают пленных, чем пугали их офицеры.

388

Тяга солдат разлагавшейся деникинской армии в партизанские отряды росла с каждым днем.

После налета на деревню Базарчик белогвардейское командование вынуждено было значительно усилить гарнизоны в селах и деревнях горных районов.

Крестьяне близлежащих горных селений продолжали активно помогать партизанам. В деревне Тав-Бадрак особенно активно нам помогал Яков Томенко и его жена Марфа. Марфа пекла хлеб для партизан из муки, которую мы ей доставляли. Их дом одно время был и нашей явкой. Активным помощником партизан был и крестьянин по фамилии, кажется, Аксен- тьев из той же деревни. Позднее его схватили белогвардейцы и зверски убили за связь с партизанами.

По мере того как росла численность отряда, партизаны в основном сами начали обеспечивать себя продовольствием: отбирали овец у помещиков и кулаков, покупали скот у местного населения на деньги, захваченные у деникинцев. В лесу мы организовали нечто вроде кухни, на которой варили себе пищу, выпекали хлеб. Но нередко, особенно после того как деникинцы стали выделять в горные районы больше войск для охраны, приходилось и голодать. По-прежнему продолжали нам помогать крестьяне близлежащих селений.

Первое время в Альминском отряде была довольно значительная прослойка коммунистов, но отряд рос, и относительное их количество сокращалось, так как пополнялся он большей частью беспартийными крестьянами и солдатами, дезертировавшими из белой армии. Членам партии приходилось вести большую разъяснительную работу среди нового пополнения, и, конечно, не только на собраниях и в беседах, а прежде всего показывать пример самоотверженной борьбы с белогвардейцами.

Наступившая зима явилась для партизан большим испытанием. В горах выпал глубокий снег, стояли сильные морозы, а мы к этому были плохо подготовлены. Наши шалаши мало спасали от холода, и мы решили строить землянки. Жить в них было намного удобнее, они были просторными, и было где принять новое пополнение из Симферополя.

После наших успешных операций мы в полной мере ощутили на себе силу ударов белогвардейских карательных отрядов. Каратели стремились окружить и истребить нас. Приходилось часто менять места стоянок, а впоследствии перевести свою главную базу в глубь гор, под Чатыр-Даг.

В марте 1920 года по указанию симферопольской подпольной организации партизаны Альминского отряда провели смелую операцию по освобождению пленных красноармейцев и политических заключенных, вывезенных деникинцами из харьковской тюрьмы при отступлении.

389

В наш отряд прибыли человек 20—25 товарищей, освобожденных из рук палачей. Они были очень слабы, некоторые нуждались в срочной медицинской помощи, а у нас не было ни медикаментов, ни врачей...

К весне 1920 года Крым оказался той территорией, куда бежали остатки деникинских войск, наголову разгромленных Красной Армией в центральных губерниях России, на Украине и на Северном Кавказе. Здесь сосредоточилась вся непримиримая, озверевшая контрреволюция, все наиболее отпетые контрразведчики и каратели. В Крыму началась буквально охота за коммунистами, комсомольцами, партизанами, всеми, кого подозревали в сочувствии Советской власти. Контрразведка засылала в ряды подпольной организации провокаторов и предателей. Многих большевиков, героев-подполыциков враги замучили, расстреляли...

Верховодил всеми контрреволюционными делами в Крыму барон Врангель, ставленник империалистических государств, сменивший в начале апреля 1920 года Деникина на посту главнокомандующего белогвардейскими войсками.

В начале апреля ушел в Симферополь по делам отряда командир альминских партизан Петр Шкурин и больше не вернулся. Он был убит контрразведчиками на квартире на Шестириковке.

...Ввиду усилившегося террора в горы перебрался Крымский обком партии, ревком и другие областные подпольные организации. В партизанские отряды прибыли многие подпольные работники.

Основные партизанские отряды — Альминский, Тавельский под командованием Григория Фирсова, отряд Глямжо и Жеребцова, часть Феодосийского, Ялтинского и Севастопольского отрядов и другие были стянуты в район горы Чатыр-Даг.

На совещании представителей партизанских отрядов было принято решение об объединении в Повстанческую армию, командующим которой был назначен С. Я. Бабаханян. Начальником штаба назначили Александровского.

После реорганизации партизаны объединенными силами дали решительный отпор крупному отряду белых, проникшему глубоко в леса в районе гор Голый Шпиль и Гапка. Белогвардейцы после короткого, но ожесточенного боя вынуждены были бежать в направлении селений Бешуи и Саблы. Партизаны преследовали белогвардейцев до деревни Тавель, где остатки их отряда засели в помещичьей усадьбе. Много белогвардейцев было убито и ранено в бою, но полностью карателей разгромить не удалось, так как у нас слишком мало было оружия и боеприпасов и ни одного пулемета.

390

В одном из боев погиб храбрейший партизан, начальник разведки — Лука Гой.

Весной и летом 1920 года белогвардейские каратели особенно усилили натиск на партизан. Повстанческая армия оказалась отрезанной от деревень, где она могла пополнять запасы продовольствия, нарушились ее связи с местным населением. Особенно остро ощущалась нехватка оружия. Тяжелое положение породило у некоторых партизан, в том числе и у отдельных командиров, сомнения в целесообразности сохранения крупных боевых единиц. Кое-кто предлагал разбиться на мелкие группы, осесть вблизи горных деревень и дожидаться прихода Красной Армии. Партийная организация и абсолютное большинство партизан решительно отвергли такие предложения, справедливо увидев в них попытку отказа от борьбы с белогвардешциной. Повстанческая армия была сохранена и продолжала свои активные действия. Впоследствии партизаны оказали большую помощь Красной Армии в освобождении Крыма.

По поручению находившегося в лесах обкома партии мне теперь часто приходилось бывать в Симферополе, куда я доставлял руководящие указания продолжавшим работать в городе подпольщикам, а оттуда переправлять в горы подпольных работников, вливавшихся в партизанские отряды. Кроме того, из города мы доставляли в горы оружие, боеприпасы и денежные суммы. В Симферополе связь с партизанами поддерживали подпольщики Софья Серова, Мария Черная, комсомольцы Москалев, Григорий Шацкий, Лев Портной и другие. Из леса, как правило, приходилось уходить ночью, а в город, чтобы остаться незамеченными контрразведкой, входить утром вместе с крестьянами, едущими на базар. Выходили из города вечером тоже с крестьянами, возвращающимися домой.

В августе Крымский обком партии направил меня на подпольную работу в Симферополь. Но недолго пришлось работать в подполье. Вскоре я был арестован контрразведкой. Вместе со мной арестовали секретаря подпольного обкома комсомола Григория Шацкого. Нас по очереди допрашивали в контрразведке, жестоко избивали, требуя выдачи товарищей. Но на все вопросы палачей был один ответ: «Не знаю».

Допросы не дали результатов, нас препроводили в симферопольскую тюрьму. Через некоторое время при перевозке в другое место заключения мне удалось бежать из-под охраны.

Когда я вернулся в Повстанческую армию, во главе ее стоял уже новый командующий, прибывший из Советской России,

391

А. В. Мокроусов. Мое прибытие в штаб совпало с началом наступления Красной Армии против врангелевцев. Повстанческая армия готовилась для нанесения ударов по отступающим белогвардейцам. Повстанцы выступили из деревни Боксаны в направлении Феодосии. По пути разоружали отступавшие в панике белогвардейские части, забирали в плен вражеских солдат и офицеров.

В Феодосию Повстанческая армия вступила одновременно с частями Красной Армии.

Закончилась гражданская война в Крыму. Партизаны под руководством большевистской подпольной организации с честью пронесли Красное знамя борьбы с белогвардейщиной до победного конца.

П. К. Хижняк
Партизаны вступают в бой

До начала лета 1919 года я служил в Красной Армии в составе 6-го полка 2-й Украинской стрелковой дивизии, действовавшей тогда на правом берегу Днепра к югу от Киева. Наш полк занимался борьбой с кулацко-белогвардейским бандитизмом в районе Триполье — Тараща — Канев — Кагарлык.

.В начале июня особый отдел дивизии направил меня, как уроженца Екатеринославщины, в распоряжение Новомосковской уездной чрезвычайной комиссии. Первой операцией, в которой я принял участие, был разгром контрреволюционной организации в Павлограде. Заговорщики собирались захватить город к моменту подхода деникинцев, но чекисты арестовали их и сорвали готовившийся мятеж.

Деникинцы уже подступали к Екатеринославу. В середине июня враг захватил Павлоград. Развернулись упорные бои за Новомосковск и Екатеринослав, в которых участвовали и мы, сотрудники Новомосковской ЧК.

Под натиском превосходящих сил белогвардейцев мы отступили к городу Кобеляки Полтавской губернии, а затем и к самой Полтаве.

В одном из сел, в пятнадцати — двадцати верстах севернее Полтавы, мы встретили переведенную сюда, на деникинский

392

фронт, 2-ю Украинскую дивизию, именовавшуюся к этому времени уже 46-й стрелковой. Особый и политический отделы дивизии, выполняя директивы высших партийных органов Украины, отбирали коммунистов, комсомольцев и наиболее стойких беспартийных бойцов и командиров для развертывания партизанского движения в деникинском тылу. Мне тоже предложили работать в подполье. Я дал согласие и через день- два уже шагал в направлении своей родной деревни Никола- евки Новомосковского уезда. Принимая всяческие меры предосторожности, я без особых приключений прошел более ста верст и на рассвете 10 августа тихонько стучался в окошко нашей хаты.

Дверь открыл Михаил, мой старший брат, бывший к этому времени уже коммунистом. Командир Красной Армии, он после лечения в госпитале заехал на денек к старикам-роди- телям, а в это время село заняли деникинцы...

Оказалось, что местные коммунисты Афанасий Петрович Коцюба, Дорофей Иванович Бутенко, Ермолай Григорьевич Яланский, а с ними и Михаил уже начали собирать Николаевский партизанский отряд. В этот отряд вступил и я.

Основной нашей трудностью на первых порах было оружие. Если бы оно имелось у нас, можно было бы в короткий срок сформировать большой отряд. Но поначалу пришлось принимать в партизаны самых надежных, к тому же имевших оружие.

Первой нашей операцией был налет на новомосковскую тюрьму и освобождение из нее арестованных. Мы связались с бывшим николаевским волостным военным комиссаром Василием Лисогорей, заключенным белогвардейцами в тюрьму, и получили от него список верных людей, на которых можно рассчитывать в момент нападения.

Теперь надо было как-то передать им оружие. Жил в нашем селе преданный Советской власти крестьянин Александр Гуртовой, настоящий умелец, как в народе говорят, «золотые руки». Мы попросили его сделать из воска десяток арбузов, в каждый из которых вложили по браунингу с патронами. Арбузы были настолько искусно сделаны, что не вызвали у охраны подозрения. Передачу понесли в тюрьму я и мой сосед Елисей Дуб. Можно себе представить, как мы себя чувствовали, когда передавали заключенным эти «арбузы». Но прошло!

Вечером заключенных вывели на прогулку. И вот в это время вооруженные нами товарищи напали на часовых, забрали их винтовки, прервали связь с городом, а затем, открыв

393

ворота, вышли из тюрьмы и скрылись. Из тюрьмы бежали более 50 арестованных, которые пополнили наш партизанский отряд.

В середине августа уже в нескольких волостях уезда действовали партизанские отряды и подпольные ревкомы.

В Голубовке партизанский отряд насчитывал 270 бойцов, в Васильевке — 80, в Зыаменовке — 300, в Вольном — 100, в Николаевне — 50 человек. В Самарском лесу формировался 1-й Советский повстанческий полк, в селе Петриковке — 2-й полк.

Во многих волостях сельской стражи не было, только старшины и старосты, среди которых было немало таких, кто сочувствовал, а то и прямо помогал нам. В уезде имелось несколько полицейских станов и при каждом отряд стражи. В Новомосковске находились контрразведка и отряды стражи и карателей. Не без нашего участия в Новомосковске распространился слух, что в Самарском лесу находится более тысячи партизан, и белые появлялись в селах только крупными отрядами, и то в дневное время.

В августе деникинцы объявили мобилизацию в свою армию. В ответ наше подполье развернуло широкую агитацию. В один из воскресных дней в Николаевке на площадь у волостного правления стража согнала более трехсот мобилизованных. Священник отслужил молебен, старшина приступил к перекличке. Неожиданно к нему подошел юноша. Это был Дорофей Бутенко. Вырвав список из рук оторопевшего старшины, он изорвал его на мелкие клочки, а затем обратился к мобилизованным с горячей речью:

— Деникинский палач Май-Маевский залил кровью улицы Екатеринослава. Белые возвращают буржуям фабрики и заводы, а помещикам экономии, чтобы они снова сели нам на шею. Они грабят наших крестьян, отбирают лошадей и скот, а того, кто им сопротивляется, ждет жестокая расправа... А теперь хотят еще и вас погнать воевать против своих братьев. Неужели вы пойдете?

— Не пойдем! — грянул ответ.

— Тогда по домам, хлопцы!

Мобилизованные мгновенно разбежались, и многие в тот же вечер были в нашем отряде.

Окрыленные первым успехом, партизаны стали действовать в более крупных масштабах. Получив известие, что через Нико- лаевку должны проследовать около тысячи подвод с мобилизованными в деникинскую армию в нескольких волостях уезда, мы решили распустить их по домам.

394

На окраине села мы остановили подводы. У каждого уполномоченного от волости отобрали списки людей и собрали призывников на митинг. После митинга одни вернулись в свои села, другие подались в леса, пополняя партизанские отряды.

В тот же день я побывал в селе Губинихе, в котором, как нам стало известно, местные власти намеревались отправить в уездный город двести крестьян для призыва в деникинскую армию. Но не теряли времени и губинихские подпольщики. Один из них — Архип Свичкаренко прошел по хатам, поговорил со многими из призываемых. Проведенные разъяснения возымели действие. В результате ни один из мобилизованных не явился на призывной пункт.

Разъяренные срывом мобилизаций, власти направили в села карательные отряды. Начались повальные обыски; белогвардейцы вылавливали дезертиров и партизан.

В Голубовке каратели схватили одного из руководителей местного подполья — Евсея Куценко. В перещепинском полицейском стане Куценко избивали, пытали, вырезали на груди пятиконечную звезду, а на спине выжгли слова: «Защищаю землю и волю». Окровавленного, его привезли в Голубовку в родную хату.

Остановив подводу, офицер подвел к ней мать Евсея и сказал, обращаясь к подпольщику:

— Вот твоя мать! Пожалей хотя бы ее, скажи, где партизаны, и мы тебя оставим в покое.

Но ни слова не сказал, не предал товарищей партизан Евсей Куценко и был замучен палачами.

Деникинцы схватили и замучили также командира партизанского батальона Харитоненко.

Через несколько дней партизаны отомстили за смерть товарищей. Отряд из 34 бойцов разгромил Перещепинский стан. Мне довелось участвовать в этом деле.

Несколько партизан, в их числе я и мой товарищ Федор Носенко, первыми ворвались в помещение стана, обезоружили часовых, забрали дела, заведенные на арестованных, и оружие. Другая группа партизан освобождала арестованных. Успеху этой дерзкой операции во многом содействовал партизан Федор Кравец, который накануне провел тщательную разведку.

Вспоминается еще одна смелая операция. Руководил ею бесстрашный партизанский командир Никита Мефодьевич Никитин (Макаров). Под его командованием партизаны напали ночью на отряд карателей, расположившихся в имении Падыка

395

в селе Алексеевне. Налет был настолько внезапным, что белые даже не успели оказать сопротивление. Партизаны уничтожили до 90 врагов, захватили их оружие, лошадей, повозки.

...В течение второй половины августа и всего сентября наш Николаевский отряд и соседние отряды проводили отдельные операции против деникинцев, но уже велась усиленная подготовка к всеобщему вооруженному восстанию.

Для того чтобы сделать партизанскую борьбу более организованной, временный Новомосковский уездный подпольный ревком решил созвать съезд представителей волостных и сельских ревкомов и партизанских отрядов и обсудить на нем очередные задачи и избрать новый состав ревкома. Его созыв был большим событием для нашего подполья. Съезд проходил в Самарском лесу возле села Михайловки с 9 по 12 октября 1919 года. На нем присутствовали представители 39 волостных и сельских ревкомов, командиры крупных партизанских отрядов, начальник штаба повстанческих войск Лозово-Синельни- ковского направления Макаров (Никитин), работники этого штаба, представитель Новомосковского уездного подпольного комитета КП(б)У. Предатели донесли о съезде белому командованию, и оно бросило крупный отряд, чтобы захватить партизанских вожаков. Пришлось прервать съезд и вступить в бой с карателями.

Но съезд довел свою работу до конца. На нем выступили: Афанасий Коцюба от Николаевки, Архип Свичкаренко от Губинихи, Антон Северан из Голубовки, Марк Мороз из Новостепановки, Трофим Павловский от Михайловки, Никита Герасименко от Знаменовки, Марк Новохатский от Васильевки и другие.

Съезд постановил еще шире развернуть борьбу с деникинцами, искоренять махновские настроения, имевшиеся в некоторых партизанских отрядах. Был также избран уездный подпольный ревком.

После съезда было завершено формирование 1-го Новомосковского повстанческого полка, командиром которого стал Александр Гордеевич Молибога, коммунист, уроженец села Знаменовки, участник действий против немецких оккупантов, петлюровцев и белогвардейцев в 1918—1919 годах.

В дальнейшем мне довелось работать в штабе полка, и я имел возможность близко наблюдать все события партизанской борьбы. В мою обязанность входило держать связь с партизанскими отрядами уезда, доставлять их командованию оперативные приказы, собирать на местах информацию для штаба полка.

396

18 октября каратели совершили внезапный налет на село Николаевку. В бою погибли командир партизанского отряда волости, председатель волревкома Афанасий Петрович Коцю- ба, несколько партизан и местных жителей.

20 октября штаб полка и уездный ревком из Самарского леса переместился в село Вольное, в десяти верстах к северу от Новомосковска. К этому же селу были подтянуты все подразделения полка, общей численностью примерно 700 бойцов.

22 октября ревком дал сигнал к всеобщему восстанию в уезде. Власть в селах перешла к волостным ревкомам. Наш полк входил в состав повстанческих войск Лозово-Синельни- ковского направления, а позже — в 1-ю повстанческую бригаду, штабы которых находились в Самарском лесу, а база в селе Васильевке.

С 22 по 31 октября в районе партизанского центра — села Вольного шли непрерывные бои с деникинцами. По железнодорожной линии Новомосковск — Вольное курсировал бронепоезд белых, обстреливавший село и дорогу, ведущую на Новомосковск. Необходимо было срочно парализовать действия бронепоезда. Для этого из состава полка выделили отряд численностью человек пятьдесят, который совершил налет на бронепоезд. Мне тоже пришлось принять участие в этой операции. Под руководством пожилого крестьянина Авальцева из села Вольного мы разобрали путь на протяжении нескольких верст и тем самым сковали действия бронепоезда.

1 ноября партизаны выбили белых из Новомосковска и продержались в городе несколько дней. Одновременно отдельные подразделения полка уничтожили полицейские станы в нескольких селах и разгромили отряды стражи и карателей.

Активные действия партизан встревожили деникинцев, заставили их подтянуть крупные регулярные части. Одновременно они усилили налеты на села, чинили грабежи, массовые расстрелы мирных жителей.

Ожесточенное сопротивление партизан встретили враги в районе села Знаменовки. Белые шесть раз атаковали это село крупными силами пехоты с артиллерией. Население поголовно участвовало в его обороне. В боях под Знаменовкой белогвардейцы понесли значительные потери. Партизаны захватили до тысячи винтовок, 20 пулеметов и много боеприпасов. В этих боях проявили воинское умение и бесстрашие многие бойцы полка, а в особенности командиры Александр Молибога и Никита Герасименко.

В начале ноября с Полтавщины к границам Новомосковского уезда подошла 1-я Украинская повстанческая дивизия.

397

Мне было поручено встретить повстанцев и провести к Самарскому лесу. Имея на руках предписание уездного подпольного ревкома и пакет, я отправился в путь. Передовые отряды дивизии я встретил у села Перещепино. Меня быстро провели к командиру, которому я вручил пакет с указанием маршрута следования, и вернулся в штаб своего полка. На другой или на третий день в Голубовке наш полк встречал повстанческую дивизию. Из Голубовки повстанцы выступили на исходные позиции для наступления на Новомосковск.

...Началось наступление. Южнее села Вольного вновь разгорелось жаркое сражение с деникинцами. Упорный бой продолжался несколько часов. Силы обеих сторон насчитывали до 3 тысяч штыков и 2 тысячи сабель при 150 пулеметах и 10 орудиях. Окончательного перелома в свою пользу повстанцам добиться не удалось — не хватало боеприпасов. Наш полк вынужден был отойти к Самарскому лесу, дивизия же была брошена на Полтаву, которую она заняла 11 декабря.

В течение полутора месяцев подразделения 1-го Новомосковского повстанческого полка вели операции в тылу деникинцев. Возле села Новостепановки 8-я рота полка наголову разбила отряд деникинцев, захватила 50 винтовок, походную кухню, тачанку и несколько лошадей. Кавалерийский эскадрон полка под командованием Дорофея Бутенко и Фомы Качана в селе Очеретоватом нанес поражение другому отряду белогвардейцев. В селах западнее Новомосковска действовали подразделения 2-го Новомосковского полка под командованием Иосифа Лантуха. Этот полк с приближением Красной Армии очистил от белых большой участок левобережья Днепра между селами Каменка и Петриковка.

В конце декабря 1919 года на территорию уезда вступили части 14-й армии под командованием прославленного командарма И. Е. Уборевича.

Наши 1-й и 2-й повстанческие полки влились в состав 41-й, 45-й стрелковых дивизий 14-й армии и в 46-ю стрелковую дивизию 13-й армии.

Все мы участвовали в дальнейших боях за освобождение Украины от деникинцев...

398

Н. И. Точеный
Партизанская рать

После того как Красная Армия оставила Киев и наши части отходили к Чернигову, куда переехало правительство Украины, коммунисты Иван Остапенко, Нил Есипенко и автор этих воспоминаний по распоряжению За- фронтбюро остались для организации военно-подпольной работы в Нежинском и Козе л едком уездах. Мандаты нам выдали за подписью М. Бош.

Среди воинских частей, которые находились тогда в Чернигове и вокруг него, была и наша часть из нежинцев, именовавшаяся в то время ?Полком Правды». Это название полк носил недолго. Через несколько дней он был разделен на три отдельных партизанских отряда, которые затем перебросили в тыл Деникина.

Первым боевым крещением нашего отряда был бой с деникинцами у села Дроздовки, в тридцати шести верстах к востоку от Чернигова. В этом селе в то время расположился на отдых полк Червоного казачества. Узнав об этом, деникинская конница скрытно подошла лесом к самой Дроздовке и неожиданно бросилась в атаку. Под ее натиском червоные казаки стали отходить к селу Грабовке, в направлении Чернигова.

Чтобы дать возможность полку отойти на новые позиции в полном порядке, наш отряд с двумя пулеметами «льюис» залег по обеим сторонам шоссе, по которому деникинцы преследовали полк. Как только появились вражеские конники в косматых папахах, партизаны открыли огонь. Это заставило врага повернуть обратно к Дроздовке.

Несколько раз белогвардейцы с дикими криками пробовали гнать своих коней на нас, но дружные залпы партизан не давали им приблизиться.

Не зная, сколько нас и с кем они имеют дело, деникинцы подвезли несколько пулеметов и три пушки и открыли шквальный огонь. Кругом поднялась такая пыль, что за два-три шага нельзя было ничего разглядеть.

Единственным спасением для партизан была находившаяся неподалеку маленькая долинка. В ней мы и залегли. По этой позиции белогвардейцы не могли вести пристрельный огонь. У некоторых партизан оставалось всего по нескольку

399

патронов. Однако все выполняли боевой приказ — держаться до последнего патрона, пока не зайдет солнце (а оно было уже совсем низко). Ночью же мы тихонько оставили долинку. Крайне утомленные, отступили к селу Смолянки. Стрельба деникинцев не прекращалась, но в темноте она уже не была страшна...

Червоные казаки имели возможность в полном порядке отойти на подготовленные позиции, чтобы потом с новой силой ударить по врагу.

...Миновало уже несколько недель с тех пор, как началась боевая жизнь партизан. Они располагались в лесах, им было приказано разрушать тылы врага, не давать деникинцам возможности упрочить свою власть.

То в одном, то в другом месте партизаны нападали на белогвардейские отряды, заготовлявшие продовольствие и фураж. Туго приходилось тем золотопогонникам, кого, случалось, «застукают» партизаны. Бойцы из группы Остапенко и По- киньбороды заскочили среди бела дня в села Носовку и Во- лодькову Девицу и захватили почти весь вражеский отряд. В Смолянке, Орловке и Кукшине партизаны нашей группы разбили деникинцев и отобрали у них все награбленное имущество. Все мосты и мосточки в тылу врага, а также железную дорогу партизаны постоянно разрушали. Между станциями Носовка и Нежин одна из партизанских групп пустила под откос бронепоезд, следовавший из Киева...

Действия всех трех отрядов партизан с самого начала боевых операций полностью согласовывались с командованием Красной Армии. Особенно хорошо была налажена связь со штабами Пластунской бригады ¹ и бригады Червоного казачества ². Одна из наших групп, под командованием Остапенко, находилась вблизи штаба Пластунской бригады, стоявшей тогда в селах Мрине и Плоском, и некоторое время представляла собой как бы главный партизанский центр. Через нее проходили все распоряжения штаба бригады.

Партизанские отряды держали регулярную связь с частями Червоного казачества, пока их не перебросили на север вместе с конной бригадой Гребенки для борьбы против Шкуро и Мамонтова.

Находясь в тылу деникинцев, верст за семьдесят от фронта, я получил письмо командира партизанского отряда Остапенко, из которого узнал об оставлении Чернигова нашими войсками.

_____________________
¹  Речь идет о 2-й Пластунской бригаде 47-й стрелковой дивизии.— Сост.
²  Бригадой Червоного казачества командовал тогда В. М. Примаков, военным комиссаром был Е. Петровский, бывший член Черниговского губревкома при гетманщине.— Сост.

400

До сдачи Чернигова мы поддерживали связь с губревко- мом. Отослали туда два отчета о действиях партизанских отрядов, но директив от него не получили, если не считать общих указаний о том, чтобы держать связь с командованием Красной Армии и выполнять приказы военных штабов.

После оставления Чернигова оказались оторванными от своих надолго. Так получилось потому, что, когда город был захвачен врагом, ни Зафронтбюро ЦК КП(б)У, ни губком не известили нас о том, с кем можно было бы поддерживать связь в Чернигове в случае отступления Красной Армии. Возможно, что такие указания и были, но из-за трудностей перехода фронта до нас они не дошли.

Единственно с кем никогда не прерывалась связь — это с революционной частью населения окружавших нас сел, с бедняками и середняками. Если бы не их поддержка, то мы, окруженные со всех сторон белогвардейцами, не могли бы просуществовать и одного дня. Революционное крестьянство было для нас всем: и разведчиками, и связными, и поставщиками продовольствия, нередко и агитаторами в деревнях.

Примерно дня через четыре после того, как был сдан Чернигов, я получил сведения из разных источников, но одинаковые по содержанию о том, что деникинцы окружили нас со всех сторон и через некоторое время приблизятся к месту нашего расположения. Наша партизанская группа из двухсот человек находилась в это время между селами Хотиновка, Лихачев и Кукшин. Мы решили оставить на некоторое время этот район, где находились уже длительное время и привлекли к себе внимание деникинцев, и перейти в другой район — в направлении города Козельца.

Уже вечерело, когда мы выступили к селу Галчин, находившемуся в пяти верстах от нас. Мы считали, что село не занято деникинцами. Конных у нас было мало, почти все пешие. Оружия было достаточно. Правда, пушек не было, но имелись пулеметы: легкий и два тяжелых. Был также небольшой обоз и кухня.

Не доходя версты две до Галчина, встретили крестьянина. Он рассказал, что из Галчина нам навстречу движется отряд деникинцев численностью примерно 500 солдат и офицеров. Стало ясно, что нам готовят западню. Белогвардейцы наступали с трех сторон: с севера, востока и юга, а на запад, куда можно было отступать, лежало большое и почти непроходимое болото Трубайло шириною до трех верст.

401

Долго совещаться не пришлось. Вступать в бой с деникинцами и прорываться было нецелесообразно, это обошлось бы нам слишком дорого, а то мог погибнуть и весь отряд. И мы решили уходить через болото.

Свернув с дороги, прошли шагов двести небольшими зарослями и вступили на болото. С большим трудом двигался за нами обоз. Шагов за полтораста от берега застряла кухня, и, сколько мы с ней ни возились, сдвинуть ее с места так и не удалось. Пришлось выпрячь лошадей и бросить кухню.

Вода местами доходила до пояса. Не прошли и трети пути, как выяснилось, что дальше не могут двигаться тачанки с пулеметами, хотя в каждую из них было запряжено по трое коней. Начали распрягать лошадей и разбирать пулеметы «максим». Взвалили их на плечи и пошли дальше. То сзади, то спереди все время было слышно уханье и бульканье: это партизаны срывались с кочек, попадали на глубокие места, просили товарищей помочь им... Только перед рассветом перебрались на другую сторону. Уже на берегу подсчитали, что в болоте осталось четыре коня, все тачанки, кухня и все продовольствие. Все мы были разутые, оборванные, однако оружие и боеприпасы — пулеметы, винтовки и патроны — остались в сохранности.

Стоял октябрь. Небо затянуло тучами. Задул ветер. Пошел снег. Люди и кони дрожали от холода. Выйдя на край леса, натолкнулись на стог сена, зажгли его, чтобы обсушиться, настелили сена на землю и заснули.

Утром узнали, что находимся между селами Олишевка и Смолянка, в двадцати пяти верстах к юго-западу от Чернигова.

Немедля выслали разведку во всех направлениях, а также несколько человек за продовольствием,— голод сильно давал о себе знать. Через некоторое время разведка вернулась и известила, что в Смолянке она встретилась с частями Пластунского полка. Эти части оказались отрезанными от своих и находились в тылу деникинцев в очень тяжелом положении: у них не было ни продовольствия, ни боевых припасов. К вечеру того же дня в нашем штабе собрался почти весь командный состав пластунцев во главе с командиром и военкомом ¹.

Через некоторое время к нам прибыли и части полка, приблизительно 600 пехотинцев и 150 конников. На совещании выяснилось, что в то время, когда штаб Пластунского полка по

__________________
¹  К сожалению, фамилий ни командира полка, ни военкома не помню. Не помню также, какого числа это произошло, хотя хорошо помню, что это было в октябре.— Н. Т.

402

лучил приказ отойти на правый берег Десны и начал отступать, реку перейти уже было невозможно, так как деникинцы захватили все переправы. Попав под обстрел, пластунцы вынуждены были отступить... От командира полка мы также узнали, что партизанский отряд, возглавляемый Остапенко, под обстрелом деникинцев перебрался на правый берег Десны. На мой вопрос, нельзя ли было полку вместе с партизанами ударить в тыл врагу, командир ответил, что такую попытку они предприняли, но из-за усталости личного состава она оказалась безрезультатной.

Через час в полку состоялся митинг. Выступили командир полка, военком и я. Мы убеждали людей бороться до конца, но большинство молчало. Видно было, что действительно с ними боя не выиграешь. Правда, было среди них немало и таких, которые тут же на митинге заявили, что готовы скорее умереть в бою с врагом, чем бросить оружие и покориться. Это были те, кто добровольно вступили в Красную Армию и вот уже другой год дрались с врагами революции. Последним опять выступил командир. Он заявил, что все, кто не хочет прорываться через фронт, должны немедленно сложить оружие, передать его красным партизанам и отойти влево, а кто за комсоставом — отойти вправо. Вправо отошли человек 150 (почти все конники), а пехотинцы стали сдавать оружие и вскоре оставили наш лагерь.

Мы снова собрались на совещание с комсоставом полка. Район, где мы находились, а также места, где имелись паромные переправы через Десну, нам были хорошо известны. По моему предложению оставшаяся часть полка должна идти между реками Десною и Днепром в направлении, где легче было пробиться к красным. Несколько партизан во главе со старшим, товарищем Кияном, из Смолянки, взялись проводить пластунцев до самой Десны, там подыскать паром, на котором и переправить их на правый берег. Совещание закончилось около полуночи.

Мы распрощались с комсоставом и красноармейцами, дали им на дорогу продовольствия, и отряд двинулся в далекий и нелегкий путь.

Отправив пластунцев, партизаны сделали все, чтобы деникинцы не заметили, как они будут переправляться через реку. Чтобы сохранить лишнее оружие (500 винтовок), мы часть его спрятали в стогах сена, а часть в ямах, тщательно обложив сеном, чтобы уберечь от сырости.

Через несколько дней вернулись наши проводники. Они доложили, что все пластунцы переправились на пароме через Десну в районе сел Золотинка и Найденовка, в пятидесяти верстах севернее Чернигова.

403

Уже потом нам стало известно, что пластунцы встретили на своем пути небольшой деникинский отряд, разбили его и соединились с частями Красной Армии. Оставаясь в тылу деникинцев одни, ¹ мы стали обдумывать план наших дальнейших действий в условиях надвигавшейся зимы.

Шел уже конец октября, вот-вот должен выпасть снег, а одежда и обувь у партизан была очень истрепана. Единственный выход —‘ обратиться за помощью к населению. Крестьяне окрестных сел пошли нам навстречу, и не больше чем через неделю партизанский отряд имел уже лучший вид.

И после того как мы вырвались из вражеского кольца и переправились через болото Трубайло, деникинцы не оставляли мысли уничтожить наш отряд, и тщательно к этому готовились. Они особенно поспешили ускорить ход событий, когда, по их предположениям, Пластунский полк должен был соединиться с партизанами. Командование белых планировало или окружить партизан, или же, если партизанам удастся прорваться, расположить свои части в каждом из тех сел, которые служили базами для партизан и откуда они черпали для себя продовольствие и пополнение в живой силе. Так деникинцы намеревались принудить нас сдаться.

Считая сложившееся положение угрожающим, штаб партизанского отряда решил изменить свой первоначальный план. Согласно новому плану отряд разделили на четыре группы по 50 человек. Каждой группе определили отдельный сектор, охватывающий несколько сел, который должен был находиться под ее влиянием. Секторы распределялись с таким расчетом, чтобы каждая из групп не была удалена от административных центров. Таким образом, одна группа оставалась в районе Чернигова и сел Смолянка, Орловка, Грабовка, Олишевка; другая — в районе Козельца, сел Хотиновка, Мрин, Держа- новка, Галчин, Носовка; третья — в Нежинском направлении с охватом сел Дроздовка, Кукшин, Стодолы, Вересоч, Жуков- ка и Вертиевка; четвертая — в Борзнянском направлении, в районе сел Дремайловка, Хибаловка, Британы, Сиволож и других.

Штаб отряда должен был, как и ранее, руководить действиями всех партизанских групп, а также установить связь с Киевом, Полтавой и по возможности с командованием Красной Армии.

________________
¹  Как потом выяснилось, все партизанские группы — Остапенко, Есипенко и Калиты — отступили вместе с частями Красной Армии.— Н. Т.

404

Ио новому плану, самым важным заданием для каждой партизанской группы была политическая агитация среди населения. Правда, эту работу партизаны проводили и раньше, но тогда она не носила такого систематического характера, как теперь. Для разъяснения новых задач агитационной работы штаб созвал инструктивное собрание представителей групп, специально выделенных для этой работы. Мы теперь охватывали своим влиянием территорию в несколько раз большую, чем раньше. Что касается боеспособности партизанского отряда, то она от реорганизации не ухудшилась, но даже стала еще более высокой.

Если и раньше деникинцы не имели никакой поддержки в своем тылу, то теперь они вовсе не могли появляться в том или ином селе небольшими силами. Все продовольственные запасы деникинцев, которые размещались в зоне действия партизан, попадали в наши руки или самого населения. Деникинцы выходили из себя и свою злобу вымещали на крестьянах. Как бешеные, врывались они в села и чинили расправу. Так, например, село Вересоч и хутор Хомина были уничтожены огнем из пушек.

Кулачество, которое в 1918 году активно помогало гетману, а потом с нетерпением ждало Деникина, в ряде случаев ввиду присутствия партизан становилось нейтральным.

Агитируя за Советскую власть среди крестьянства, мы с успехом справлялись с этим делом. И надо сказать, этому в немалой степени способствовали своими действиями сами деникинцы. За свое трехмесячное господство на Черниговщине им не удалось организовать хотя бы какой-нибудь административный аппарат. Так, сельских старост и волостных старшин белым приходилось назначать едва ли не каждую неделю. Если того или иного старосту не переизбирали, он сам бросал все и бежал в лес, зная, что за усердное исполнение своей должности ему не поздоровится от партизан.

При выборах старост и старшин в селах происходили своеобразные «церемонии», которые у деникинцев стали правилом. Обычно в село, где надо было выбрать старосту или старшину, сначала прибывал отряд белогвардейцев, который и сгонял народ на сходку. Затем собравшихся окружал вооруженный отряд с пулеметами. Если у белогвардейцев был под рукой пойманный «большевик», его тут же на глазах у всех расстреливали, а если такового не было, давали залп из винтовок над головами крестьян, и уже после этого в круг выходил начальник прибывшего отряда и «произносил речь», каковую для убедительности «подкреплял» площадной бранью, а то и кнутом.

405

Таким путем организовывали деникинцы свою власть на селе.
Что касается города, то, как нам было известно, там свирепствовала так называемая государственная стража, навербованная исключительно из бывших жандармов и полицейских. Высшую общественную власть в уезде представляла «тройка». В эту «тройку» входили Филь из местечка Носов- ки, кажется, Талпа из города Нежина и хорошо известный нашим партизанам «земляк» из села Дроздовки П. С. Пилипенко, один из тех палачей, по доносам которого раньше немцы и гайдамаки истязали крестьян.

Кстати, надо сказать, что сельская власть, которую деникинцам удавалось организовать, исполняла распоряжения не только и не столько их самих, сколько партизан, причем распоряжения последних выполнялись куда исправнее, нежели «господ».

В нескольких словах хочу сказать о петлюровщине и махновщине. И те и другие пытались как-то повлиять на партизанское движение на Черниговщине и взять его в свои руки. Особенно это было заметно в отношении партизанской группы, которая действовала на Козелецком направлении под местечком Носовка.

Петлюровцы, проникнув в среду партизан, начали с того, что стали агитировать носить стародавнюю казачью одежду. Однажды я заехал в эту группу и увидел в их лагере швейные машинки, которые быстро крутились: на них шили эту одежду. Но самое главное, петлюровцы агитировали за «самостийную Украину», против Советской власти.

Немало пришлось поработать нашим товарищам в этой группе, пока не вырвали ее из-под петлюровского влияния. Особенно много усилий приложили Андрей Хахуда и Сергей По- киньборода, которые непосредственно работали здесь и руководили этой партизанской группой. Насколько распространено было влияние петлюровцев в этой группе, видно хотя бы из следующего примера. Когда эшелоны с советскими войсками отходили после оставления Киева в направлении на Бахмач, члены петлюровской организации из Носовки, которой руководили, кажется, Скалковский и другие, чтобы задержать движение наших эшелонов на север, разобрали в нескольких местах железнодорожное полотно. Нашим частям с большими трудностями удалось починить пути, чтобы пропустить эшелоны.

Чувствовалось и некоторое влияние махновцев. Это было в районе Нежина, где располагалась одна из наших групп, вы

406

деленная из партизанского отряда после реорганизации. Идеологом махновщины оказался Иван Маркович, который позже, после восстановления Советской власти, был осужден и расстрелян за уголовные преступления.

Действия махновцев начались с того, что они отказались выполнять приказы партизанского штаба, агитировали за террор против отдельных кулацких семей и раздел их имущества. Вообще все то, что они предлагали, трудно было отличить от самой настоящей уголовщины. «Деятельность» отдельных махновцев дошла до того, что они решили овладеть партизанской кассой. Но один из заговорщиков обо всем рассказал нам, и махновцы были арестованы недалеко от хутора Жатика, где в то время размещался наш штаб. Заговорщики признались в своих намерениях и просили помилования. Партизаны хотели их тут же расстрелять, но, снисходя к молодости, им поверили «на слово», поверили их заверениям, что они искупят свои позорные поступки и будут честно биться с врагом.

Работали вместе с нами и «боротьбисты». Их представитель Степан Бабка состоял при нашем штабе почти все время, руководя делом связи. Влияние «боротьбистов» было очень незначительным, они, как правило, всегда работали с нами в контакте и согласии.

Несмотря на все предпринимавшиеся нами усилия, так и не удалось установить связь с командованием Красной Армии до тех пор, пока советские части снова не заняли Чернигов в ноябре 1919 года. Чтобы договориться о связи, я перешел фронт и попал в расположение красных, которые занимали села Стодо- лы, Кукпган и Хотиновку, в 25 верстах к западу от Нежина.

Прибыв с двумя партизанами — Мальком и П. Точеным — в штаб Богунского полка, расположившийся в селе Дроздовке, я встретился с командиром полка Квятеком. Мы предложили богунцам свой план обхода деникинцев с тыла. После обсуждения Квятек с нами согласился, и мы начали готовиться к осуществлению плана.

Согласно плану, один из батальонов Богунского полка вместе с партизанским отрядом должен был пройти лесами между селами Вертиевка и Кукшин и у хутора Зруб перейти через болото Смолянку, которое к тому времени уже замерзло. Как только богунцы и партизаны пройдут болото, они должны занять позиции в тылу деникинцев и закрыть им путь к отступлению на Нежин, перерезав дорогу Кукшиц — Нежин. Другая часть Богунского полка вместе с группой партизан должна двигаться лесом от сел Орловки и Переходовки, с тем чтобы выйти в тыл деникинцам правее и, заняв дорогу Хотиновка —

407

Мрин, не дать возможности врагу ударить на Козелец. Третья группа Богунского полка и партизан должна наступать из Дроздовки на Стодолы. Мы полагали, что, в случае если нам удастся полностью выполнить намеченный план, деникинцам ничего другого не останется, как сдаться в плен.

Той же ночью — кажется, это было 17 ноября — был отдан приказ о начале операции. Партизаны, которые хорошо знали лесную местность, шли впереди. На рассвете мы обошли деникинцев. Завязался бой. Наши части, зайдя от Нежина, открыли огонь из винтовок и пулеметов. Белые сначала отвечали на наш огонь, но потом бросились бежать в направлении Козельца, где их встретили дружные залпы богунцев. И разыгралось побоище...

Деникинская конница бросалась из одной стороны в другую, но всюду ее встречали наши пули. Вражеская артиллерия била по всем направлениям, но сколько-нибудь серьезного урона нам не нанесла, тогда как отряды богунцев и партизан быстро взяли их в огненное кольцо и оттеснили к болоту Смолянка. Как только передние кони стали на лед, он тотчас же начал проваливаться, и кони увязали в болоте. Пушки застряли, еще не дойдя до болота, в глубоком снегу. Конные деникинцы, сгрудившиеся на болоте, почти все были скошены огнем наших пулеметов. Не больше 20 человек перебрались через болото на другую сторону.

Этот бой решил судьбу Нежина. Деникинцы бежали из города, не успев вывезти даже военное имущество.

Что касается партизан нашей группы, то часть влилась в Красную Армию, а часть осталась в Нежине, и из нее был сформирован отряд милиции. Я был назначен начальником уездной милиции.

Хотя мы и закончили воевать с деникинцами, но еще долго нам пришлось вести борьбу с разными бандами.

Таков был героический и тяжелый путь нашего партизанского отряда на Черниговщине в 1919 году.

Краткие биографические справки об авторах

Александрович Н. Л. (1888—1974) — член КПСС с марта 1917 г. Рабочий. За подпольную деятельность подвергался арестам в период австрогерманской оккупации и деникинщины. Во время борьбы с деникинщиной — член Пересыпского подпольного райкома партии и комитета политического Красного Креста в г. Одессе. После гражданской войны окончил Одесский институт инженеров морского транспорта. Находился на ответственной работе в органах Рабоче-крестьянской инспекции, на партийной и советской работе в Одессе, Николаеве и Владивостоке. Делегат X съезда КП(б)У, IX Всероссийского съезда Советов. Участник Великой Отечественной войны, политработник.

Бобрук М. Г. Род. в 1893 г., член КПСС с 1917 г. Во время деникинщины— член Геленджикского партийного подпольного комитета; в 1920 г.— секретарь Геленджикского горкома партии; в последующие годы — на ответственной работе в торговых организациях. Персональный пенсионер.

Бойко В. И. Род. в 1893 г., член КПСС с марта 1917 г. Рабочий. После Октябрьской революции избирался членом Новороссийского городского Совета и ревтрибунала. Во время деникинщины принимал активное участие в большевистском подполье, с октября 1919 г. возглавлял Новороссийский подпольный партийный комитет; после гражданской войны — на руководящей советской и хозяйственной работе на Кубани и в Казахстане. Делегат X съезда РКП(б) с правом совещательного голоса, делегат IX Всероссийского и II Всесоюзного съездов Советов. Персональный пенсионер.

Ботоев М. Д. Род. в 1895 г., член КПСС с 1912 г., рабочий. В годы гражданской войны — командир партизанского отряда в горных районах Северного Кавказа. В мирные годы — секретарь партийной контрольной комиссии, председатель ревтрибунала Горской АССР, зам. председателя исполкома Совета Северо-Осетинской автономной области, представитель Северной Осетии при Президиуме ВЦИК. По окончании Промакадемии находился на ответственной работе в химической промышленности. Персональный пенсионер.

Васильев-Шмидт А. Е. (1889—1937) — член КПСС с 1910 г. Во время деникинщины — председатель Ростово-Нахичеванского подпольного комитета РКП(б). После гражданской войны работал в Ростовской и Харьковской ЧК; с 1930 г. — на ответственной работе в Наркомате тяжелой промышленности СССР.

Воробьев С. А. Род. в 1891 г., член КПСС с 1920 г. После Октябрьской революции — один из организаторов красногвардейских отрядов на Кубани; во время деникинщины работал в большевистском подполье; участник разгрома Врангеля. С 1921 г. до ухода на пенсию в 1954 г.— на административно-хозяйственной работе. Персональный пенсионер.

Грибенник X. И. Род. в 1896 г., член КПСС с 1918 г., рабочий. В 1918 г.— член Владикавказского Совета, в 1919 г. в составе коммунистического отряда участвовал в боях с белогвардейцами, в обороне Владикавказа; во время деникинщины вел подпольную работу, член Владикавказ

409

ской поднольной организации РКП(б), впоследствии член Терского областного ревтрибунала, затем на руководящей профсоюзной и хозяйственной работе. Участник Великой Отечественной войны. Персональный пенсионер.

Тумперт Б. В. Род. в 1895 г., член КПСС с марта 1917 г. Активный участник гражданской войны; в период австро-германской оккупации — член Одесского подпольного областного военно-революционного комитета и Одесского городского комитета КП(б)У; при деникинщине — председатель подпольного Морского районного комитета партии г. Одессы, член губернского ВРК и губкома КП(б)У. После гражданской войны — на руководящей работе в Черноморском морском пароходстве. В годы Великой Отечественной войны — активный участник одесского подполья. После войны работал капитаном-наставником Управления Арктической китобойной флотилии. Персональный пенсионер, почетный гражданин г. Одессы.

Долгин П. И. Род. в 1897 г., член КПСС с августа 1917 г. Участник Октябрьской революции и гражданской войны на Украине; командир отряда Красной гвардии в Харькове. Во время деникинщины — активный участник большевистского подполья на Дону и в Харькове; участник разгрома Врангеля. После гражданской войны окончил Харьковский медицинский институт, находился на работе в органах здравоохранения. Участник Великой Отечественной войны. Персональный пенсионер.

Егерев М. А. (1896—1967) — член КПСС с 1919 г. Рабочий. В годы первой мировой войны находился во Франции в составе русского экспедиционного корпуса; в 1919 г. возвратился в Россию; участвовал в партизанском движении в Крыму, являлся членом штаба крымской Повстанческой армии. После гражданской войны окончил Академию имени Тимирязева, работал агрономом, директором совхоза, находился на ответственной работе в Министерстве совхозов СССР. Участник Великой Отечественной, войны.

Жугина Е. И. Род. в 1899 г., член КПСС с 1919 г. Во время деникинщины — участница большевистского подполья на Кубани. После гражданской войны — на партийной и профсоюзной работе. Затем — на работе в областных и центральных органах печати. Персональный пенсионер.

Ильина О. Ф. Род. в 1902 г., член КПСС с 1917 г., из рабочих. После Февральской революции избиралась членом Ростовского комитета социалистического союза молодежи; во время деникинщины — активная участница большевистского подполья на Дону. После гражданской войны — заведующая отделом по работе среди женщин Пермского горкома РКП(б), зам. заведующей женотделом Уральского обкома партии, инструктор ЦК ВКП(б). По окончании Московского механико-машиностроительного института работала инженером на предприятиях машиностроения. Персональный пенсионер.

Ингулов С. Б. (1893—1939) — член КПСС с 1918 г. Во время деникинщины — член Одесского подпольного губкома КП(б)У, возглавлял военный отдел. Затем — руководитель Одесского областного военно-революционного повстанческого штаба. После гражданской войны — на руководящей работе в аппарате ЦК КП(б)У и ЦК ВКП(б); был редактором «Учительской газеты», одним из редакторов Малой и Большой советских энциклопедий.

Китайгородский П. В. Член КПСС с июля 1919 г. Участник революционного движения с 1904 г. Неоднократно подвергался репрессиям. Во время деникинщины — член редколлегии подпольной газеты «Одесский коммунист». С 1922 по 1930 г.— на работе в Коминтерне, с 1930 г.— в Профинтерне. Автор многих трудов, главным образом по истории революционного и национально-освободительного движения в странах Востока.

410

Кожина К. К. Род. в 1904 г., член КПСС с 1920 г. В 1919 г. вступила в комсомол, была членом Симферопольского подпольного городского комитета РКСМ, зам. начальника разведки боевой дружины и связной Крымского подпольного областного комитета РКП(б). После освобождения Крыма от белогвардейцев — на службе в органах ВЧК; в 1921—1925 гг.—на комсомольской и партийной работе в г. Москве; с 1925 по 1942 г.— на службе в Советской Армии, последняя должность — помощник начальника разведотдела штаба Военно-Морских Сил на Дальнем Востоке. Полковник в отставке.

Кожухаръ Н. Ф. Род. в 1894 г., член КПСС с 191Т г. Активный участник гражданской войны на Украине. С 1920 г.— на хозяйственной работе; по окончании Промакадемии в 1936 г. работал начальником литейного цеха завода «Манометр». Участник Великой Отечественной войны. В послевоенные годы снова работал на заводе «Манометр*. Персональный пенсионер.

Котляр-Тонина С. И. Род. в 1899 г., член КПСС с июня 1917 г. Работница. Активная участница большевистского подполья во время интервенции на Украине, заведовала экспедицией печати Одесского подпольного обкома КП(б)У; в период деникинщины — член Молдаванского подпольного райкома партии г. Одессы. После гражданской войны — на руководящей партийной работе. Персональный пенсионер.

Крылов П. Ф. Род. в 1899 г., член КПСС с мая 1917 г. Рабочий. После Октябрьской революции принимал активное участие в организации красногвардейских отрядов в Ростове-на-Дону; во время деникинщины — на подпольной работе, затем сражался в рядах Краснозеленой армии Черноморья. После гражданской войны работал в органах ВЧК; с 1925 г.— на руководящей хозяйственной и профсоюзной работе. Персональный пенсионер.

Лапина В. Н. Род. в 1894 г., член КПСС с 1916 г. За участие в революционном движении арестовывалась. Во время австро-германской оккупации — член Черниговского подпольного городского комитета КП(б)У; в период деникинщины — член руководящей большевистской подпольной «пятерки» в г. Одессе; в первый период подполья возглавляла политический Красный Крест. После гражданской войны — на партийной работе: секретарь Тираспольского уездного комитета КП(б)У, зам. заведующей отделом работниц ЦК КП(б)У, зав. сектором Московского комитета партии, зав. отделом и член бюро Дзержинского райкома партии г. Москвы и др. Персональный пенсионер.

Ларина Р. Э. Род. в 1900 г., член КПСС с 1919 г. Во время деникинщины участвовала в большевистском подполье в Одессе; в декабре 1919 г. арестована деникинской контрразведкой и приговорена к 10 годам каторги. С 1920 г.— на партийной работе: инструктор Московского городского и Сокольнического районного комитетов партии. После окончания медицинского факультета МГУ работала по специальности. Персональный пенсионер.

Левикова Р. И. Род. в 1900 г., член КПСС с февраля 1917 г. Работница. Во время деникинщины — секретарь подпольного райкома партии Амур- Нижнеднепровского района г. Бкатеринослава. После гражданской войны — на партийной работе: зав. отделом работниц Днепропетровского губкома партии, зав. отделом Амур-Нижнеднепровского райкома партии, зав. орготделом и секретарь Павлоградского райкома партии. В 1931—1935 гг.— инструктор Московского областного и городского комитетов партии. После окончания Промакадемии работала инженером в системе Наркомата и Министерства электростанций СССР. Персональный пенсионер.

411

Левитин М. Я. Род. в 1897 г. В 1917 г.— красногвардеец; в годы гражданской войны во время австро-германской оккупации и деникинщины — активный участник большевистского подполья. В дальнейшем служил в органах ВЧК. С 1925 г. работал в Смоленске столяром-краснодеревщиком. Пенсионер.

Ленау М. Н. (1896—1946), член КПСС с июля 1917 г. Из рабочей семьи. Участник первой мировой войны, избирался в состав солдатского комитета; в числе других солдат 2-го и 8-го запасных пулеметных полков, отказавшихся идти в наступление летом 1917 г., был арестован и приговорен к расстрелу, освобожден Октябрьской революцией. Принимал активное участие в борьбе с мятежом Григорьева и деникинщиной, работал в большевистском подполье в г. Николаеве. После — на работе в партийной и советской печати, аппарате ВЦСПС. Избирался членом ВУЦИК. Делегат V конгресса Профинтерна в 1930 г.; избирался членом ВЦСПС. По окончании Промака- демии в 1935 г. работал управляющим и главным инженером Стальпроекта ГУМП, зам. начальника главка в Министерстве черной металлургии СССР и др.

Леонов Л. С. Род. в 1893 г., член КПСС с 1917 г. Во время деникинщины на Украине — зам. секретаря Екатеринославского, затем — секретарь Харьковского подпольных губкомов партии. После освобождения Харькова от белогвардейцев сражался в рядах 13-й армии Южного фронта. После гражданской войны — на советской и хозяйственной работе в Севастополе, Харькове и Москве. Персональный пенсионер.

Лучанская Р. М. (1895—1967) — член КПСС с 1915 г. Активная участница Февральской и Октябрьской революций в Киеве. Работала секретарем Пересыпского райкома КП(б)У г. Одессы. Во время деникинщины — член «пятерки» по руководству большевистским подпольем в Одессе. После гражданской войны — на руководящей партийной и профсоюзной работе в Киеве, Одессе, Тбилиси и Москве. Окончила Промакадемию. Занимала руководящие посты в системе Наркомата и Министерства химической промышленности СССР.

Нарцов Н. А. Род. в 1894 г., член КПСС с 1918 г. В 1918—1919 гг.— один из организаторов партизанских отрядов по борьбе с немецкими оккупантами, гетманщиной и петлюровщиной в Приднестровье, член Реввоенсовета этих отрядов, член иностранной коллегии по борьбе с интервентами, член Балтского уездного комитета партии, ревкома и уполномоченный по борьбе с григорьевщиной, командир Рыбницкого партизанского отряда. Затем — сотрудник политотдела 45-й дивизии. После гражданской войны находился на партийной, профсоюзной и научно-педагогической работе. Доктор исторических наук, профессор.

Полянская Г. П. Род. в 1894 г., член КПСС с февраля 1917 г. Во время деникинщины — член и секретарь Киевского областного подпольного комитета КП(б)У. В 1922—1932 гг.— на работе в аппарате ЦК партии Украины, редактор журнала «Коммунарка Украины». Затем — на учебе в Институте красной профессуры в Харькове. С 1932 по 1963 г.— заведующая учебным отделом Высшей школы профдвижения в Москве, преподаватель Московского пединститута имени Ленина. Персональный пенсионер.

Пшеничный Н. А. Род. в 1899 г., член КПСС с 1919 г. Во время деникинщины — член Главного штаба Краснозеленой армии Кубани и Черно- морья. Затем — секретарь Северо-Кавказского краевого подпольного комитета РКП(б). После гражданской войны находился на руководящей партийной и советской работе. Участник Великой Отечественной войны. В послевоенные годы руководил

412

Украинским научно-исследовательским институтом зерна, Львовским учебным комбинатом. Персональный пенсионер.

Расторгуев С. В. (1896—1973) — член КПСС с 1918 г. Рабочий. Во время деникинщины — один из руководителей большевистского подполья в г. Майкопе. После гражданской войны — на руководящей, советской, профсоюзной и хозяйственной работе. Участник Великой Отечественной войны, политработник.

Репетун М. М. (1898—1972) — член КПСС с 1919 г. Рабочий. Во время деникинщины — связной Северо-Кавказского краевого подпольного партийного комитета с краснозелеными, командир партизанского отряда. После гражданской войны служил в органах ВЧК, находился на партийной, профсоюзной и хозяйственной работе. В годы Великой Отечественной войны был командиром разведки партизанского отряда.

Романов Е. В. Род. в 1893 г., член КПСС с 1918 г. Участник первой мировой войны; после Февральской революции — член президиума ревкома Александропольского гарнизона на Турецком фронте; после демобилизации из старой армии работал в Главных мастерских Владикавказской железной дороги в г. Ростове-на-Дону. Во время деникинщины — председатель подпольной партийной ячейки этих мастерских. В 1920 г.— председатель Те- мерницкого ревкома в г. Ростове-на-Дону; в последующие годы — на советской, профсоюзной и хозяйственной работе. Персональный пенсионер.

Савенко А. И. Род. в 1897 г., член КПСС с 1920 г. Во время деникинщины — активный участник большевистского подполья в г. Армавире. После установления Советской власти — член Армавирского ревкома, сотрудник Ставропольской ЧК, участвовал в борьбе с кулацко-белогвардейским бандитизмом. В 1931 г. окончил институт инженеров железнодорожного транспорта, работал начальником политотдела Северо-Кавказской железной дороги, затем — на руководящей хозяйственной работе. Персональный пенсионер.

Синченко Д. Ф. (1892—1959) — член КПСС с 1919 г. Участник первой мировой войны; после Февральской революции избирался членом ротного комитета, делегатом армейского съезда (Турецкий фронт). Во время деникинщины на Кубани вел активную подпольную работу; в 1920 г. участвовал в борьбе с кулацко-белогвардейским бандитизмом, с врангелевскими десантами. В последующие годы находился на советской работе, работал в ряде издательств, в Краснодарском краевом управлении по делам литературы и издательств.

Соболь В. Л. (1891—1967) — член КПСС с 1911 г. Участник революционного движения с 1905 г., неоднократно арестовывался, с 1912 г. находился в эмиграции. Вернулся в Россию после Февральской революции. В 1917—1918 гг. активно участвовал в борьбе за власть Советов в Одессе. В период иностранной интервенции был членом Одесского городского подпольного комитета партии, при деникинщине — членом подпольного Одесского совета профсоюзов. В последующие годы — секретарь Кировоградского окружкома партии, председатель ЦК профсоюза работников авиационной промышленности. Избирался членом ЦК КП(б)У, ВУЦИК, президиума ВЦСПС, председателем Международной организации металлистов.

Спирин Г. Я. (1900—1960) —член КПСС с 1918 г. В 1918—1919 гг.— активный участник большевистского подполья в Ростове-на-Дону; после провала Ростовского подпольного комитета партии в мае 1919 г. был арестован белогвардейцами и приговорен к расстрелу, замененному двадцатью годами каторги. После гражданской войны — на руководящей профсоюзной работе.

413

Топоровская X. С. Род. в 1899 г., член КПСС с 1919 г. Активная участница большевистского подполья при деникинщине в Одессе. Была арестована контрразведкой и освобождена из одесской тюрьмы с приходом Красной Армии. В последующие годы — на руководящей партийной и профсоюзной работе. После окончания в 1931 г. Московского технологического института легкой промышленности работала техноруком на дубильном заводе, помощником управляющего треста «Дубитель», являлась научным сотрудником научно-исследовательского института кожевенной промышленности. Кандидат технических наук. Персональный пенсионер.

Точеный Н. И. Род. в 1892 г., член КПСС с сентября 1917 г. Кронштадтский матрос, участник штурма Зимнего дворца. В период австро-германской оккупации — член черниговского губернского подпольного комитета партии, член Центрального военного штаба во время вооруженного восстания против немецких оккупантов на Черниговщине в августе 1918 г.; во время борьбы с деникинщиной — командир партизанского отряда. Персональный пенсионер.

Хижняк П. К. Род. в 1902 г., член КПСС с 1920 г. Активный участник гражданской войны. После демобилизации из Красной Армии с 1924 по 1928 г. находился на руководящей комсомольской работе, избирался кандидатом в члены ЦК ЛКСМУ; с 1929 г.— на руководящей партийной, советской и хозяйственной работе. Участник Великой Отечественной войны. Персональный пенсионер.

Черный В. Ф. (1896—1938) — член КПСС с 1916 г., кубанский казак. В 1918 г.— секретарь ЦИК Северо-Кавказской республики; во время деникинщины — начальник военно-революционного штаба Екатеринодарского подпольного комитета партии; с мая 1919 г.— председатель Северо-Кавказского краевого подпольного комитета РКП(б). В последующие годы — на руководящей партийной работе на Кубани, в Средней Азии, был зам. заведующего отделом ЦК ВКП(б). После окончания Института красной профессуры в 1927 г.— на преподавательской работе в московских вузах, профессор.

Яковер Б. М. (1888—1957) — член КПСС с 1918 г. Рабочий-печатник. За участие в революционном движении при царизме был сослан в Сибирь, освобожден Февральской революцией. Во время интервенции занимался печатанием в одесских катакомбах подпольной большевистской газеты «Коммунист» и листовок, при деникинщине печатал подпольную газету «Одесский коммунист». После гражданской войны был зав. отделом печати Одесского совнархоза, секретарем профсоюза печатников.

Янова А. М. (1898—1966) — член КПСС с 1919 г. Во время деникинщины была председателем подпольного Красного Креста в Харькове. После освобождения от белогвардейцев — зам. председателя губернской комиссии по оказанию помощи жертвам контрреволюции и семьям красноармейцев, зав. женотделом Харьковского уездного и окружного комитетов КП(б)У. Делегат I съезда Советов СССР. В 1926—1937 гг.— редактор журнала «Селянка Украины», преподаватель Московского текстильного техникума, в дальнейшем — на хозяйственной работе.